Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая

Кто был автором книги, неизвестно. Издатель рассказал мне, что им была получена стопка школьных тетрадей, исписанных аккуратным, старательным почерком. Он показал мне несколько страничек. Мелкие, четко выведенные буквы рукописи свидетельствовали о профессиональной выучке автора, которому по роду службы, конечно же, приходилось много — и всегда тщательно — писать. Вероятно, текст был отправлен в Париж из конголезской провинции, скорее всего из Катанги. Его чтение показывало, что автор — человек по-своему образованный, много думающий и читающий.

Впрочем, кем бы он ни был, ему удалось то, что обычно удается немногим, — выразить мечтания и идеалы, зарождающиеся в самой гуще народа своей страны.

«Час наступил, — писал он. — Сегодня человечество требует от всех людей черной расы вклада их собственного гения в чудесное установление мира и счастья на нашей прекрасной и столь приветливой земле.

Человечество требует от нас, людей черной расы, чтобы мы взяли на себя полную меру ответственности полноценных человеческих существ. Все народы земли с волнением смотрят на Африку и на весь еще сумеречный мир людей черной расы.

Черные народы Африки и Америки, поднимем голову! Возьмемся за нашу историческую задачу и, освобождаясь сами, полностью освободим эти доблестные и героические белые и желтые народы, которые столько пролили крови, столько пролили слез и пота ради нашего общего освобождения, ради завтрашнего равенства и братства, ради решающего научного и технического порыва всего человечества».

Гордые слова! Они были обращены прежде всего к африканцам, но в них есть мысли и чувства, которые дороги каждому человеку, — идеи братства и солидарности народов. И здесь же — подлинный гимн человеку вне зависимости от цвета его кожи:

«Человеческое существо стоит намного дороже, чем золото, чем серебро, чем алмазы. Человеческое существо должно быть в центре вселенной. Человеческая жизнь должна стать тем, что есть самого ценного на земле и во вселенной.

Женщина, самое дорогое и самое обожаемое существо, должна стать живым символом этой высокой ценности человека. Женщина станет вершиной всех человеческих дум и деяний. Самый высокий титул женщины — это ее звание матери народов, царицы человечества.

Ребенок — это самый красивый плод земли, чудесный плод великолепного и желанного союза мужчины и женщины. В женщине заключен неистощимый источник великой любви между человеческими существами, и ребенок представляет Любовь. Вот почему он становится предметом обожания человеческого общества. Человечество должно любить ребенка.

Мир, счастье и радость мужчин и женщин должны сиять в счастливых и чистых глазах их детей».

В этих наивных фразах выражено очень многое. Мысль человека, который их написал, уже не была заперта в тесную клетку клановых и племенных представлений об обществе и мире.

Когда автор начинал рисовать картины будущего своей родины, будущее всего человечества, его воображение создавало образы, которые своей яркой красочностью, своей поэтичной сказочностью чем-то родственны веселым лубочным рисункам русского крестьянина, его цветистым и фантастичным росписям предметов своего быта, своего домашнего обихода.

«Пусть Конго и вся Африка, — писал неведомый мечтатель, — станут чудесным райским садом, где красивые цветы, прекрасные фрукты и миллионы и миллионы свободных и домашних птиц и зверей явятся наконец великой радостью земли и сверкающей феерией человечества. Пусть дети вступают в мир в Африке и по всему земному шару, купаясь в благоуханном аромате цветов, и пусть их встречают радостные и прекрасные песнопения. Пусть живые существа живут в празднике и наслаждаются благородными, моральными и здоровыми радостями. Пусть, наконец, умирающие уходят без горечи, сожаления и страха в невидимый мир мертвых, пусть до последней минуты они будут глубоко влюблены в человека, в жизнь и в нашу столь прекрасную землю».

Эти мечты сами подобны сказочным цветам. Если они распустились в страшных трущобах африканских городов, значит, и там люди не склонили головы, а с надеждой смотрели в будущее и видели его замечательным.

В Африке с людским горем сталкиваешься за каждым новым поворотом дороги.

Оглядываясь назад, я вижу цепочки слепых на пыльных проселках Мали, деревни прокаженных в Северной Гане, беспросветную нищету лагосских трущоб.

А одновременно… Мне приходилось быть свидетелем военных мятежей, когда солдаты пытались автоматом и гранатой изменить свою судьбу. Профсоюзные руководители рассказывали о многонедельных забастовках; в их напряженности отражалась решимость рабочих добиться лучшего будущего. Среди конголезских повстанцев я слышал песни, сочиненные с надеждой на скорое торжество идей человеческого братства.

Казалось бы, застыли в неподвижности глинобитные, серые и красные деревни. Да и в городах многое выглядело как бесконечное повторение уже случившегося, уже происходившего.

И вдруг, словно вулканические взрывы, возникали колоссальной силы массовые народные движения. Они разрывали представлявшуюся крепкой, незыблемой кору повседневности, и через образующиеся щели вытекали на поверхность глубинные потоки жизни. Тогда обнаруживалось, что идет громадная работа народной мысли, что в обществе складывается новое мировоззрение, что ищутся новые пути в будущее.

Перед мыслителями, пытавшимися оформить в стройные теории эту напряженную работу народного сознания, вставала трудная задача.

Иные из них пробовали изменить само течение реки, которая их несла. Они с волнением обращались к прошлому, торопясь создавать новые легенды вместо забытых преданий. Общественные отношения давних лет ими идеализировались — под знаком расовой исключительности. Эти люди не верили в будущее, так как уже сегодня рушились дорогие их сердцу племенные порядки, разрывались священные племенные узы, умирали древние боги.

Их голос можно было услышать на деревенском рынке или в городской мечети, на совете старейшин или на собрании партийной организации. Сила этих людей состояла в том, что они шли рядом с народом, разделяли его радости и горе, и потому высказанные ими мысли часто находили отклик. К тому же им нельзя было отказать в уме и красноречии.

Отчасти этих идеализаторов прошлого питала ненависть к новым порядкам.

В аристократическом обществе ашанти вождь свысока смотрел на разбогатевшего выскочку из деревенских лавочников. Учитель Корана зачастую с раздражением встречал приехавшего во вновь открытую деревенскую школу молодого преподавателя с европейским образованием. Пожилая женщина с гневом думала о девушке, отказывавшейся выйти замуж по родительской воле.

Мне приходят на память несколько дней, проведенных в Томбукту. Этот сказочный город оказался угасающим, постепенно отступающим перед песками Сахары торговым центром. Караванные пути из Марокко в Нигерию через Томбукту утратили свое значение, и старые купеческие дома города теперь жили воспоминаниями о былом богатстве. На пыльном рынке не было слышно возбужденных голосов, в лавках было мало товаров.

Учитель местной школы, алжирец, рассказывал, как болезненно сказался на городской жизни медленный упадок торговли.

— Тем не менее, — говорил он, — среди местных консервативных, тяготеющих к прошлому богатых семей требование независимости получило отклик. Городские купцы были убеждены, что конкуренция со стороны иностранцев уменьшится. В их глазах независимость была равнозначна изоляции.

Впрочем, среди консерваторов встречались умы и с более широким кругозором.

Что определяло их взгляды? Как правило, эти люди учились в университетах Западной Европы или США. Некоторые из них, пожалуй большинство, хлебнули там горя, мыкаясь по трущобам и выполняя любую черную работу. Образование, которого они в конце концов добивались, доставалось им дорогой ценой. В мире капитализма им были известны отнюдь не одни парадные витрины роскошных магазинов.

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая