Творцы миров (СИ) - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 55

Любимый приходит часто, и каждый раз повторяется одно и тоже – едва он начинает ласкать меня, как бесцеремонная женщина, пользуясь своей несоизмеримо большей физической силой, занимает уготованное мне по праву место. Но ведь он же выбрал!

Я знаю, скоро вернется Малышка, я чувствую это, и мою правоту подтверждает висящая на стене тарелка с движущимися палочками. Когда я была маленькая, то часто пробовала поймать самую тоненькую, стремительно обегавшую круг палочку, но мне это никогда не удавалось. Позже стало не интересно. Недавно мне удалось выяснить

закономерность их движения и пользоваться ею в своих целях. Например, когда палочки сливаются в одну длинную прямую линию, железная дверь отворяется, и Малышка приходит с работы. Кстати, мне столько раз приходилось наблюдать, как она нажимает на блестящую ручку, открывая тем самым защелку, что я могла бы сделать это сама. Но я не хочу на работу. Мне стыдно признаться – я боюсь жизни, скрытой за железной дверью.

Характерные шорохи и резкий металлический щелчок – Малышка легка на помине… Я вскакиваю с халата и бегу к двери. Волна запахов, принесенных с работы, оглушает, но я делаю вид, что не замечаю ничего, безмерно обрадованная ее появлением. Сегодня надо быть очень внимательной. Сегодня – особый день.

— Алиса, киска, я тебе рыбки принесла.

Я не хочу есть, но становлюсь на ноги, вытянувшись во весь рост и начинаю выпрашивать подачку. В моем голосе звучит притворство, но я давно поняла, что гладкокожие – бесчувственные эгоцентрики, озабоченные лишь собственным «я». Оттого они легковерны и глупы. Мой язык для них просто «мяуканье», без смысла и интонаций. Тем временем мы идем на кухню, я трусь о ее ноги и заглядываю в лицо.

— Алиса, лови!

Сырой рыбий хвост небрежно летит в тарелку. Приступив к еде, я намеревалась лишь изображать голод, но пронзительный запах и влажный холод белого мяса заставляет меня забыть о первоначальных планах. Зажав рыбий хвост зубами, я утаскиваю его в угол за буфетом и там предаюсь чревоугодию. Признаюсь честно, в эти минуты я забываю какой сегодня день.

Закончив трапезу, мы усаживаемся на мягком кресле — я на спинке, Малышка ниже, на сиденье. Мы обе ждем Любимого. Я тщательно умываю лицо, удаляя даже намек на запах рыбы. А затем, при помощи языка укладываю ровными прядями волосы на спине. Кстати, Малышка для ухода за волосами пользуется предметом под названием «расческа». Не слишком удобное приспособление… Достав зеркало. Совершенно бесполезную лживую игрушку, интересовавшую меня только в раннем детстве, Малышка начинает мазать лицо дурно пахнущими красками. Такого абсурдного поведения я выдержать не могу и, скептически фыркнув, убегаю прочь. Гладкокожие женщины обделены природой и пытаются скрыть свой ужасный недостаток так называемым «макияжем», но от этого только делаются еще омерзительней. Я демонстративно прохожу перед ногами малышки, распушив роскошный хвост и подергивая покрытой густыми черными волосами кожей – она делает вид, что не замечает меня.

Сейчас, перемазавшись жирной гадостью, она ляжет на тахту, закроет глаза и будет лежать так какое-то время, думая, что от подобной процедуры кожа лица приобретает невиданные прелести. Как же! Напрасные старанья… Но время пришло и мне нельзя отвлекаться на злословие. Напевая песню, которую они называют «мурлыканьем», я легко запрыгиваю на тахту и, ступая прямо по телу Малышки, направляюсь к ее шее.

— Алиса, красавица, дай тебе за ушком почешу… — бормочет она, не открывая глаз.

Мне не доводилось убивать, но я почему-то точно знаю, как должна поступить. Это знание пришло из глубин моего мозга, завладело мною и безраздельно подчинило себе. Тело напряглось, полное невиданной гибкости и силы, каждый волосок обрел чувствительность, улавливая незаметное движение воздуха, зрение и слух обострились до предела… Жилка на шее Малышки подергивается легкими размеренными толчками. В сущности, женщина похожа на одну из тех птичек, что я так часто видела за окнами…

Я знаю, Малышка намного сильнее меня, и потому только внезапность и быстрота действий помогут одолеть извечную соперницу. И тогда, выпустив когти, я сжимаю ее шею в смертельном объятии, а мои клыки впиваются в то место, где пульсирует жилка.

Малышка сопротивлялась долго, яростно цепляясь за ускользающие минуты жизни. Мне пришлось нелегко. Но моя ненависть, а главное, желание избавиться от той, что стояла на пути к Любимому, даровали мне нелегкую победу.

Теперь Малышка неподвижно лежит среди опрокинутых вещей прямо на полу. И я знаю, что она мертва. Люди ошибаются, думая, что лишь им доступно понимание смерти… Я умываюсь, стирая кровь с лица. Прежде я только дважды пробовала человеческую плоть, в те дни, когда кусала отвратительных подруг Малышки, но вкус этой еды сразу пришелся мне по душе.

Я смотрю на тарелку с вертящимися палочками. Мне известно, что Любимый придет с работы, когда самые толстые из них образуют прямой угол, смотрящий влево. Палочки почти сливаются в одну линию, и я понимаю, что время еще есть. Поддавшись соблазну, я подхожу к Малышке, и мой шершавый язык касается еще не успевшей остыть шеи. Сначала я только слизываю кровь, но потом, увлекшись, начинаю зубами рвать ее гладкую, как у рыбы, кожу и впиваюсь в сочное теплое мясо. Это вкусно. Это невероятно вкусно.

Насытившись, я вновь тщательно привожу себя в порядок, умывшись и расчесав волосы до самого кончика хвоста. Потом, улегшись калачиком, замираю в ожидании Любимого. Палочки заостряют угол, приближая его появление.

В дверь звонят. Я знаю – это он, мой Любимый. Я готова кричать от восторга, но между нами существует еще одна, не столь значительная и все же существенная преграда. Необходимо во что бы то ни стало открыть железную дверь. Подпрыгнув, я повисаю на железной ручке. Под давлением моего веса защелка внутри лязгает, и я, не удержавшись, соскальзываю вниз. Но дело сделано – остается только распахнуть настежь железную махину, это должен совершить Любимый – у меня не хватит сил даже приоткрыть ее. Прекрасная, сильная мужская рука сметает последнюю преграду, и Любимый входит в квартиру.

— Радость моя, где ты? — он озирается по сторонам, не замечая меня. — Малышка, я пришел!

Мягко ступая, я приближаюсь к его ногам, трусь о них головой… О, ужас! Он зло отталкивает меня и идет в комнату. Это какое-то недоразумение, ошибка… Надо объяснить ему, все объяснить… Я бегу за Любимым и кричу, позабыв, что он не понимает моего языка, я кричу о том, что Малышка никогда не любила его, ходила на работу, где очень много других мужчин и всегда приносила на себе их запахи, кричу, что только я люблю его по-настоящему и только ему будет принадлежать моя жизнь… а он склоняется над Малышкой и тоже кричит, кричит жутким голосом. Я никогда не думала, что гладкокожие умеют так кричать. Он отрывает взгляд от мертвого тела, наши

взгляды встречаются, и я отчетливо понимаю – он никогда не любил меня, а теперь сулит мне смерть. Я выгибаюсь дугой, и волосы на моей спине встают дыбом. Сейчас или никогда… Он клал руку на мое тело, ласкал его, и вот, когда никто больше не разделяет нас, он хочет причинить мне боль, боль без любви. Я медленно отступаю в тень, готовясь к прыжку. Второй попытки у меня не будет, я это знаю наверняка…

Половину пути они обычно преодолевали вместе. Женщина, которой следовало сходить на четыре остановки раньше своей попутчицы. Продолжала рассказ, начатый еще на московском перроне:

— … в выходные дни их еще не хватились. Потом начали названивать и ему домой, и ей – безрезультатно. Тем временем, незаметно половина недели минула — милиция занялась этим вопросом только в среду. Причем, никто не знал дома ли они, или куда-то уехали. Где искать? В моргах их трупов не обнаружили, вот и оставалось гадать, что случилось. Может у парочки незапланированный медовый месяц, а ее едва ли не со служебными собаками разыскивают. Но тут соседи Ольги забеспокоились – кошка, мол, житья не дает, орет, как резаная часами, без перерыва. В общем, только, когда дверь взломали, все и выяснилось. Заходят – везде мебель раскидана,