Двойник китайского императора - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/47
- Следующая
– Кто такой, зачем, с какой целью?
И хотя обкомовская машина с тремя гордыми нулями говорила сама за себя, секретарю обкома, как мальчишке, пришлось объяснять, кто он такой и по какому поводу едет в Аксай. Но ни доклад, ни предъявление документов не помогли.
– Отправляйся, дядя, домой и запомни: к нам ездят только по приглашению. А сегодня Акмаль-ака занят, велел не беспокоить.
Так и отбыл хозяин области, член ЦК, депутат Верховного Совета СССР, не солоно хлебавши.
Через несколько дней произошла еще одна стычка с владыкой Аксая, и секретарь обкома собрал экстренное бюро, пригласив строптивого директора скромного агропромышленного объединения поговорить как коммунист с коммунистом. Прождали члены бюро обкома час, другой – нет Акмаля Арипова; послали начальника областной милиции, генерала, и тот вернулся ни с чем, и генерал хану не указ. Тогда секретарь обкома написал собственноручную грозную записку и отправил нового гонца. Через час записка вернулась назад, на обратной стороне малограмотный орденоносец последними матюками отматерил партийного лидера области, обозвал щенком и дал срок угомониться, – мол, в противном случае он за его жизнь не ручается.
Мог ли поверить в подобные истории нормальный человек? Не верил и Пулат Муминович. Сейчас, когда наступило время возмездия за развал, за растление партии и народа, выясняется, что ничего не придумано, ни одной детали, все, к сожалению, так и было. Так и еще куда страшнее…
Многое теперь выясняется, становится достоянием гласности, но даже доказанное, появившееся в прессе кажется диким, абсурдным, ирреальным.
Как старались перещеголять друг друга Тилляходжаев и Арипов, в какие только тяжкие не пускались!
Например, о хане Акмале только еще писалась повесть, а о Тилляходжаеве успел выйти роман и на узбекском и на русском языках в республике, да еще и в двух журналах. И в Москве в одном уважаемом издательстве торопились угодить, спешили, да не успели на какой-то месяц, – арестовали героя, и тираж пошел под нож. Очерки в газетах, журналах, пожалуй, в счет не шли, разве только в крупных изданиях в Москве – за эти материалы платили щедро. Одной бойкой журналистке за дифирамбы аксайский хан подарил бриллиантовое кольцо. Хотя и щедрым казался Акмаль-ака борзописцам, бухгалтерию на всякий случай он вел четко: где куплено, что куплено, когда и кому подарено, за какие услуги, и счет из магазина подклеивался. Сохранился товарный чек и на кольцо с бриллиантом для персональной журналистки.
Зато фильм о себе Арипов снял раньше, чем заркентский секретарь обкома. Постарались узбекские кинематографисты на славу, чего стоит одна крутая сцена, когда в пургу прямо в пропасть несется отара, а аксайский хан, якобы спасая народное добро ценой своей жизни, стоит на краю обрыва и успевает ухватить одну обезумевшую овцу. Сцена впечатляла! Правда, документалисты не показали отару, специально загнанную в пропасть для выразительности кадра, – снимали четыре дубля. Акмаль-ака никак не мог эффектно ухватить бедное животное. Но в конце концов, когда от отары остались рожки да ножки, нужный кадр получился, сам Феллини позавидовал бы!
Долго не мог успокоиться Анвар Абидович, узнав, что хан Акмаль запечатлел себя на экране, и срочно стал искать подходы к кинодеятелям в Ташкенте. Но не тут-то было – вежливо, но отказывали. Возможно, Акмаль-ака постарался, чтобы не рекламировали конкурентов. Но не зря Наполеон три года учился в Москве, помогли друзья – вывели на студию Министерства обороны.
Это тебе не местная ариповская самодеятельность, – похвалялся Тилляходжаев в кругу приятелей. И фильм заказал о себе более интеллектуальный, не стал загонять баранов в пропасть, хотя кто-то подал идею: в пику Арипову гнать в ущелье табун лошадей. Но кони не овцы, могли и затоптать, потому и пришлось отказаться, хотя Анвар Абидович и очень сожалел. Сценарий написала Шарофат, и весь фильм был озвучен ее стихами, – дал заработать и своей пассии.
Если узбекские кинематографисты, не уложившись в смету, получили щедрое финансирование от аксайского хана, то Анвар Абидович себе этого позволить не мог. Он просто-напросто снял 287 тысяч, отпущенных области на культуру для сельских жителей, и финансировал фильм о себе, дав ему скромное название – «Звезда Заркента». Хлопкоробы, у которых украли почти триста тысяч, не успели увидеть киношедевра Шарофат, – единственными его зрителями оказались следователи из Прокуратуры СССР, дотошно изучавшие биографию секретаря обкома.
Не отставал от «соревнующихся» лидеров местного масштаба и их покровитель, сам Верховный, но тут уж уровень и масштабы были иные, иными были и расходы…
Поднаторев на приписках хлопка, он не гнушался втирать очки на чем угодно. Нужно было к очередной дате рапортовать о пуске обогатительной фабрики в Ангрене, где запланирована линия по добыче золота, – он и рапортовал. Правда, карьеры для комбината только закладывались – не беда, привезли тайком из Маржанбулака два состава руды и отлили к юбилею килограммов десять золота.
Красивая пирамида высилась на столе президиума в день открытия, многие глаз не могли оторвать, бдили и люди из Гохрана.
После пышных речей вручили им опечатанный «дипломат», загруженный кирпичами, а золото подарили «Отцу» на память. Из того золота Верховный заказал искуснейшему ювелиру по особым чертежам две театральные сумочки. Специалисты оценили работу кудесника по сто тысяч каждую. Одну сумочку «Отец» подарил жене Леонида Ильича, а другую собственной супруге – дарить так дарить! Эксперты утверждают, что ни у Екатерины II, ни у королевы Англии подобного ридикюля не было – знай наших!
Слышал Пулат Муминович кое-что и пострашнее о художествах хана Акмаля и Наполеона и опять же не принимал всерьез, уж слишком смахивало это на байки о Диком Западе или об итальянской мафии, правда с местным колоритом.
Рассказывали, что некий Абрам Ильич, преподаватель одного из вузов республики, частенько попадал в вытрезвитель, – имел он слабость к спиртным напиткам. Человек тихий, интеллигентный, он исправно платил за милицейский сервис, не дебоширил. Иногда обходилось и без штрафа: звонили из высоких инстанций, и загулявшего доцента, на той же милицейской машине, с почетом доставляли домой. Но с годами у доцента стал портиться характер.
– Знаете, кто я такой?! Узнаете – ахнете! – начал он стращать своих старых знакомых – работников медвытрезвителя, знавших преподавателя как родного: и какое белье он носит, и какие носки предпочитает, и чем похмеляется по утрам.
Однажды пожилой майор, начальник этого спецучреждения, устав уговаривать расшумевшегося Абрама Ильича, махнул рукой, ну ладно, мол, расскажи нам, кто ты такой.
Абрам Ильич, поддерживая одной рукой спадавшие штаны, – ремень на всякий случай там отбирают, – ткнув в потолок указательным пальцем с массивным перстнем, гордо заявил:
– Я двадцать четыре раза доктор наук и сорок восемь раз кандидат!
Двадцатичетырехкратному доктору наук майор самолично налил рюмочку из личных запасов и уложил спать.
В следующий раз Абрам Ильич вновь стал объяснять, кто он, и снова майор терпеливо слушал распетушившегося клиента, – выговорившись, доцент мирно отправлялся спать.
Так случалось несколько раз подряд, но каждый раз доцент набавлял себе число докторских степеней. Однажды, не выдержав хвастовства, майор пренебрежительно махнул рукой и сказал:
– Меньше надо пить, уважаемый. Прошлый раз вы говорили, что двадцать шесть раз доктор наук, а сегодня уже двадцать восемь! Как взорвался тут обычно спокойный доцент!
– Да, – сказал он, – за эти три месяца по моим докторским диссертациям защитились двое, оттого и двадцать восемь! – И в гневе назвал темы диссертаций и кто по ним защитился.
Диссертации у Абрама Ильича оказались самые разные, но в основном по обществоведению, превалировала тема дружбы народов, варьировалась она в семидесяти вариантах. Имелись и труды по литературоведению: положительный герой современной прозы, поэзии, драматургии или – тема труда в прозе, поэзии, драматургии, или – национальный характер в прозе, поэзии, драматургии.
- Предыдущая
- 39/47
- Следующая
