На горах. Книга Первая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 94

• Предыдущая
• 94/148
• Следующая

— Ладно, хорошо, — молвил Петр Степаныч. — Пой же скорей лошадей да закладывай. К полдням мне надо в городе быть безотменно.

— К Феклисту Митричу? — с усмешкой спросил Афанасьев.

— К нему, — сказал Петр Степаныч, а сам подумал: "В самом деле к Феклисту зайти… Квартирку ему заказать…

Пристанем на перепутье, как покатим в Казань".

— Опять келейную хочешь красть, — усмехнулся Федор ямщик. — Что же? В добрый час… Расхорошее дело! Со всяким удовольствием послужим на том.

— Придет время, тогда повещу, — молвил Самоквасов.

— А много ль троек потребуется?.. Сколь народу на отбой погони готовить? — тряхнув кудрями, спросил разудалый ямщик.

— Не такое дело. Больше тройки не надо будет, — сказал Петр Степаныч.

— Значит, сироту красть? Погони не чаешь… Дело!.. Можем и в том постараться… Останетесь много довольны… Кони — угар. Стрижена девка косы не поспеет заплесть, как мы с тобой на край света угоним… Закладывать, что ли, а может, перекусить чего не в угоду ли? Молочка похлебать с ситненьким не в охотку ли?.. Яичницу глазунью не велеть ли бабам состряпать? Солнышко вон уж куда поднялось — мы-то давно уж позавтракали.

— Нет, нет, — торопил его Петр Степаныч. — Скорей готовь лошадей — еду наспех, боюсь опоздать.

Десяти минут не прошло, как ухарский Федор Афанасьев во весь опор мчал Самоквасова по хрящевой дороге.

Подъехав к дому Феклистову, Петр Степаныч вошел к нему в белую харчевню. Были будни, день не базарный, в харчевне нет никого, только в задней горнице какие-то двое приказных шарами на биллиарде постукивали. Едва успел Петр Степаныч заказать селянку из почек да подовый пирог, как влетел в харчевню сам хозяин и с радостным видом кинулся навстречу к богатому казанцу.

— Какими это судьбами? — заговорил он, крепко сжимая руку Петра Степаныча. — Каким ветром опять принесло вашу милость в наш городишко?.. Да зачем же это вы в харчевню… Прямо бы ко мне в горницы!.. Дорога-то, чать, известна вашему степенству?.. Люди мы с вами маленько знакомые… Пожалуйте, сударь, кверху, сделайте такое ваше одолжение… Никитин,обратился он к отставному солдату, бывшему в харчевне за повара, — отставь селянку с пирогом, что их милость тебе заказали… Уважим дорогого гостя чем-нибудь послаще… Пожалуйте, сударь Петр Степаныч, пожалуйте-с…

— Да ведь я дня на три сюда, не больше, — сказал Самоквасов. — Думал на постоялом дворе пристать, а у вас в харчевне перекусить только маленько.

— Пущу я вас на постоялый!..-сказал Феклист Митрич. — Как бы не так. Те самые горницы, что тогда занимали, готовы, сударь, для вас… Пожалуйте… Просим покорно!

— Да право же, мне совестно стеснять вас, Феклист Митрич, — говорил Самоквасов. — Тогда было дело другое — не стать же новобрачной на постоялом дворе ночевать; мое одиночное дело иное.

— Как вам угодно, а уж я вас не отпущу, — настаивал Феклист и силком почти утащил Петра Степаныча в свои покои…

Как водится, сейчас же самовар на стол. Перед чаем целительной настоечки по рюмочке. Авдотья Федоровна, Феклистова жена, сидя за самоваром, пустилась было в расспросы, каково молодые поживают, и очень удивилась, что Самоквасов с самой свадьбы их в глаза не видал, даже ничего про них и не слыхивал.

— Как же это так? — изумилась Авдотья Федоровна. — Как же вы у своих «моложан» до сей поры не бывали? И за горным столом не сидели, и на княжом пиру ни пива, ни вина не отведали (На север и северо-восток от Москвы моложанами, а на юге молодожанами называют новобрачных целый год. В Поволжье, особенно за Волгой, «моложанами» считаются только до первой после брака пасхальной субботы. Горной стол и княжой пир — обеды у новобрачных или у их родителей на другой и третий день после венчания.). Хоть свадьбу-то и уходом сыграли, да ведь Чапурин покончил ее как надо быть следует — «честью» (То есть со всеми обрядами.). Гостей к нему тогда понаехало и не ведомо что, а заправских-то дружек, ни вас, ни Семена Петровича, и не было. Куда же это вы отлучились от ихней радости?

— По разным местам разъезжал, — сказал Петр Степаныч. — В Москве проживал, в Петербурге, у Макарья побывал на ярманке. К тому же недосуги у меня разные случились, дела накопились… А вы, однако, не сказали ли кому, что свадьбу Прасковьи Патаповны мы с Сеней состряпали?

— Полноте!.. Как это возможно! — вступился Феклист. — Ни вашего приказанья, ни ваших милостей мы не забыли и в жизнь свою не забудем… А другое дело и опасаться-то теперь Чапурина нечего — славит везде, что сам эту свадебку состряпал… Потеха, да и только!..

— С чего ж это он? — спросил Самоквасов.

— Потому что гордан (Гордан, гордиян — то же, что гордец.). Уж больно высоко себя держит, никого себе в версту не ставит. Оттого и не хочется ему, чтобы сказали: родную, дескать, дочь прозевал. Оттого на себя и принял…— с насмешливой улыбкой сказал Феклист Митрич. — А с зятем-то у них, слышь, в самом деле наперед было слажено и насчет приданого и насчет иного прочего. Мы уж и сами немало дивились, каких ради причин вздумалось вам уходом их венчать.

— Так было надо, — отвечал Самоквасов. — А вы все-таки никому не сказывайте, что это дело мы с Семеном обработали… Хоть до зимы помолчите…

— Слушаем, сударь, слушаем. Лишнего слова от нас и после зимы не проскочит, — молвил Феклист. — Да не пора ли гостю и за стол?.. Федоровна! Готово ли все у тебя?

— Милости просим, гость дорогой, мало жданный да много желанный! Пожалуйте нашей хлеба-соли откушать, — низко кланяясь, сказала Феклистова хозяйка.

Сели за стол. Никитину строго-настрого приказано было состряпать такой обед, какой только у исправника в его именины он готовит. И Никитин в грязь лицом себя не ударил. Воздал Петр Степаныч честь стряпне его. Куриный взварец (Суп из курицы), подовые пироги, солонина под хреном и сметаной, печеная репа со сливочным маслом, жареные рябчики и какой-то вкусный сладкий пирог с голодухи очень понравились Самоквасову. И много тем довольны остались Феклист с хозяюшкой и сам Никитин, получивший от гостя рублевку.

— Ежели бы теперича рыба была у нас свежая, стерлядки бы, к примеру сказать, да ежели бы у нас по всему городу в погребах лед не растаял, мог бы я, сударь, и стерлядь в разваре самым отличным манером сготовить, мог бы свертеть и мороженое. Такой бы обедец состряпал вам, каким разве только господина губернатора чествуют, когда его превосходительство на ревизию к нам в город изволит заезжать… А при теперешних наших запасах поневоле, ваше степенство, репу да солонину подашь. В эвтом разе уж не взыщите…Так говорил осчастливленный рублевкой Никитин.

— Ладно, ладно. Спасибо и за то, что сготовил, — сказал Феклист Митрич. — Спасибо, ступай себе с богом!..

Но Никитин, маленько хлебнувший ради лучшего успеха в стряпне, не сразу послушался хозяина, не пошел по первому его слову из комнаты.

— Когда еще, ваше степенство, находился я в службе его императорского величества, — не слушая хозяина, говорил он Петру Степанычу, — в Малороссийском гренадерском генерал-фельдмаршала графа Румянцева Задунайского полку в денщиках у ротного командира находился. Бывало, как только приедет начальство на инспекторский смотр: бригадный ли, дивизионный ли, либо сам корпусный, тотчас меня к полковому на кухню прикомандируют. Потому что я из ученых — до солдатства дворовым человеком у господина Калягина был и в клубе поварскому делу обучался, оттого и умею самым отличным манером какие вам угодно кушанья сготовить, особенно силён я насчет паштетов. Майонезы опять, провансали по моей части. Генералы кушали и с похвалой относились… А здесь только над селянкой да над подовыми и сидишь… Распоганый на этот счет городишко! И есть-то путем не умеют.

— А ты ступай к своему месту, — крикнул, наконец, Феклист Митрич на захмелевшего повара. — Гостю отдохнуть пора, а ты лезешь с разговорами. Ступай же, ступай!

И едва мог выжить из комнаты не в меру разговорившегося Никитина.

Здорово соснул Петр Степаныч после бессонной ночи, тряской дороги и плотного обеда. Под вечер от нечего делать пошел по городу бродить. Захолустный городок был невелик — с конца на другой поля видны. Местоположение неважное — с трех сторон болота, с четвертой косогор. Широкие прямые улицы и обширные необстроенные площади поросли сочной травой. Кроме немногих обитаемых чиновниками домов, все ставлены на подклетах, — дома обширные, высокие, из толстого сосняка да ельника. Сторона лесная, есть из чего хорошо и прочно построиться. Все ворота затворены, иные даже заперты, а на притолоке у каждых почти прибит на белой бумажке медный крест, и, кроме того, записочка с полууставною надписью: «Христос с нами уставися, той же вчера и днесь и во веки веков. Аминь». Значит, хозяева старой вере последуют…

• Предыдущая
• 94/148
• Следующая