Загадка Прометея - Мештерхази Лайош - Страница 18

• Предыдущая
• 18/94
• Следующая

— Уж мне, сударь, можно про это не рассказывать.

— Выходит, что по отцовской линии я сын Зевса, по материнской же — его праправнук, так что иногда сам не знаю, кто я таков. В самом деле: ежели я сын Зевсу и ему же праправнук, значит, я — это я, а притом еще и собственный прадед. А если с другой стороны посмотреть, так я — это я, и я — собственный правнук.

Тут друзья Геракла стали подталкивать друг друга локтями: «Ну, теперь старик не слезет со своего конька, пока не выговорится!»

— Я уж не говорю про то, — продолжал Геракл, — что еще усложняет все дело: ведь и сама Даная происходит от Зевса. По материнской линии она в пятом поколении восходит к бедняжке Ио, одной из первых возлюбленных Зевса. Той самой, кого Гера превратила в корову и преследовала повсюду. К слову сказать, Ио, одна из правнучек вашей почтенной бабушки Геи, сейчас пребывает на небе. Так что мы с вами, через пень-колоду, а все же родственники. Да еще и так и эдак. Так что считайте нынешнюю историю просто родственной услугой.

Стоявшие вокруг смеялись. Однако Прометей оставался серьезен.

— Прошу вас, — продолжал Геракл, — ничего мне не говорите, божественный гость мой, я же знаю, что вы хотите сказать! Да, я, сын, освободил того, кого осудил мой отец, ну и что же! Ведь будучи сыном Зевса, я через Данаю — оставим уж в стороне Ио! — являюсь самому себе прадедом, ipso facto[14] дедом отца моего Зевса.

Но Прометей никак не желал перевести разговор на шутку; глубоко встревоженный — не за себя, за Геракла, — он возразил:

— Но все же подумайте: освободив меня, вы тем самым выступили против Зевса. Против верховного божества, высшей власти, отца богов. И вы не боитесь, что…

— Еще раз скажу вам, сударь: коль скоро я сам себе прадед, то отец мой, выходит, мне внук, так что, если уж слишком расшумится, я отшлепаю его, постреленка, да и дело с концом!

И он громко расхохотался; однако товарищи его хотя и улыбались из приличия, но уже поглядывали на небо с опаской. Это не ускользнуло от внимания Геракла.

Прометей ничего не сказал, лишь принял к сведению его рассуждения, и они пришлись ему по душе.

— А вы чего так перепугались? — повернулся Геракл к своим соратникам. — Неужто представляете себе Зевса таким мелочным, способным из-за подобных пустяков запустить в нас молнией? А по-моему, лучшие анекдоты про Зевса выдумывает он сам. — Герой опять повернулся к Прометею. — Я его знаю, не со вчерашнего дня служу ему. И, освобождая вас, в его духе действовал, хотя и не по приказу. Посудите сами, приказа отдать он не мог, ведь когда-то — как вы сказали? миллион лет назад? всеблагое небо! — когда-то он кивнул, утверждая ваше наказание. Так что это — вопрос престижа. А для него вопрос престижа есть вопрос власти. И тут уж играть он не может. Не может — ради нас, ради мира, ради самой жизни! Власть Зевса — это мир и справедливое устройство жизни. Вы не знаете людей, не знаете, что здесь было раньше, да и сейчас, вообще, что было бы, если бы не Зевс. И не только на Земле, на Олимпе тоже.

— Знаю. Иначе почему — как вы думаете — встал я на его сторону, против Крона, моего отца, против Атланта, моего брата?

— У него есть концепция и есть сила, чтобы править.

— Есть желание взять на себя бремя правления.

— Он и стратег и тактик хороший. Взять хотя бы эти его любовные истории: ведь каждая только упрочивает его позиции среди людей. И чего Гера на него злится? Ревнует, что ли? Так они давно уж друг к дружке охладели.

— Да и не был никогда их брак браком по любви…

— Ясное дело! Только трюками Афродиты иной раз еще и заманит отца.

— Именно так.

— Я служу Зевсу не потому, что он мой отец. И, уж конечно, не из страха! Я служу ему по убеждению. Я люблю Зевса.

— Я тоже. И он отлично знал это. Потому, мучась родовыми схватками, в самый тяжкий час своей жизни, он позвал меня, и никого другого. Я помог появиться на свет Афине.

— Да, странно все это…

— И тем не менее так было.

— Но ведь тогда… Не сердитесь, что я спрашиваю… Но все-таки — миллион лет!..

— У нас были разногласия относительно Человека.

— Но в чем?

— Он не любил, по крайней мере тогда… то есть не желал Человека.

— Любопытно… И, видите, все же сумел завоевать Человека, сделать своей опорой!

— На то он Зевс!

— Что верно, то верно. На то он Зевс!.. Одним словом, сударь, вы тоже — да еще как! — на себе испытали: служение ему не праздник на лужайке!

— Это даже мягко сказано.

— Обо мне многие рассуждают так: сын Зевса, ого-го!.. Сын Зевса! А скажите, сударь, мне-то чем слаще от этого? И прежде, да и теперь? Не знаю, насколько вам известна моя жизнь. Что получил я от Зевса? Я же не о привилегиях каких-то мечтаю, — и на своих ногах крепко держусь, подпорки мне не нужны. Только бы во зло не оборачивалось отцовство его! А ведь так оно получилось из-за Геры. Еще в колыбели наслала на меня двух змей. Как, мол, это так: она, сестра и супруга Зевса, и вдруг — какая-то смертная, до нее или после нее… Словом, дело известное! И с тех пор все не может успокоиться! Она же навела меня и на прегрешение, которое всю жизнь искупаю. И ведь чем бьет! Тем, что хуже всего. Кто ж не знает, что люди вроде меня по натуре миролюбивы, уравновешенны. Оно и правильно: сколько бед, сколько ужасов способен натворить такой вот бегемот, как я, если он к тому же вспыльчив. А меня, увы — как ни оберегает меня Афина Паллада, которой вы помогли явиться на свет, — Гера покарала приступами ярости, бешенства. Тем и до греха довела, еще в молодые годы дело было, в Фивах. Это единственное мое прегрешение против Зевса. До сих пор искупаю его, потому и в этих краях оказался, — десятое задание выполнял. Осталось еще два. Легким не было ни одно, а уж напоследок Эврисфей наверняка приберег самое трудное. Ведь какой расчет в его игре? Чтобы меня извести… В приступе ярости я убил Ифита. Хотя он один был на моей стороне, когда я соревновался с другими за руку сестры его. Ох, и вредная была семейка… Не хотел я убить его, только стукнул. И — убил. А ведь знал, всегда помнил, что мне стукнуть «просто так» .нельзя. Приступ ярости… Поверил он, несчастный, сплетням, в краже меня заподозрил… Хорошо еще, приняли во внимание, что в гневе я был великом, поэтому не за преднамеренное убийство судили, а за нанесение сильных телесных повреждений, которые повлекли за собою смерть. Штраф — одна мина. Заплатить я не мог. Тогда засудили на три года к Омфале. Не знаете ее? Ваше счастье. У нее ткацкие мастерские в Лидии. Я и слугой ее был и наложником. Три года продержала меня в женском платье. Я должен был сидеть у ткацкого станка и распевать вместе с ее рабынями. Взгляните на меня, сударь, взгляните на мои руки и представьте, как это я сижу там, тку и пою! А вы еще про браки мои не знаете… Как-нибудь расскажу. Гера! Вот что получил я от отца своего! Вот мое божественное приданое. Оттого-то теперь, на пороге старости, и злюсь иногда — устал все-таки, да и горя хлебнул немало.

— Это верно, не спорю, — заговорил Тесей. — Знакомо и мне это чувство. Но будь все-таки справедлив к Зевсу! Он хотел не этого, не так задумал все. Он поклялся, что первый, кто родится в тот день от него, будет величайшим царем Эллады. Тебя он имел в виду.

— Имел в виду меня, да позабыл о Данае. То есть о том, что все отпрыски Персея тоже его кровь. Неважно, в каком поколении. А Гера ведьминскими своими ухищрениями задержала роды у моей матери. Зато помогла произвести на свет до времени, семимесячным, Эврисфея. Могущественного теперь, несметно богатого и трусливого царя Эврисфея. Который прячется от меня всякий раз в подвалах своего дворца, со мною же сообщается через подлого прихлебателя своего, отродье Пелопиды…

Прометей усмехнулся:

— Да, старик немного забывчив.

Но тут Иолай встал на защиту Зевса:

— Зевс все же любит тебя, Геракл. Уже одно то, в какую семью он тебя поместил…

С этим и Гераклу пришлось согласиться. Его мать Алкмену Зевс соблазнил в образе ее супруга — иначе это не удалось бы даже ему; проведя же с ней ночь, поклялся никогда больше не иметь дела с земными женщинами, так как лучшей ему все равно не найти. Амфитрион знал, что Геракл не его сын, но и собственного сына не мог бы любить больше, по крайней мере воспитать лучше, чем его. Чуть ли не во младенчестве научил управлять колесницей, бросать в цель копье; нанял ему лучших учителей по астрономии, математике, праву, науке прорицания; Аполлон учил юношу фехтованию, кулачному бою, стрельбе из лука, врачеванию, пению и игре на лютне; Геракл изучал также языки, всемирную литературу и историю, до восемнадцати лет посещал политехнический практикум в образцовом учебном хозяйстве, где познакомился с зоологией и ботаникой. Все это сопровождалось занятиями по философии, освоением и применением Зевсовой идеологии, в коей наставлял Геракла сам Амфитрион, безмерно преданный Зевсу. Лучшего воспитания царственный юноша не мог получить не только в суеверных Фивах, но и в городах Арголиды. Геракл остался в памяти людей как сильнейший человек в мире; те же, кто интересовался им пристальнее, считают его к тому же деятельным, храбрым и добрым человеком. Однако более основательное знакомство с его жизнью показывает: возможно, он и не был так уж невероятно силен, скорее, хорошо натренирован, умен и выдержан; но одно очевидно — это был самый образованный человек своего времени. Обладавший к тому же совершенно исключительным обаянием.

• Предыдущая
• 18/94
• Следующая