Уик-энд на берегу океана - Мерль Робер - Страница 7

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая

– Ладно! ладно! – миролюбиво сказал Александр.

Он подложил в огонь полешко и через минуту заговорил своим обычным тоном, так, словно бы Майа не накричал на него.

– А что ты делал нынче утром?

– Да ничего, – с отвращением отозвался Майа, – правда, ничего. Совсем ничего.

– Расскажи. Ну расскажи же! С тобой вечно что-нибудь невероятное случается. Будто ты это нарочно.

– Я крысу убил.

– Зачем?

– Сам не знаю, – печально ответил Майа.

– А потом что?

– Встретил одного типа, который вез на тележке покойницу. Ниттель, его Ниттелем звать.

– И это все?

– Все. Ах да, вспомнил! Переспал с одной полькой.

– Что, что? – проговорил Александр и даже выпрямил спину, не отнимая рук от поясницы. – С полькой?

И глаза его из-под толстых бровей засверкали детским любопытством.

– С полькой? Да врешь! А я вот никогда с полькой не спал! А с полькой небось интересно! Какие они, польки?

– Такие же, как и все прочие.

– Да рассказывай ты, черт, рассказывай! А вот я никогда ни с одной полькой не спал. Значит, сразу в тебя влюбилась, что ли?

– Нет, ошибка вышла. Она приняла меня за жандарма.

Александр так и покатился со смеху.

– Майа – жандарм! Ну тогда, ребята, держи ухо востро! Я, например, давно мечтал…

– For god's sake! [2]

– Какое еще «for god's sake»? Ты уже в сотый раз такими штучками отделываешься.

Майа поднялся, засунул руки в карманы.

– Да, – проговорил он, – да, значит, все хорошо, а? Значит, ты считаешь, что все идет хорошо? Чудесно живете в нашем миленьком фургончике! В фургончике санатория, вместе с тремя старыми дружками. И спим сладко, и жрем прилично, и ловчим по малости, и парни все расчудесные, и ты настоящая мамаша для всех нас!

– Ну и что?

– Ничего, – сказал Майа, – все прекрасно. Просто я утверждаю – все прекрасно! И англичане грузятся на суда, и фрицы наступают, и французы на суда не грузятся – с одного бока море, с другого фрицы, а мы торчим здесь посерединочке на узенькой полоске земли, которая с каждым днем делается все уже.

Александру удалось наконец распрямиться, и, не отнимая рук от поясницы, он уставился на Майа. Воцарилось молчание. Майа нарушил его:

– Дай мне выпить.

– Вина? Или предпочитаешь виски Дьери?

– Еще бы не предпочитаю!

Александр отправился за бутылкой в фургон, вернулся, налил полную кружку – собственную – виски и протянул Майа. Тот осушил ее одним духом.

– Вот я все думаю, что сейчас моя жена делает, – сказал Александр.

Майа протянул ему кружку, и Александр налил еще виски.

– Твоя жена, – сказал он, – твоя жена? Поговори со мной о твоей жене, Александр! Она у тебя хорошенькая, Александр?

– Да, очень хорошенькая, – ответил Александр.

Майа фыркнул:

– Рассказывай же, черт, рассказывай! Ловко я тебя передразниваю, а?

– Текст ничего, подходяще, но вот интонацию надо подработать, чтобы культурнее получалось.

– Рассказывай ты, черт, рассказывай…

– Сейчас получше.

Майа жадно выпил виски и вскинул голову.

– И ты находишь, что нам повезло, раз мы очутились на узенькой полоске земли, которая с каждым днем еще сужается? Узенькая полоска, напоминаю, между фрицами и морем.

– Мы не о том говорили.

– О том! И о том, между прочим.

– Говорили о моей жене.

– Ничего подобного! Говорили об узенькой полоске французской земли, которая все сужается. А не находишь ли ты, что не так уж нам повезло, раз мы очутились именно на этом клочке Франции, который все сужается.

– По-моему, ты спятил.

– Ничуть, дражайший Александр, ничуть не спятил. Я просто считаю, что нам действительно не повезло, потому что, вообрази, я лично знаю уголок на юге Франции, который в данную минуту отнюдь не сужается.

– Ну и что?

– Как «ну и что»? Мы могли бы очутиться там, а не здесь, вот и все! В сущности, нет никаких разумных причин торчать здесь, а не там. Пари держу, ты ни разу не подумал, почему мы здесь, а не там.

– Потому что у меня мозги не набекрень, как у тебя.

– Не в том дело. Просто у тебя не философский склад ума, – продолжал Майа. – А если бы мы были на юге, вот было бы шикарно. Лежали бы себе на песочке и грели бы зад на солнышке.

– И здесь можешь греть.

– Нет, это не то. Здесь даже в хорошую погоду не такой край, чтобы греться на солнышке.

Он снова одним духом осушил кружку. Глаза его заблестели, лицо раскраснелось.

– Нет, – сказал он после паузы, – в этом краю круглый год приходится зад в тепле держать. Печальный край. Вот что такое этот клочок Франции. Печальный край. Даже при солнце.

– Он тебе сейчас таким кажется.

Майа поднял указательный палец.

– Не кажется, а есть. Печальный край. Мерзкий кусок Франции на самом севере. Маленький кусочек Франции, который все время мокнет в воде и садится от стирки.

Он хохотнул и повторил:

– Маленький кусочек Франции, который садится от стирки.

Помолчав немного, он сказал:

– Налей.

– Еще?

– Еще. А о чем это мы с тобой говорили, Александр?

– Говорили о моей жене.

– Ах да, – сказал Майа, – то-то я помню, что о чем-то интересном шла речь. Ну ладно! Рассказывай ты, черт, рассказывай! Скажи еще раз, какая она у тебя хорошенькая!

– Дело в том, – сказал Александр, – что она чертовски хорошенькая, моя жена. Одно только плохо, – добавил он, – она считает, что, когда я дома, я с ней мало говорю. Ей, мол, скучно. А я не знаю, о чем с ней говорить.

– Говори ей о душе, – посоветовал Майа, – женщины обожают, когда говорят о душе, особенно если их в это время по заду гладишь.

– Ты пьян.

– Это с одной-то кружки виски.

– С третьей кружки виски…

– Не может быть! Да на меня такие вещи ничуть не действуют.

– Ты пьян.

– Не пьян я. А просто грущу. Я грущу потому, что я девственник. Я грустная дева.

Дальше он продолжать не мог, до того его душил смех.

– Все равно она чертовски хорошенькая, моя жена, – сказал Александр.

– Вот, вот, – сказал Майа, подымая к небу правую руку, – говори мне о своей жене, Александр! Она брюнетка, твоя жена, а?

Он все еще смеялся, но чувствовал, как в глубине души веселье отступает перед страхом и тоской.

– Да, брюнетка, а глаза синие.

– А плечи красивые?

Александр, стоя у дверей фургона, отрезал тоненький ломтик хлеба.

– Да.

– А спина?

– Тоже.

– А ноги длинные?

– О, черт! – сказал Александр. – Какие же у нее ноги!

Он захлопнул дверцу фургона и подошел к Майа.

– Красиво, когда ноги длинные, по-моему, – сказал он, – сразу чувствуется класс. У моей жены ноги длинные, и поэтому она похожа на лилию.

– У лилии нету ног.

– Я знаю, что говорю. Моя жена похожа на лилию.

– Э, дьявол! Хватит говорить о твоей жене.

– Ну, ладно, – сказал Александр, – съешь-ка это.

– А что это такое?

– Сэндвич, пока ребята не подойдут.

– Я не голоден, не хочу.

– Нет, голоден.

– Поклянись, что я голоден.

– Клянусь.

– Ну тогда, значит, верно.

Наступило молчание. Майа откусил кусок сэндвича.

– Александр!

– Чего тебе?

– Если я вернусь, я тебе непременно рога наставлю.

– Если вернемся, кутнем вовсю.

– Да… – сразу погрустнел Майа.

Он снова усиленно зажевал.

– Смотри-ка, – вдруг сказал Александр, – смотри-ка, кюре возвращается. И тащит два хлеба!

– Добрый день! – сказал Пьерсон своим приятным голоском.

Александр протянул ему руку:

– Привет!

Пьерсон улыбнулся, опустил веки, и тень от его длинных ресниц упала на румяные щеки. Он вручил оба хлеба Александру и, прислонившись к ограде санатория, встал рядом с Майа.

– Нет, аббат, ты просто молодец.

– Верно, – сказал Пьерсон. Говорил он все так же мягко, чуть пришептывая. – Должен сказать, я не растерялся.

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая