Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/110
• Следующая

Тело солдата всовывали в панталоны, застегивавшиеся под самой грудью, на ребрах, а мундиры были узки и тесны. Краги из твердой, как дуб, кожи имели по бокам множество начищенных пуговок, которые возможно было застегнуть лишь посредством железного крючка. Высокие кивера на голове держались с помощью чешуйчатых ремешков, туго затянутых под подбородком. Грудь солдата стеснена ранцевыми ремнями, перехватывавшими скатанную и перекинутую через плечо шинель. Сам, без помощи товарища воин не мог одеть себя. В случае нужды один помогал другому расстегнуть крючки, пряжки, портупею.

Александр Павлович, на белой бесхвостой кобыле, смотрел, как равномерно и однообразно гвардейцы поднимают в такт барабану ноги и вытягивают носки, но улыбался чему-то другому, слушая говорившего ему румяного Милорадовича. Ермолов догадался, что Милорадович, по обыкновению, рассказывает государю одну из своих многочисленных любовных историй, до которых молодой царь был большой охотник. Чуть позади них, прямо и твердо сидя на лошади, глядел на Милорадовича со злобой и тоской Аракчеев, ревнуя его к государю. В стороне военный министр Барклай-де-Толли, поглаживая изуродованную у Прейсиш-Эйлау левую руку, тихо отдавал приказания своему адъютанту, удальцу и поэту князю Чавчавадзе.

«Разводы, парады, караулы, смотры… – хмуро думал Ермолов, с механической отрешенностью следя за марширующей гвардейской пехотой, во главе которой, подавая пример, вышагивал отменным гусиным шагом ее бригадный начальник великий князь Николай Павлович. – Но когда же дело? Черт попутал меня оказаться при дворе. Вот и с турками все окончилось без меня! Напрасно Михаила Ларионович через военного министра просил о моем переводе к себе начальником артиллерии. Снова всемилостивейший отказ!..»

Лишь издали мог следить Ермолов за действиями любимого полководца, разгромившего турецкую армию.

В начале 1812 года Кутузов добился в Бухаресте заключения выгодного мира, по которому Бессарабия была освобождена от оттоманского ига и отошла к России, а границей сделалась река Прут.

«Михаила Ларионович носит звание генерала от инфантерии, но победил турок силою артиллерийского и инженерного гения…» – размышлял Ермолов, трогая свою лошадь вслед за свитой.

Возле Александра уже не было Милорадовича, императору что-то оживленно говорил теперь очень курносый Константин Павлович, главнокомандующий гвардией. Барклай-де-Толли, поотстав, поравнялся с Ермоловым и, отчетливо произнося слова, сухо сказал:

– Вы подавали мне докладную об определении вашем на линию простым бригадным командиром…

– Да, ваше высокопревосходительство! – твердо ответил Ермолов. – Изломанная рука моя не позволяет участвовать во всех учениях и разводах, которыми заняты служащие в Петербурге, и я прошусь в полевую армию…

– Перестаньте! – с неожиданным жаром воскликнул Барклай. – Не хотите ли вы уверить меня, что в здравом уме собираетесь выйти из гвардии и отправиться в армию, даже не приобретя полагающегося повышения! Вы обижены, что обойдены орденом за командование резервным отрядом? Правда! Я упустил из виду службу вашу. А теперь хотите заставить дать вам награду, так как знаете особенное благоволение к вам государя, и просите об удалении, на которое не будет согласия!

– Я солдат и ищу не наград, но возможности выказать свою верность Отечеству и государю, – проговорил Ермолов, дивясь тому, как разгорячился Барклай.

Однако тот уже несколько успокоился и с обычной сухостью добавил:

– Его величество изволил утвердить по вашему предложению артиллерийские прицелы, изобретенные господином Кабановым. – Он наклонил голову в шляпе с белым плюмажем и, не ожидая ответа, заторопил коня.

С военным министром с самого начала службы у Ермолова начались сильные стычки. Честный и исполнительный администратор, храбрый и умный военачальник, Барклай окружил себя немцами и, случалось, оказывал им предпочтение. Когда он предложил внедрить в армии артиллерийский прицел, изобретенный его племянником Фитцумом, Ермолов добился приема у государя и доказал преимущества инструмента Кабанова, более совершенного. Понимал, что военный министр, и так недолюбливавший его, теперь вознегодует еще больше. Он слышал отзывы о себе жены Барклая Елены Ивановны, которая не раз говорила мужу: «Оставь его в покое. Это страшный человек!»

«Подальше от двора и дворских интриг, – думал Ермолов. – Конечно, со стороны может показаться, что я не в своем уме. Какая карьера открылась бедному армейскому офицеру! В молодости моей, правда, начал я службу под сильным покровительством, но вскоре лишился оного. В царствование императора Павла содержался в крепости и был отправлен в ссылку на вечное поселение. А теперь живу в столице, командую гвардейскими артиллерийской и пехотной бригадами, говорю с государем и в свите нахожусь наравне с первыми воеводами. И все же тоскую по делу, вновь просил инспектора всей артиллерии барона Меллера-Закомельского препоручить мне приведение в оборонительное положение крепости Рижской на предмет близкой войны с французами…»

Он пришпорил коня, видя, как подает ему знак государь-император.

– Я получил записку инспектора артиллерии, – проговорил Александр своим приятным голосом, обворожительно улыбаясь. – За что гонят тебя из Петербурга? Однако же я помешал… – Заметив, что Ермолов хочет возразить, государь тотчас придал своему моложавому лицу выражение участливо-тревожное и добавил, но уже непреклонно: – Я сказал барону Петру Ивановичу, что впредь все назначения твои будут зависеть только от меня. И без него тебе найдется много дела.

Неизбежность войны с Наполеоном сделалась очевидной уже с конца 1810 года.

По условиям Тильзитского мира Россия принуждена была подчиниться континентальной системе, в силу которой все русские порты были закрыты английским судам. Потрясение промышленности и могущества Англии европейской блокадой составляло любимую мысль Наполеона. Однако для взаимовыгодной с Россией торговли англичане начали пользоваться кораблями, плававшими под коммерческими флагами нейтральных стран. На требование Наполеона не впускать эти суда в порты или конфисковывать товары Александр ответил отказом. Трещина, наметившаяся в непрочном Тильзитском трактате, только расширилась, после того как Наполеон постановлением сената присоединил к Франции в июне 1810 года Голландию, а в декабре – некоторые владения германских князей, и среди них – Ольденбург. Герцог Ольденбургский приходился Александру родным дядей, и Россия заявила резкий протест. Одновременно русское правительство ввело новые пошлины на предметы роскоши, ввозимые из Франции. Наполеон в свою очередь заявил протест и недвусмысленно написал Александру: «У меня внезапно явилась мысль, что Ваше Величество намерено войти в соглашение с Англией – это равносильно войне между обеими империями».

Во взаимных укорах и попреках и взаимных мирных заверениях Наполеона и Александра прошел весь 1811 год. Умножая свои войска, каждый из императоров объяснял другому, что это вызвано обыкновенной убылью в полках. Однако и силы, и степень готовности к войне этих двух самых могущественных держав континента были неравны. Французская империя ненасытно готовилась к новым завоеваниям. Столица ее походила на лагерь, где беспрестанно производились смотры войск, отправлявшихся к Рейну.

В начале 1812 года уже полмиллиона вражеских войск толпилось между Рейном и Одером. Короли вестфальский и неаполитанский, вице-король италийский и все маршалы были при корпусах, вверенных их начальству. Наполеон учреждал народную стражу на время своего отсутствия и составлял положение о регентстве на случай внезапной смерти. Гвардия выступила из Парижа; тронулись оттуда экипажи и верховые лошади Наполеона – везде говорили о скором, непременном его отъезде.

Тем не менее сам император Франции, со свойственным ему двуличием и вероломством, стремился усыпить Россию фальшивыми заверениями. 13 февраля 1812 года он передал князю Чернышеву пространные условия, на основании которых якобы можно было бы избежать столкновения, и «положительно уверял» Александра: «В настоящем году я не начну войны, разве Вы вступите в Варшавское герцогство или в Пруссию». А накануне, 12 февраля, Наполеон заключил тайный наступательный союз с Пруссией, обязавшейся поставить под его знамена двадцать тысяч солдат с шестьюдесятью орудиями и снабжать французскую армию продовольствием во время похода ее через Прусское королевство. Беспрестанно твердя о своем миролюбии, завоеватель двигал войска все ближе к Неману.

• Предыдущая
• 40/110
• Следующая