Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/142
• Следующая

Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности. М., 1984.

Шпенглер О. Закат Европы. М. – Пг., 1923. Т. 1.

Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987.

Этьен Р. Цезарь. ЖЗЛ. М., 2003.

Вот и середина лета. Скоро наступит август. Блаженная пора. Земля и солнце отдают человеку плоды своей потаенной работы. Смотрю в окно: начинают краснеть яблоки, темнеют у забора сливы, черным жемчугом усыпаны кусты крыжовника, отцветает картофель, а березы – какое малодушие! – уже начали сбрасывать с себя мелкие желтые листочки. Вспоминается стихотворение Лорки:

Последний месяц лета щедр и упоителен. Солнце светит сквозь блеклое марево, томная тишина прислушивающейся к себе природы завораживает и уносит суетные мысли. На душе – покой и умиротворение.

Мы редко задаем себе вопрос, почему так называются летние месяцы. С тысяча девятьсот восемнадцатого года живем по григорианскому календарю, а до того (а церковь православная и по сию пору) Россия, в отличие от Европы, жила по юлианскому. Так он назван в честь Гая Юлия Цезаря, который поручил александрийцу Созигену составить новый календарь, солнечный, взамен лунного, который благодаря несовершенству учета быстротекущего времени стал отставать от естественного хода светил на шестьдесят семь суток. Так вот, седьмой в году месяц назван в честь Юлия Цезаря, а следующий, называвшийся секстилием, переименован в август в честь его внучатого племянника, получившего звание Август, что означает священный, величественный. И вот уже более двух тысяч август неизменно следует за июлем. Также и государственные деятели, именами которых названы эти два летних месяца, неразрывно связаны в истории Древнего Рима.

Наследовавший после Цезаря верховную власть его внучатый племянник Гай Октавий Фурин Младший родился в девятый день до октябрьских календ в консульство Цицерона и Антония (двадцать третьего сентября шестьдесят третьего года до Р. Х.) в Риме, на улице Бычьих голов, перед восходом солнца. Это на Палатине, одном из семи холмов Вечного города, аристократическом районе, позже застроенном императорским дворцом. Он был сыном племянницы Цезаря, Атии, и Гая Октавия, происходившего из древнего всаднического рода. Прозвище Фуриец он получил за разгром остатков армии Спартака в округе Фурин. Гай Октавий был богатым и вполне успешным человеком. Без особого труда, пользуясь поддержкой влиятельного родственника, он двигался по служебной лестнице. После претуры получил в управление Македонию и намеревался выставить свою кандидатуру на консульских выборах, но по пути в Рим умер. Маленький Гай лишился отца, когда ему минуло четыре года. Гай Октавий был женат вторым браком, и его возвышение (он первым в роду стал сенатором), несомненно, оплачено его деньгами. Девушку из древнего и знатного рода Цезарей едва ли выдали бы замуж за всадника из провинциального города, будь он беден. Атия была средним (из трех девочек) ребенком в семье сестры Юлия Цезаря и Марка Атия Бальба, двоюродного брата Помпея Великого. Ее выдали замуж в пятнадцатилетнем возрасте, видимо, около семидесятого года, потому что уже в шестьдесят девятом она рожает девочку Октавию, а через шесть лет, в шестьдесят третьем, мальчика Гая, героя нашей книги.

О его детстве известно мало. После смерти отца он был передан на воспитание бабушке Юлии, и в течение восьми лет (с пятьдесят девятого по пятьдесят первый) жил в ее доме. Эти годы, как известно, ознаменованы бурными политическими событиями (завоевание Цезарем Галлии, создание первого триумвирата, поражение и гибель Красса в Парфии, противостояние Цезаря и Помпея, беспорядки в столице во время выборов и другие). И, надо полагать, мальчик в той или иной степени был осведомлен о деятельности брата своей бабки в этот сложный период последних лет существования поздней республики. Наверное, мальчик гордился своим двоюродным дедом, хотел быть на него похожим и, кто знает, быть может, мечтал в будущем занять его место. Светоний рассказывает лишь о тех или иных предзнаменованиях, какие предсказывали ему высшую власть. Он пишет о его даре повелевать, который проявился у него в раннем детстве, когда якобы он приказал замолчать лягушкам, когда те мешали ему сосредоточиться. И они перестали квакать. А вот еще один случай. Как-то поутру его не оказалось в колыбели. Малыша долго искали и наконец нашли сидящим на самой высокой башне с обращенным к солнцу лицом. А еще до рождения было много знамений, предвещавших Гаю Октавию высокое положение. Его мать Атия заснула в храме Аполлона, и к ней под подол скользнул змей, и она, как сообщает Светоний, «проснувшись, совершила очищение, как после соития с мужем». На ее теле появилось пятно змеевидной формы, и поэтому Атия перестала посещать общественные бани. Родившийся через девять месяцев мальчик «был по этой причине признан сыном Аполлона». А на теле родившегося младенца родинки образовали созвездие Большой Медведицы. Есть также легенда о том, что незадолго до его рождения сенат, внемля предсказанию, что в этот год должен родиться римский царь, хотел принять постановление о непризнании отцами всех родившихся мальчиков. Очень близкий аналог библейской истории с «иудейским царем» и избиением младенцев в Вифлиеме.

Сам Август в своих записках, которые, кстати сказать, не сохранились, и современные историки используют их в пересказе Николая Дамасского или Диона Кассия, тоже довольно скупо повествует о своем детстве и юности. Говорит о родительской заботе, своего отчима Луция Марция Филиппа называет своим вторым отцом. Вспоминает свое первое публичное выступление на похоронах своей бабки Юлии. Когда разразилась гражданская война, его, подальше от греха, отправили в старое поместье отца в Велитры. Если бы в этой распре победил Помпей, Гаю, как ближайшему родственнику Цезаря, вряд ли удалось бы выжить, останься он в Риме. В возрасте пятнадцати лет он впервые, как того требовал римский обычай, облачился на форуме в мужскую тогу. Это было, как он уточняет, девятнадцатого октября сорок восьмого года, то есть три месяца спустя после битвы при Фарсале, гибельной для Помпея. Тогда же его внесли в списки патрициев и избрали членом жреческой коллегии на место погибшего помпеянца Луция Домиция Агенобарба, одного из самых непримиримых врагов Цезаря. Но тем не менее признается он в записках, мать все еще считает его мальчишкой. Он живет по-прежнему в той же комнатке, ему нельзя без разрешения выходить из дома, режим дня с ежедневными уроками никак не изменился. После возвращения из Египта Цезарь решил без промедления отправиться в Африку на войну с недобитыми помпеянцами, собравшими там внушительную армию. Гай страстно мечтает отправиться в военный поход вместе со своим легендарным дядей. Но мать, да и Цезарь тоже, полагают, что ему еще рано воевать.

К тому же здоровье юного Гая Октавия оставляет желать лучшего. Он всю жизнь страдал хроническим катаром кишечника, также его мучила мочекаменная болезнь и разлитие желчи, но он следил за своим здоровьем и был неприхотлив в пище. Вина пил мало, любил сыр, рыбу, зеленые фиги и простой хлеб.

«Лицо его было спокойным и ясным, говорил ли он или молчал… Глаза у него были светлые и блестящие… Зубы у него были редкие, мелкие, неровные, волосы – рыжеватые и чуть вьющиеся, брови – сросшиеся, уши – небольшие, нос – с горбинкой и заостренный, цвет кожи – между смуглым и белым». Цвет глаз, больших, как у вола, с крупными белками, у него был сине-зеленый, и был он хорошо сложен, поэтому его сравнительно небольшой рост (сто семьдесят сантиметров) был заметен, если он стоял рядом с более высокими людьми. Ему нравилось, когда собеседники опускали свои глаза перед взглядом его светлых и блестящих, как будто бы «в них таилась некая божественная сила». Так описана внешность нашего героя Светонием. Сохранилось много скульптурных изображений Августа, а также его профилей на монетах, на которых мы также можем увидеть, как выглядел наш герой, и сравнить с приведенным описанием. Скульптуры и монеты создавались и чеканились в разных провинциях огромной многонациональной империи, поэтому образ Августа на этих изображениях очень разнообразен. Но есть одна общая особенность. Август дожил до глубокой старости, однако ни одно из сохранившихся изображений не донесло до нас его облика в пожилом возрасте. На всех скульптурных портретах ему не больше сорока лет. Это объясняется своими вполне понятными идеологическими мотивами, и об этом мы поговорим в дальнейшем.

• Предыдущая
• 67/142
• Следующая