Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 68
- Предыдущая
- 68/142
- Следующая
В сорок шестом году, после победы над республиканцами в Африке, Цезарь празднует сразу четыре триумфа (галльский, египетский, понтийский и африканский), и Гай вспоминает, с каким восторгом и гордостью шел вслед за его колесницей во время торжеств, приемов и жертвоприношений в храмах. Цезарь, конечно, видел, с каким восхищением и самоотверженной юношеской преданностью относится к нему его внучатый племянник и отвечает ему тем, что награждает его в эти праздничные дни боевыми наградами. Что, согласитесь, довольно странно – мальчик и в глаза не видел полей сражений.
Цезарь поручил ему тогда организовать так называемые греческие зрелища. Юноша рьяно взялся за дело. Он целые дни проводил на жаре и всегда находился на трибуне до конца представлений. Его хрупкий организм не выдержал такой нагрузки, и он серьезно заболел. По его воспоминаниям, Цезарь был обеспокоен его болезнью еще сильнее, чем его родители, – он пригласил лучших врачей и очень обрадовался, когда болезнь пошла на убыль.
Тем временем Цезарь собирался в Испанию, где сыновья Помпея собрали большое войско. Он хотел завершить последний этап затянувшейся гражданской войны. Из-за болезни Гай не смог его сопровождать, но, едва оправившись от хвори, тотчас отправился к деду, причем не без приключений, – корабль, на котором он плыл, затонул у берегов Испании. Октавий нашел своего знаменитого родственника уже после разгрома помпеянцев при Мунде. Цезарь очень радовался встрече, хвалил Гая за энергию и расторопность и держал юношу постоянно при себе, проверяя его способности, как он пишет, к оценке и суждению, и очень был доволен его ответами, краткими и точными. Он находился рядом с Цезарем, по его словам, несколько месяцев и затем отпросился на свидание к матери.
В столице Октавий поселился отдельно от родителей, но поблизости. Он питался в их доме и продолжал занятия с наставниками, греческими учеными. Это философ Арей из Александрии, к которому Гай был особенно привязан, и ритор Аполлодор Пергамский.
После возвращения из Испании Цезарь отпраздновал очередной триумф и активно занялся гражданскими реформами. Но великий полководец вновь возжаждал воинских побед и лавров. В его голове созрели грандиозные геополитические планы. Он хотел завоевать Парфию, а затем, как пишет Плутарх, «имел намерение, пройдя через Гирканию вдоль Каспийского моря и Кавказа, обойти Понт (так древние греки называли Черное море) и вторгнуться в Скифию, затем напасть на соседние с Германией страны и на самое Германию и возвратиться в Италию через Галлию, сомкнув круг римских владений так, чтобы со всех сторон империя граничила с Океаном». Для этого он объявил новый рекрутский набор, к неудовольствию народа, ибо, если верить переписи, за период победоносных войн Цезаря, галльских и гражданских, население республики уменьшилось вдвое. А тут он хочет тащить на новую войну еще шестнадцать легионов. Часть войск стояла в Аполлонии, близ Эпира, куда диктатор отправил в конце сорок пятого года своего внучатого племянника, чтобы тот привыкал к армейской жизни, учился командовать и готовил легионы к длительному походу. С ним отправились также его друзья Сальвидиен Руф и Марк Агриппа, сыгравшие в его дальнейшей судьбе разные роли. Первый из соратника стал предателем, а второй – верным другом на всю жизнь, опорой во всех делах, особенно ратных, соправителем и отцом его внуков.
Здесь Гай Октавий получил письмо от матери с трагическим известием о смерти Цезаря от рук заговорщиков. Она просила его поскорее вернуться в Рим, но не настаивала, пусть сам решает, как ему поступить. Действительно, вопрос для девятнадцатилетнего юноши непростой. Информации о том, что происходит в Риме, какая там возникает политическая ситуация, кто главенствует и так далее, в письме матери нет, а привезший послание гонец говорит, что ему, ближайшему родичу убитого диктатора, наверняка будет грозить опасность, если он появится в Риме. Там неразбериха, хаос, волнения. Его друг Агриппа советует: с четырьмя легионами, расположенными в Македонии, двинуться на Рим. Но Гай не хочет новой гражданской войны. Пожалуй, в первый раз в жизни ему приходится принимать такое трудное для себя решение. С небольшой свитой из самых преданных и близких ему друзей он решает ехать в Италию, чтобы там прояснить ситуацию, а уж потом, если обстановка в столице не будет грозить ему опасностью, появиться там и предъявить свои права наследника. Гай Октавий был всегда осторожен и все обстоятельно взвешивал, прежде чем действовать.
А теперь еще раз вспомним, как развивалась в Риме в то время политическая ситуация. Мы уже описывали ее вкратце в XIII главе книги «Гай Юлий Цезарь. Гений или злодей?», но здесь уместно повторить ради полноты картины в связи с дальнейшими событиями.
Итак, после того как заговорщики обагрили кровью Цезаря статую Помпея в курии, словно принеся жертву Помпею его врага и невольного убийцу, все сенаторы в ужасе разбежались. Лишь трое рабов остались у дергавшегося в предсмертных конвульсиях тела великого полководца. Заговорщики с окровавленными кинжалами вышли на улицы Рима и кричали, что с тиранией покончено, да здравствует республика и тому подобное.
Но к ним присоединились лишь единицы, да и те потом поплатились за это головой. День уже клонился к вечеру, когда они пришли с еще окровавленными руками на Капитолий, куда вскоре пришел Цицерон и поздравил их с победой. Он посоветовал тут же, на Капитолии, собрать заседание сената, но большинство боялось действий верных цезарианцев Антония и Лепида. Носителем высшей законной власти был Антоний, как действующий консул, а Лепид был начальником конницы, и он вполне мог ввести войска в Город. Но Антоний и Лепид были очень напуганы и после смерти Цезаря не без оснований полагали, что их ждет такая же участь. Поэтому они спрятались в чужие дома и пережидали. Не лучшее решение в ситуации, когда государству грозила опасность новой непредсказуемой смуты. Антонию следовало бы прибегнуть к жестким мерам по усмирению разгоравшегося мятежа, как это в свое время сделал Помпей во время беспорядков, устроенных Катилиной.
Заговорщики послали к Антонию парламентеров, которые сказали консулу, что поступили с Цезарем так не из личной ненависти, а из любви к отечеству, и они просят не обострять ситуацию и не доводить ее до гражданской войны. Антоний вздохнул с облегчением и ответил, что он тоже ничего не будет делать из личной ненависти, а все вопросы будут решаться на завтрашнем заседании сената. А сам тем временем, пользуясь ночной темнотой, отправился к Кальпурнии, вдове Цезаря. Эта несчастная женщина, что терпеливо сносила и постоянное отсутствие мужа, и его бесконечные измены, и унизительное для нее присутствие в Риме Клеопатры, теперь была безутешна. Ее, убитую горем, Антоний без труда уговаривает отдать ему, как консулу, на хранение бумаги покойного, а также деньги, причем немалые, – сто миллионов сестерциев (в разных источниках суммы называются разные, минимальная – семнадцать миллионов). Если иметь в виду, что Антоний по праву главы государства имел право распоряжаться также и казной, где лежало в семь раз больше, то можно сказать, что он становился фактическим наследником убитого.
Утром шестнадцатого марта заговорщикам становится ясно, что их действия энтузиазма не вызвали. Народ устал от бесконечных войн и резни (именно поэтому Цезарю были вручены диктаторские полномочия в надежде, что новой грызни за власть не будет), и призрак новой кровавой распри пугал римлян. Зачинщики переворота вынуждены были за деньги собирать толпу, перед которой выступил Брут, обвинив убитого диктатора в тирании, узурпации власти, что он нарушил законы предков и превратил граждан в рабов и так далее.
День спустя состоялось заседание сената. Перед сенаторами встал вопрос выбора между восстановлением республики и сохранением статус-кво нового устройства государства, каким оно стало благодаря политическим реформам Цезаря. Заговорщики на это заседание не явились из опасения, что их могут признать врагами народа. Для них становилось все очевиднее, что их дело практически провалилось. Многие в сенате сочувствовали заговорщикам, поэтому в начале заседания стали раздаваться голоса, чтобы тут присутствовали и тираноубийцы. Антоний не возражал. Он знал, что они побоятся прийти. Наиболее ретивые республиканцы требовали для убийц наград и звания «благодетелей», но более консервативные полагали, что хватит с них того, что их не предадут казни и помилуют. В конце концов вопрос встал ребром: признавать Цезаря тираном или нет?
- Предыдущая
- 68/142
- Следующая