Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/60
• Следующая

— Ты спятила.

— Верочка умерла, — пояснила я.

— Какая еще Верочка? — как от назойливой мухи отмахнулась от меня Иванова, переживающая вторую волну гнева. — Не до Верочек мне. Спасибо тебе, лишь теперь поняла, какая я идиотка. Гоняюсь черт знает за чем, когда в Москве столько дел.

— Верочка, дочь твоего друга, Моргуна Ефим Борисыча, неужели не понимаешь?

— Что? Друга?

— Ну не друга, так товарища, — я уже не знала как оттащить Иванову от бедного Моргуна и заставить посмотреть в сторону другой проблемы.

— Пенис эт вульва нон коллега эст! — рявкнула Иванова, что я берусь перевести как “мужской половой орган женскому не товарищ”, хотя Иванова имела ввиду менее цензурные выражения.

— Да при чем здесь вульва и пенис, когда ведется речь о смерти Верочки, дочери Моргуна! — разозлилась я и даже ногой топнула.

Это отвлекло Иванову от вышеупомянутых органов. Она с понятным интересом посмотрела на меня и, коченея, спросила:

— Что-о?!

— Верочка, дочь Моргуна, умерла.

— Когда?

— Вчера утром. А с чего, по-твоему, я так напилась? — не моргнув глазом соврала я.

Причина сомнительная, конечно, но Иванова поверила.

— Как ты узнала? — спросила она.

В откровенности своей я решила идти до конца.

— Утром случайно зашла к ней на чашечку кофе, а она уже холодная. Я имею ввиду Верочку.

— Как это “зашла”? Вы разве знакомы?

— Познакомились благодаря тебе, она пригласила меня, я надарила ей масючкиных гераней и обещала наведаться. Когда выполнила обещание, увидела, что Верочка не совсем жива, то есть совсем не жива.

Иванова испытующе посмотрела на меня.

— Ты серьезно?

— Клянусь всем, что у меня есть.

Людмила охнула и осела.

— Господи, какое горе.

— Горе ужасное, — подтвердила я.

— Так вот почему не звонит Фима! — вскрикнула она и помчалась в столовую.

Я за ней следом. Там Катерина удачно теснила Виктора за холодильник. Он злился, оправдывался, но лез.

— Ничего-ничего, продолжайте, вы мне не мешаете, — бросила на ходу Иванова и, схватив “мобильник”, набрала номер кафедры.

Я поразилась тому, как тонко она себя повела. Лучше и не придумаешь, чем позвонить на работу и все выпытать у сотрудников, потому что сам Моргун вряд ли был там в такое непростое для него время.

Но Моргун был на работе.

— Он на кафедре, — изумленно сообщила мне Иванова и добавила: — Представь себе, весел и трезв, как стеклышко.

— Если судить только по голосу, — очень к месту ввернула я.

Ивановой некогда было обращать внимание на мои шпильки, она уже вовсю беседовала с Моргуном, причем сплошь на профессиональные темы. Поинтересовавшись чьим-то зондом, она скроила умнющую физиономию, будто Моргун мог оценить это по телефону. Затем перешла к какому-то белковому обмену. Подробно выспросив про уровень протеинов, альбуминов и глобулинов, Иванова осталась довольна и приступила к обмену жировому. Теперь ее интересовали сплошь триглицериды, а так же альфа и бета липопротеиды.

Я тихо сходила с ума. Катерина оставила Виктора в покое и, затаив дыхание, уставилась на Иванову, словно именно в этот момент решалась вся ее жизнь. Виктор был менее впечатлителен, но из щели между стеной и холодильником вылез и тоже к происходящему интереса не терял.

Иванова тем временем наяривала загадочными терминами. Узнав, что щелочная фосфотаза — двадцать девять, а холестерин — семь, при сахаре — шесть, она пришла в восторг, а когда выяснила, что количество вводимых парэнтерально растворов уменьшилось на двадцать процентов да при этом больной еще и неприятных ощущений не получил, она и вовсе закричала “ура”.

— Будем надеяться, что количество эритроцитов тоже начнет входить в норму, — сказала она, после чего я принялась шипеть ей в ухо:

— Иванова, в своем ты уме говорить об фосфотазе, когда у человека умерла единственная дочь.

— Отстань, — лягнула меня Иванова и продолжила в трубку: — Я рада за вас, Ефим Борисыч, прекрасные результаты. Сегодня приболела, а завтра обязательно загляну на кафедру. Кстати, как ваше здоровье? … Прекрасно? … Я рада. И дома все в порядке? …

Лицо ее медленно начало вытягиваться. Я насторожилась. Иванова погрозила мне кулаком, шепнула “убью” и забасила в трубку:

— Чудесно, чудесно, Ефим Борисыч, рада, рада за вас, у меня так же, всего хорошего, до завтра, отключаюсь, да-да, отключаюсь.

Она отключилась и сказала “сволочь”, непонятно кого имея ввиду. Я тупо смотрела на Иванову и ошалевала.

— Куда ты меня вляпала? — строго спросила она, потрясая кулаками. — Может прикажешь набить тебе морду?

— Не прикажу, — униженная, но не сломленная ответила я.

— А надо бы набить. Все прекрасно у него. Слышишь, ты, диверсантка? У него все прекрасно. Десять вечера, а он еще на кафедре и полон сил. Больная его выздоравливает, дома у него все в порядке, сам трезв, как и обещал, а разговаривает со мной сквозь зубы, видишь ли оне обиженные, а все потому, что я первая звоню. Не звонила бы, уже завтра начал бы меня искать, а теперь воспрял духом, решил, что его взяла, можно кочевряжиться. Я в жизни так не унижалась, как сегодня! А все ты, ты виновата! Так мне дуре и надо! Кому верю? Хорош розыгрыш!

— Какой розыгрыш! — с трудом очнулась я. — Верочка вчера утром лежала в своей кровати и была холодна, как лед.

Иванова задумалась. Видимо крик мой был очень натурален.

— Лежала, говоришь, хорошо, попробуем зайти с другого конца. Позвоню Архиповой, она живет с Моргунами рядом и дружит с его Зинкой.

Минут сорок Иванова трепалась с Архиповой, но с тем же результатом. Выяснила лишь, что Зинка, жена Моргуна, после обеда была весела, хоть и жаловалась на колготки Леванта, которые если рвутся, так обязательно не вовремя и в лифте.

— И все? — разочарованно спросила я.

— И все, — с угрозой подтвердила Иванова.

— А ребенок?

— Ребенка Зинка держала на руках.

Это меня воодушевило.

— Вот видишь, — закричала я, — раз ребенок сейчас у них, значит Моргуны и знать не знают, что их дочь мертва. Нянчат ребенка и думают, что она прохлаждается со своим любовничком.

— Каким любовничком?

— Да ты же и здесь не в курсе! — воскликнула я, поражаясь глубинам провалов своей памяти. — У Верочки был любовник, муж Таты.

— Какой Таты?

— Слушай, Иванова, ты глупеешь на глазах. Тата Власова, вспоминай, твоя любимая подшефная…

— Терпеть ее не могу.

— Новость не нова, но речь не о том. Если родные покойной радуются и живут с мыслями о зондах и колготках, это говорит лишь об одном: они не видели дочь минимум два дня и думают, что у нее все в порядке. А на самом деле Верочка мертвая лежит в своей квартире. Если не веришь, поедем — убедишься сама.

Но тут вмешалась Катерина, которой, видимо, жуть как не хотелось драться с Виктором в одиночестве.

— Куда “поедем”? На часы посмотрите, — она кивнула на свою чокнутую кукушку, — Одиннадцать скоро, а вам приспичило на мертвяков смотреть. Пока до Ростова доедете, час ночи будет.

— И очень хорошо, — возразила Иванова. — Меньше народа будет глазеть. “Хонду” дашь?

— Вы еще спрашиваете. Давно ведете себя так, будто она ваша, — с обидой начала Катерина.

Я хотела ее перебить, но Иванова сделала знак, мол дай человеку выговориться. Минут пятнадцать Катерина выговаривалась. У меня даже сложилось впечатление, что Иванова передумала ехать, так внимательно слушала она ее вздор. Слава богу на помощь пришел Виктор. Он имел неосторожность Катерине возразить, после чего она тут же про нас забыла. Виктор опять полез за холодильник, а я потянула Иванову за руку и потрясла ключами от “Хонды”.

— Пошли?

— Пошли.

Глава 15

Я предусмотрительно остановила “Хонду” на соседней улице и отправилась к дому Верочки пешком. Иванова вышагивала рядом. Она пребывала в растерянности, потому что была смертельно самолюбива. Больше всего она боялась глупо выглядеть. Бьюсь об заклад, что топая за мной, она (как это не цинично) молила бога, чтобы Верочка действительно оказалась мертва, в противном случае вся Москва стала бы потешаться над Ивановой. В час ночи переться в квартиру дочери любовника, чтобы посмотреть жива хозяйка или нет — этот что-то.

• Предыдущая
• 29/60
• Следующая