Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих - Страница 34

Юноша, фигурирующий в качестве мужа, не относится даже критически к мыслям, которые имеют силу и для других и имеют хождение как категории, но критикует только такие мысли, которые являются «простыми порождениями его головы», т.е. воспроизведенными в его голове общими представлениями о существующих отношениях. Так, например, он упраздняет даже не категорию «отечества», а лишь свое частное мнение об этой категории, после чего все еще остается в силе общезначимая категория, и даже в области «философского мышления» работа еще только начинается. Он хочет, однако, уверить нас в том, что он уничтожил самое категорию тем, что уничтожил свое благодушное частное отношение к ней, – совершенно так же, как он только что хотел уверить нас в том, что уничтожил власть императора, отказавшись от своего фантастического представления об императоре. Уловка № 4.

Он берет мир таким, каков он есть для него, т.е. так, как он вынужден его взять, и тем самым он присвоил себе мир, сделал его своей собственностью, – способ приобретения, которого, правда, не сыщешь ни у одного экономиста, но метод и успехи которого будут тем блистательней раскрыты в «Книге». Но, в сущности, не «мир», а только свою «бредовую фантазию» о мире «берет» он в качестве Своей и присваивает ее Себе. Он берет мир как свое представление о мире, а мир как его представление есть его представляемая собственность, собственность его представления, его представление как собственность, его собственность как представление, его собственное представление или его представление о собственности; и все это он выражает в несравненной фразе: «Я отношу все к Себе».

После того как муж постиг, по признанию самого святого, что мир только потому был населен призраками, что они мерещились юноше; после того как кажущийся мир юноши исчез для мужа, – последний уже находится в действительном, не зависимом от юношеских иллюзий мире.

И вот, следовало бы сказать так: Я беру мир таким, каким он существует независимо от меня, в том виде, в каком он принадлежит себе самому (сам «муж берет» – см. стр. 18 – «мир таким, каков он есть», а не как ему заблагорассудится), прежде всего как Мою не-собственность (Моей собственностью он был до сих пор лишь как призрак), – я отношу Себя ко всему, и лишь постольку отношу все ко Мне.

Мы видим здесь, что собственник, штирнеровский муж, немедленно вступает, sine beneficio deliberandi atque inventarii[105], во владение наследством юноши, состоящим, по его собственным словам, из одних лишь «бредовых фантазий» и «призраков». Он верит в то, что в процессе превращения из ребенка в юношу он действительно справился с миром вещей, а в процессе превращения из юноши в мужа справился и с духовным миром, что он как муж носит теперь в кармане весь мир и ему больше не о чем беспокоиться. Если, – как он болтает вслед за юношей, – никакая земная сила кроме него не имеет власти над духом, и, значит, дух есть высшая сила на земле, – а Он, муж, покорил себе этот всемогущий дух, – то разве он не достиг полного всемогущества? Он забывает, что он разрушил только тот фантастический и призрачный образ, в который облеклись мысли – «отечество» и т.д. – под черепом «юноши», но что он даже еще и не затронул этих мыслей, поскольку они выражают действительные отношения. Он еще весьма далек от того, чтобы стать господином мыслей, – он пока оказался только в состоянии приходить к «мыслям».

«Теперь, скажем мы в заключение, пожалуй, ясно» (стр. 199), что святой муж привел свою конструкцию возрастов к желательной для него и предустановленной цели. Достигнутый результат он излагает в положении, представляющем собой призрачную тень, которую мы сопоставим сейчас с ее утраченным телом.

Вся история «Жизни Человека» сводится, таким образом, «скажем мы в заключение», к следующему:

1) Штирнер берет различные ступени жизненного процесса только как «самообретения» индивида, причем эти «самообретения» всегда сводятся к определенному отношению сознания. Различие сознания составляет здесь, таким образом, жизнь индивида. До физического и социального изменения, происходящего с индивидами и порождающего измененное сознание, Штирнеру, конечно, дела нет. Поэтому у него ребенок, юноша и муж всегда находят мир уже заранее готовым, – подобно тому как и себя «самих» они только «находят»; а чтобы вообще что-нибудь могло быть «найдено», – для этого они решительно ничего не делают, об этом они нисколько не заботятся. Но и само отношение сознания понимается не надлежащим образом, а лишь в его спекулятивном извращении. Поэтому-то все эти образы и относятся к миру философски – «ребенок относится к миру реалистически», «юноша – идеалистически», муж – как отрицательное единство обоих, как абсолютная отрицательность, что и высказано в вышеприведенной заключительной фразе. Здесь раскрывается тайна «Жизни Человека», здесь обнаруживается, что «ребенок» есть только переряженный «реализм», «юноша» – только переряженный «идеализм», «муж» – только переряженная попытка разрешения этой философской противоположности. Это разрешение, эта «абсолютная отрицательность», получается, – как это ясно уже сейчас, – только благодаря тому, что муж слепо принимает на веру иллюзии как ребенка, так и юноши, и тем самым верит, что он справился с миром вещей и с миром духа.

2) Так как святой Макс не обращает внимания на физическую и социальную «жизнь» индивида и вообще не говорит о «жизни», то он вполне последовательно отвлекается от исторических эпох, от национальности, класса и т.д. или, что то же самое, он раздувает господствующее сознание ближайшего к нему класса его непосредственного окружения, возводя его в нормальное сознание «человеческой жизни». Чтобы подняться над этой местной ограниченностью и педантизмом школьного наставника, ему следовало бы только сопоставить «своего» юношу с первым попавшимся юным конторщиком, с молодым английским фабричным рабочим, с молодым янки, не говоря уже о молодом киргиз-кайсаке.

3) Невероятное легковерие нашего святого – чтó и есть подлинный дух его книги – не успокаивается на том, что он заставляет своего юношу верить ребенку, а своего мужа – верить юноше. Иллюзии, которые создают относительно себя – на деле или на словах – некоторые «юноши», «мужи» и т.д., Штирнер сам незаметно смешивает с «жизнью», с действительностью этих в высшей степени сомнительных юношей и мужей.