Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 72

• Предыдущая
• 72/142
• Следующая

Это была первая попытка Антония навести соперников на мысль о триумвирате, наподобие того, что создали в шестидесятом году Помпей, Цезарь и Красс. Но ситуация теперь была иной. Оптиматы, под чьи знамена встали консулы и молодой Цезарь, подстрекаемые «гороховым шутом» (Цицерон в переводе – Горохов), наученные горьким опытом диктатуры, хотели возрождения республиканских ценностей, верховенства сената. Поэтому закинутая Антонием удочка осталась пока без улова. Оба адресата переслали его письма Цицерону. К тому же перевес военных сил был на стороне консулов и Октавиана.

Антоний проиграл битву под Мутиной в двух жестоких сражениях, где погибли оба консула. Светоний пишет, что мальчишка Октавиан в первом сражении бежал с поля боя и вернулся в лагерь лишь через день без коня и без плаща. А потерять плащ считалось для полководца позором. А во второй битве, напротив, проявил храбрость, бился как простой солдат и носил на своих плечах «орла», потому что знаменосец был убит. Тот же Светоний сообщает, что Октавиан причастен к смерти обоих консулов. Гирция якобы он сам заколол во время боя, а раненому Пансе приказал всыпать яд в рану. Эти домыслы (а может быть, и нет) возникли потому, что молодой полководец первым оказался возле раненого Гирция и прикрыл его своим плащом, а врач Октавиана Гликон был взят под стражу по обвинению об отравлении Пансы. Смерть обоих консулов была молодому Цезарю на руку: основной противник разбит и бежал за Альпы, республика оказалась без верховной власти, и настало время предложить себя на одно из двух вакантных мест. Но сенат и думать не хотел о том, чтобы поставить во главе государства двадцатилетнего юнца, который, кстати сказать, намеревался, словно в насмешку, сделать своим коллегой по должности Цицерона, ярого республиканца. Хуже того, злейший враг Цезаря Секст Помпей стал, по решению сената, командующим флотом, а главные цезареубийцы Брут и Кассий получили в управление провинции Македонию и Сирию.

Поэтому он не откликнулся на призыв освобожденного из осады Децима Брута преследовать Антония по ту сторону Альп, несмотря на то что теперь под его командование перешли легионы погибших консулов, в том числе и знаменитый Марсов. Были и другие причины держать нейтралитет. Октавиан, как и Децим Брут, после победы был провозглашен своими солдатами императором. Это звание, позже ставшее титулом монархов, в республиканском Риме такого значения не имело. Победоносные полководцы получали его от своих солдат и носили до триумфа в столице. Так вот сенат отказал наследнику Цезаря даже в малом триумфе, так называемой «овации», присуждаемой за небольшие военные успехи, в то время как Децим Брут получил почетное право въехать в Рим на колеснице триумфатора. Поясним здесь читателю, что малый триумф – это въезд полководца в столицу верхом на коне либо пешком, а не на колеснице, как во время полного триумфа. И в жертву приносилась овца, а не бык, поэтому, вероятно, малый триумф и назывался овацией (ovation) от слова овца (ovis).

Кроме того, прибывшая из столицы делегация сенаторов пыталась за его спиной договориться с войсками. Все это Октавиана сильно обидело. Но главным образом его дальнейшие шаги определило то, что наместник Нарбонской Галлии Лепид, под командованием которого было семь легионов, вместо того чтобы, как хотелось бы сенату, добить Антония, объединился с ним. Сенат объявил обоих врагами народа, и Цицерон теперь взывал к Марку Бруту, собравшему вместе с Кассием на Востоке значительные силы, чтобы тот незамедлительно двигался на Рим и спасал республику. Он теперь наконец-то вынужден был признать в том же письме к Бруту, что «испытывал величайшую скорбь от того, что, после того как государство приняло мое поручительство за юношу и почти мальчика, я, казалось, едва мог исполнить то, что обещал». И было отчего скорбеть великому республиканцу. Юноша вовсе не желал плясать под дудочку сенаторов, считавших его молокососом, и воевать с Антонием, хоть и ненавидел его с первой их встречи. Он прекрасно разобрался в существующей обстановке и сделал правильные ходы и уже после сражения при Мутине вступил с Антонием в переговоры. В рядах его армии исподволь велась пропаганда примирения с Антонием, воины которого, так же как и легионеры Октавиана, в свое время были солдатами Цезаря, и им незачем убивать друг друга. Наш герой с юности был мастером создавать нужное ему общественное мнение.

Брут и Кассий, однако, не откликнулись на призывы спасти республику. Они теперь стремились сколотить армию и обеспечить ее всем необходимым. А для этого нужны были деньги. И они их нашли в государственной казне – все налоговые поступления от восточных провинций они присвоили себе. Сенат поэтому не мог выплатить обещанных денег солдатам Октавиана за победу под Мутиной.

В конце лета, в августе, четыреста офицеров из армии Октавиана явились в сенат и потребовали, во-первых, расплатиться с воинами, а во-вторых, должности консула для наследника великого Цезаря. Они подчеркивали, что это не его просьба, а воля армии. Приводили примеры из истории, когда консулами становились граждане моложе сорока трех лет (возраст, по достижении которого можно было баллотироваться в консулы), и так далее, но сенат отказал в категорической форме. И тогда глава делегации, центурион Корнелий, вынул из ножен меч и, указав на оружие, произнес историческую фразу: «Не дадите вы, даст он».

Так оно и вышло. Восемь легионов молодого полководца перешли, как и семь лет назад Цезарь, знаменитую речку Рубикон, служившую границей между Предальпийской Галлией и Италией, и направились в столицу. Там началась паника. Спешно был проведен рекрутский набор, вызваны два легиона из Африки. Но прибывшие для защиты сената легионеры, быстро разобравшись в обстановке, примкнули к Октавиану. Войска соблюдали дисциплину – никаких бесчинств и грабежей. В этой обстановке прошли выборы, и нетрудно догадаться, что Октавиан, кому еще две недели назад было категорически отказано даже баллотироваться, был избран единогласно. Вторым консулом стал его родственник Квинт Педий, сын сестры Юлия Цезаря. Его именем был назван закон об уголовном преследовании убийц Цезаря. Их признали врагами народа и лишили гражданских прав. Имущество было конфисковано.

Было также юридически оформлено усыновление Октавиана в куриатных комициях, чему противился в свое время Антоний. Теперь наш герой стал официально носить имя своего приемного отца.

На первых же заседаниях после избрания консулов сенат отменил свое прежнее постановление о признании Долабеллы врагом народа. Впрочем, ему это уже было ни к чему, потому что Гай Кассий захватил Лаодикею, и Долабелла, чтобы не достаться сопернику живым, приказал солдату своей охраны отрубить себе голову. Так погиб один из самых одиозных политиков того времени. Он происходил из древнего рода Корнелиев, отличался непомерным честолюбием и менял свои политические убеждения, не задумываясь, в соответствии с обстановкой. Сначала он воевал на стороне Цезаря против Помпея, затем, в сорок седьмом году, возглавил восстание рабов и плебеев, но его разбил Антоний. Цезарь простил его, сделал, несмотря на его молодой возраст, консулом, но после мартовских ид Долабелла провозгласил себя сторонником республиканцев. Затем снова стал цезарианцем, получил в управление Сирию и воевал против Кассия и Брута.

Вскоре слетела с плеч голова еще одного заговорщика, Децима Брута. Он оказался в безвыходном положении, когда выступивший ему на подмогу из Испании по приказу сената с двумя легионами Азиний Поллион, а также другой полководец Планк, узнавшие о событиях в Риме, примкнули к цезарианцам. У Децима Брута были слабые, из новобранцев, легионы, не способные противостоять численно превосходящим силам под руководством Лепида и Антония. Поэтому он решил двинуться в Македонию на соединение с Марком Брутом. Но по пути воины покинули своего полководца. Сперва новобранцы, а потом и ветераны. Децим переоделся в галльскую одежду и с десятью всего товарищами двинулся через Альпы. Он хорошо знал местный язык, потому что долгое время воевал здесь с Цезарем. Но его схватили галлы и отправили гонцов к Антонию, который приказал им доставить голову соперника. Во время казни он вел себя не как доблестный воин, для которого смерть является частью его профессии: плакал, умолял пощадить и оттягивал свою кончину как только мог. Когда его все же принудили подставить шею, Децим со слезами произнес: «Сейчас, сейчас, через одну минуту даю голову на отсечение!»

• Предыдущая
• 72/142
• Следующая