Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/60
• Следующая

Когда мы остановились перед дверью, вид у Ивановой был как у воробья перед боем: взъерошенный, грозный и трусливый. Она уже почти готова была к тому, что Верочка выйдет, удивится, всплеснет руками и пригласит нас на чашку чая.

— Ну? — с вызовом процедила она. — Звони…

— Зачем? Уверена, — открыто.

Я толкнула дверь, и она распахнулась. В нос ударил неприятный сладковатый запах, хорошо знакомый Ивановой. Она поняла, что здесь не до шуток и вихрем понеслась вглубь квартиры. Я подивилась ее прекрасному ночному зрению, прикрыла дверь и, нащупав выключатель, включила свет. Иванова сделала то же в спальной и крикнула:

— Иди сюда!

Я вошла и окаменела. Верочка лежала там же, но это была уже другая Верочка, мертвая, потемневшая, с изменившимися чертами лица. Иванова откинула одеяло и принялась осматривать тело.

— Видишь трупные пятна? — спросила она.

— Вижу, — поеживаясь ответила я.

— При надавливании не исчезают, не бледнеют и не изменяют цвет. Гипостатическая имбибиция. Окоченение присутствует. Мертва не меньше суток, но не больше трех.

— Каких трех? Бог с тобой, я же с ней два дня назад познакомилась.

— Медэксперты определят точнее. Пока: смерть наступила по неизвестным причинам.

— А ты мне не верила, — упрекнула я, стараясь не смотреть на тело и мысленно констатируя, что совсем неплохо в некоторых случаях быть врачом.

— Так, где здесь можно помыть руки? — накрывая труп одеялом, поинтересовалась Иванова.

— В ванной видимо.

— Пошли, откроешь дверь. И выключи здесь свет.

Иванова понесла мыть свои профессорские руки, а я, забегая вперед, оказывала ей мелкие услуги: распахивала двери, включала и выключала свет, открывала краны.

— Значит так, — констатировала она, кутая вымытые руки в махровое полотенце. — Девочка действительно мертва, надо вызывать милицию.

Я попятилась назад.

— Какую милицию? Что мы им скажем?

— А что им говорить? Следов насилия нет. Причина смерти неясна. Вскрытие покажет.

— Иванова, в своем ли ты уме? Как мы объясним милиции свое присутствие в Верочкиной квартире? Как ты объяснишь своему Моргуну это присутствие?

Иванова задумалась.

— Да-а, объяснить сложно.

— Более чем.

— Твои предложения?

— Пусть все останется здесь как есть, а мы тихонечко выйдем. Верочке уже ничем нельзя помочь, а нам только лишние неприятности, — удивляясь себе, повторила я фразу Власовой.

— Педерастическая логика, — отрезала Иванова.

— Конечно педерастическая, а какая у Власовой может быть логика, — по скудоумию ляпнула я и тут же поняла, что сваляла дурака, но было поздно.

Иванова, как клещ, впилась в меня и все выпытала. Стараясь не вдаваться в подробности, я рассказала о настоящем развитии событий.

— Как ты могла довериться Власовой? — возмутилась Иванова. — Этой твари, этой приспособленке!

— Перечисленные качества не предполагали в ней способности к убийству, — оправдывалась я.

— Ты что, больше не нашла кому дать адрес Веры? Тебе хоть ясно, что убийца ты?

С этим я согласиться никак не могла.

— Почему убийца? Сама же сказала, что причина смерти не ясна и вскрытие покажет.

— Так. Надо звонить в милицию.

Меня начало раздражать однообразие мышления Ивановой.

— Кроме милиции ты можешь что-нибудь предложить?

— Пока нет, — призналась она.

— Тогда пошли.

Я схватила ее за руку и потащила к выходу. Она упиралась, но шла, излишне громко выражая надежду вернуться и позвонить в милицию. Меня удивляло ее маниакальное желание звонить именно из этой квартиры.

— Ведь есть же масса других возможностей, — напомнила я, уже сидя в “Хонде”. — Твой “мобильник” к примеру.

Иванова полезла за сигаретой.

— В толк не возьму, почему ты не сдала Власову, — сказала она, закуривая “Кент”.

— Власова не убивала. Сама же сказала, что нет никаких следов.

— А ты других способов, кроме как топором по темечку, не знаешь?

— Знаю, но Верочка умерла в постели.

— Или за столом, или в ванной, или где угодно. Ее вес позволяет водворить тело в постель даже с моими щенячьими силами, не говоря уж о верзиле Власовой.

Я вспомнила, как Иванова крутила мне руки, помогая санитарам укладывать на носилки мое тело, и не согласилась.

— Не скромничай, Иванова, твоих сил хватит чтобы уложить в постель быка, но речь не о том. Зачем Власовой понадобилось звать меня? Убила бы и скрылась, как все нормальные преступники.

— Она хитрая бестия и явно придумала какую-то интригу. Да, лучше отсюда уехать, раз ты сразу не вызвала милицию. Мне плевать на Власову, но если будут неприятности у тебя, значит они будут и у меня.

— Похвальная логика, а Власова, если она убийца, все равно ответит перед судом. Не перед людским, так перед божьим.

— Пэрэат мундус эт фиат юстициа, — уж никак не смогла удержаться Иванова и тут же пояснила: — Правосудие должно совершиться, хотя бы погиб мир, потому что юстиция не хрен собачий.

— Да, — согласилась я, блистая латынью, — юстиция нон пенис канина.

На дачу мы вернулись под утро. Катерина и Виктор видимо спали, потому что в столовой было пусто, и за холодильником никто не сидел.

Иванова простить мне не могла дружбы с Власовой, ругалась и культурно и нецензурно, густо засеивала мою душу зернами сомнений и убедила-таки, что Таточка убийца. Какое-то время я цеплялась за отсутствие следов убийства, но Иванова сказала:

— Современная фармацевтика научилась отправлять к праотцам совершенно здоровых людей.

После этого я сдалась и все силы бросила на борьбу с совестью. Пока Иванова пыхала “Кентом”, я мыкалась по закоулкам памяти, изрыгая громы и меча молнии в адрес Власовой.

— Она первый подозреваемый, не забывай, и от встречи с ментами не уйдет, — успокоила меня Иванова.

— Это ты забыла кто ее муж, — демиург местного общества, — не согласилась я и от души пожелала Власовой всех благ на том свете.

— Этого демиурга тоже можно прищучить, когда речь идет об убийстве. Ефим Борисович совсем не последний человек в городе. Он и не таким демиургам кое-что удалял. Двух часов тебе на сон хватит?

— Не хватит, а что?

Иванова вздохнула, потерла виски. Вокруг ее красивых молодых глаз собрались морщины. Лишь в тот миг осознала я как ей нелегко.

— Поедем в Ростов, — сказала она. — Попытаюсь подготовить моего бедного Фиму, а ты подлую Власову разыщи. Узнай чем она дышит. … Не знаю, может и ошибаюсь, но сердце подсказывает: ее рук это дело. Останься Вера жива, вмиг твоя стерва всего лишится. А она привыкла к сладкой жизни.

— Не моя она стерва, — с обидой ответила я. — Но мотив серьезный, только слишком уж все очевидно. Кроме Власовой не могло быть у Верочки врагов. Неужели Тата рискнула?

— Правильно, подумай над этим. И почему она вызвала в квартиру тебя, тоже подумай, а я пока вздремну, но смотри, через два часа разбужу, — и Иванова отправилась к себе.

Я пыталась уснуть, но в голову лезли мысли о том, что жизнь моя стала чрезвычайно насыщенна. При этом возникали опасения не отразится ли это на ее продолжительности. Сначала вор, потом дом, Владимир, Тата… Боже, сколько загадок, ну разве тут уснешь?

Я поплелась в столовую. Катерина уже проснулась, была свежа и радостна, напевала “а нам все равно” и жарила картошку с грибами.

— Ну как, жива дочь Борисыча? — весело поинтересовалась она, словно речь шла, к примеру, о каких-то тараканах.

Хотя, я не права, к тараканам Катерина относится значительно серьезней, вскакивает с постели по ночам и бежит в столовую посмотреть достаточно ли они сыты ее отравой, разложенной по углам.

— Верочка мертва, как и было сказано выше, — ответила я, дивясь Катерининой беззаботностью. — У нее уже гипостатическая имбибиция началась.

Катерина мигом забыла про картошку.

— Что это, “бибиция”? — затравленно глядя спросила она.

— Умрешь — узнаешь, — пообещала я.

• Предыдущая
• 30/60
• Следующая