Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич - Страница 116

• Предыдущая
• 116/142
• Следующая

— Думаешь, не того взяли? — спросил Сыч.

— Да.

— Этот. Его Валерка опознал.

— Тогда упрямый.

— Кому охота своё отдавать. Вот и гонит тюльку…

— Что дальше? — спросил шофёр, глядя на распростёртое тело Копылова. — Так и будем любоваться этим трупом?

— У меня идея, — сказал Сыч. — Бросай его в машину и поехали.

— Куда? — не понял шофёр.

— В «шанхай». Там спокойно его обработаем.

Его дружки быстро согласились. Лёху осмотрели, осветив фонариком, нет ли следов крови, не дай Бог испачкает чехлы, запихнули на заднее сиденье, и машина поехала в обратный путь.

14.

Очнулся Копылов на грязном полу. Сначала не понял, что с ним — болел затылок, саднило лицо, занемела правая рука. Потом сознание начало проясняться. Он вспомнил, что с ним произошло сегодня. А может, вчера? Сколько времени он здесь пролежал? Час, два, сутки? Он приподнялся, Где он находится? Лежал он на пыльном полу, сбитом из досок, судя по всему в небольшом помещении, напоминающем скорее гараж, чем сарай. На стене горела пыльная тусклая лампочка, освещая металлический верстак с тисками и сложенным в кучу инструментом. Здесь же, на разостланной газете стояли три стакана и две пустые бутылки из-под водки, лежали объедки закуски. Над верстаком была полка, на которой стояли две паяльные лампы, рядом на гвозде висела ножовка по металлу. У противоположной стены на полу были сложены обрезки досок, старые лысые скаты и погнутое крыло от УАЗа. Пахло бензином, маслом и устоявшейся сыростью. Ворота и дверь гаража были закрыты. Копылов попытался приподняться и подвёл закованные руки к глазам — попытался узнать, который час. Но стекло у часов было разбито. Одной стрелки не было. Руки были в синяках и кровоподтёках. Он заслонял лицо, когда его били, и на кистях остались следы побоев.

Снаружи лязгнуло железо. Повернулся ключ в замке. Дверь отпирали. Лёха опять лёг на пол. В голове была одна мысль, от которой холодела душа — опять будут бить?

Вошли двое — Сыч и парень в кожанке. Остальные остались на улице.

— А мы думали ты окочурился, — сказал Сыч, подойдя к Копылову и касаясь его подбородка носком ботинка. Под глазом Копылова был синяк, в уголках губ запеклась кровь, рубашка разорвана. Он тяжело дышал

Сыч опустился на корточки.

— Пришёл, значит, в себя? Ну, как — мозги прояснило?

Лёха отвернулся от Сыча. Ему была противна и раздобревшая на дармовых харчах физиономия человека с маленьким носом-поливальничком, и его пустые глаза, и хрипловатый голос. О, как его ненавидел Лёха! Он представлял опять на своём лице или рёбрах кулак этого издевателя, и жаркий ком подкатил к горлу, а сердце начало учащённо биться.

«Если будут бить, — думал он, скажу, всё скажу, чёрт с ним, с кладом! Жизнь дороже всех этих золотых побрякушек. Придя к такому заключению, он успокоился. — Лишь бы не били».

— Что надо? — посмотрев Сычу прямо в его бесцветные глаза, спросил Лёха.

— О, это уже другой разговор, — осклабился Сыч, поднимаясь с корточек. — Птичка подала голос. Холщ, иди сюда! — крикнул он стоявшему снаружи человеку. — Подсобишь мне.

Вшёл вчерашний шофёр и встал у порога.

— Что надо? — снова спросил Лёха.

— Где золото?

— Отпустите, когда скажу?

— Он ещё торгуется, — пробормотал Сыч, но в голосе не было, как прежде, угрозы.

— Отпустим не когда скажешь, а когда отдашь, — назидательно сказал парень в кожанке, продолжая, как и вчера, жевать резинку.

— Можно ли вам верить? — усмехнулся Лёха. — Отдашь, а потом вы прирежете.

— Только вера спасёт тебя, — нараспев произнёс Сыч.

— Я принесу, скажите куда.

— Принесёшь! Видали фрайера, а? Может, ты нас заложишь. Нет, мужик, деньги на бочку, и всё — хоккей. Понял?

Что оставалось Лёхе? Отдать клад. Приведёт он их на место, пусть берут Две висюльки у него дома под половицей. Их он не отдаст. А остальное пусть забирают.

— Золото у меня в лесу, — сказал Лёха. — Я покажу.

— Далеко это — в лесу? — осведомился Холщ.

— Да нет, за Хотьковом.

— Скоро будет рассветать. Так что тянуть не будем. Веди нас, — обратился парень в кожанке к Копылову. — Но если обманешь или какую игру затеешь, пеняй на себя. Он быстро, — парень указал на Сыча, — тебе мозги вышибет, понял?

— Чего мне играть, — выдавил из себя Лёха. — Вас, обормотов, вон сколько!

— Ты полегче с обормотами, — повысил голос парень в кожанке, — а то быстро пиндюлей схлопочешь.

Бить они его не стали, видимо, довольные, что развязали ему язык и простившие его грубость.

Его вывели из гаража, подталкивая сзади. Вдохнув свежего воздуха, Лёха огляделся. Место напоминало свалку или трущобу. Друг к другу лепились сараи и сарайчики, как Бог пошлёт на душу, — разной высоты, из подручного материала, кто что сумел достать. Были здесь добротные гаражи и овощехранилища, сложенные из кирпича, были ветхие сараюшки из обгорелых досок и кусков жести. «Глухое место для разбоев», — отметил Лёха, начавший трезво мыслитиь. Напротив гаража, из которого его вывели, стоял сарай с голубятней, почти полусгнивший, а чуть вдали виднелась ржавая металлическая труба, повидимому, остаток старой котельной.

Бандиты, не расковывая, повели Лёху к машине.

— Куда ехать? — спросил шофёр.

— А где мы?

— Не твоё собачье дело, — обрезал Сыч. — Тебя спрашивают — отвечай!

— В Хотьково.

— В Хотьково, Холщ. — сказал парень в кожанке. — Завяжи ему глаза, — обратился он к Сычу, показывая на Копылова. — А то вон, как пялится.

Сыч, ни слова не говоря, обмотал какой-то грязной, пропахшей бензином тряпкой, голову Лёхи, оставив свободным только рот, и втолкнул в «Жигули».

Расплёскивая лужи, машина стала выезжать из «трущоб», как окрестил это место Копылов.

«Хоть бы кто остановил, — тоскливо думал Лёха. — Кто бы остановил».

Но ни прохожих, ни милиции не было.

— Что-то во рту пересохло, — сказал Сыч и достал из кармашка сиденья начатую бутылку. — Кто будет? — спросил он подельников.

Никто ему не ответил.

— А я хочу. Мой организм не может долго пребывать в сухом состоянии…. Может, хлебнёшь? — обратился он к Лёхе и, словно испугавшись произнесённых слов, тотчас сам ответил: — Ишь, губы раскатал! Тратить на тебя огненную воду?

«Нужен ты мне со своей огненной водой, — отпарировал про себя Лёха. — Сыч патлатый».

Сыч из горлышка выпил водки, вытер губы, рыгнул, положил бутылку на место и достал из кармана яблоко.

Небо стало заметно светлеть на востоке. Машина выехала на шоссе. Лёха стал считать повороты, но быстро сбился со счёта и бросил это занятие.

Сыча разморило. Он стал мурлыкать какую-то мелодию, а потом хрипло запел:

Большая страна Кита-ай,

Китайцы кругом хи-ля-яют.

Пьют они крепкий ча-ай,

Стильные песни лаба-ают.

Труля-ляля, ля, ля,

Тралиля ля ля ли…

— Замолчи ты, Сыч! — вяло сказал парень в кожанке. — Ни голоса, ни слуха…

— Как скажешь, Зуб, — ответил Сыч и замолчал.

Ехали, наверное, с полчаса. Потом машина остановилась. Сыч снял повязку с головы Копылова. За окнами совсем рассвело. «Жигули» стояли у обочины под железнодорожным мостом в Хотькове… Слева на крутом берегу желтел отреставрированный купол Никольского собора, справа — в низине и выше по берегу Пажи — зеленели картофельные делянки, в промежутках которых росла густая трава. Дорога уходила вперёд к Ярославскому шоссе. Была она пустынна.

— Так, куда теперь ехать? — обернулся парень в кожанке, как теперь установил Лёха, носивший кличку «Зуб».

— К Ярославскому шоссе, — ответил Копылов.

«Хоть бы какое ГАИ их засветило, — горестно думал он. — Сразу бы всё рассказал постовому».

Но никто их не «засвечивал». Проехали мимо бывшего монастыря, миновали Абрамцевское художественно-промышленное училище, и город остался позади.

Машина мчалась к Ярославке. За Репиховом Лёха попросил притормозить.

• Предыдущая
• 116/142
• Следующая