Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/59
• Следующая

 — Я предлагаю тост за здоровье нашего обожаемого митрополита Андрея... Его эксцеленции нет за этим столом, но я не ошибусь, если скажу: митрополит здесь! Он, как всегда, и сегодня незримо присутствует рядом с нами. направляет наши помыслы и деяния. Владыка почтил наше скромное празднество драгоценным подарком.— Роман приблизил обручальное кольцо к своим глазам и прочел: — «Моей крестнице на счастье. Кир-Андрей»...

 Обведя глазами всех присутствующих, как бы желая выяснить, какое впечатление произвела эта новость, Герета после намеренно затянутой паузы продолжал:

 — Немало крестниц у его эксцеленции во львовской епархии и даже за далекими морями — в Канаде и Америке, особенно в пастырских семьях. Но лишь самые избранные удостаиваются такой чести и получают такое драгоценное кольцо — памятный подарок на всю жизнь. И я, скромный слуга божий, безмерно счастлив оттого, что моя избранница сумела честно пройти по стезе господней от святой купели до сегодняшнего дня и заслужить такое высокое признание владыки... Пусть же еще многие лета восседает владыка на своем престоле. Да поможет всем нам владыка спасти от безбожия неньку-Украину до тех дней, пока гром кары божьей не покарает окончательно всех грешников... За его эксцеленцию!..

 И, сделав маленькую паузу, подняв в руке бокал, наполненный рубиновым вином, Герета запел:

 — Боже великий, единый, нам Украину храни!.. Гости стали дружно подпевать ему слова гимна церковников и украинских националистов. Только уснувший было во время длинного тоста и основательно охмелевший дьячок, седой, обросший волосами, похожий на маленького пучеглазого гнома, не разобравшись, в чем дело, затянул польскую песенку:

 — Грай, скшипко, грай!..

 Адвокат Гудим-Левкович дернул дьячка за плечо и прошипел:

 — Не из той оперы, любезный добродию...

НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

 — Добрый вечер! — как гром с ясного неба, заглушая торжественное «Многолетие» и надтреснутый голос дьячка, прозвучало вдруг неожиданное приветствие.

 Среди общего шума и пения хозяин дома и гости не заметили, как в комнату вошли два советских командира,

 Тихо, очень тихо сразу стало в светлице. Не у одного из сидевших за столом екнуло сердце: «Не арестовывать ли пришли?» Даже кроткий, незлобивый отец Теодозий и тот насторожился. Причин для таких опасений было достаточно: всего несколько минут назад здесь был пропет всеми вместе гимн националистов. Да и, наконец, местному населению годами внушали всякие небылицы о людях, которые где-то за речкой Збруч носили форму Красной Армии.

 — Добрый вечер! — повторил один из вошедших, прикладывая руку к лакированному козырьку фуражки с красной звездой.— Извините... Кто тут хозяин?

 Ставничий нетвердыми шагами вышел из-за стола. Растерянность и тревога сквозили в его взгляде.

 — Простите, батюшка,— солидно сказал командир, протягивая навстречу священнику руку.— Я лейтенант Зубарь,— представился он.— На постой к вам районный исполком определяет нашего капитана инженерных войск, товарища Журженко. Человек он смирный, одинокий, инженер по образованию. Жилплощадь-то у вас богатая, а в селе уже не продохнуть...

 Пока Ставничий читал ордер и собирался с ответом, Иванна бросила дерзко из-за стола:

 — Это у вас, на Востоке, принято вторгаться так, без всякого согласия хозяев, в мирные дома?

 Глаза се блестели. Роман незаметно дернул невесту под столом за руку.

 Журженко пристально посмотрел на девушку и, еще не зная того, что она дочь хозяина, подавляя обиду, сказал как можно мягче:

 — Военные обстоятельства не всегда согласовываются С желаниями мирного населения.

 Ставничий постарался погасить перепалку. Взяв капитана под руку, он сказал миролюбиво:

 — Не осуждайте дерзость моей дочери, гражданин командир. Молодо — зелено. Пойдемте, будьте любезны, я покажу вам свободную комнату,— и повел за собой офицеров.

 Он шел впереди с зажженной свечой. За ним осторожно, стараясь не удариться головой о притолоку, закопченную дымными четверговыми пасхальными крестами, двигались, полусогнувшись, Журженко и Зубарь.

 Отец Теодозий ввел их в маленькую комнатку с неприхотливой обстановкой: односпальная кровать, этажерка, старомодный письменный столик на выгнутых лапках, гуцульский коврик на стене с ясеневым деревянным распятием да большая икона святой Параскевы с трех-раменным крестиком в руке и ликом, потемневшим от времени.

 — Электричества пока нет, но радио уже вчера провели,— как бы извиняясь, сказал Ставничий, показывая на рупор громкоговорителя, чернеющий над окном, занавешенным пестрой домотканой веретой.

 — Ну что же... вполне удобно,— оценил комнату Зубарь,— но только мадам эту,— он показал на святую Параскеву,— придется...

 — Ладно, Зубарь. Отставить! — оборвал его Журженко.— А где бы у вас можно помыться, батюшка?

 — Днем, сын мой, мы моемся у колодца, ну, а сейчас сюда можно принести кувшин с водой и тазик.

 — Не беспокойтесь, на воле удобнее,— сказал Журженко,— только покажите, будьте добры, где у вас колодец?

 Появление непрошеного квартиранта-«совета» не доставило особой радости ни старому священнику, ни его гостям. Кто его знает, каков этот человек. Журженко? И этот... Зубарь? Ведь оба они были оттуда, с Востока. Позднее Теодозий Ставничий записал в своей тетради:

 «Неожиданный визит советских военных не только поверг нас в большое смятение, но вызвал большую тревогу — как бы это новое соседство не отразилось на наших судьбах, моей и Иванны. Все предыдущие годы правда о Советской стране прорывалась сюда с большим трудом, через полицейские кордоны государства, которое считало себя бастионом христианства на Востоке. Мы, слуги церкви, читали преимущественно церковную прессу... и мы обязаны были вести борьбу с любой, даже самой маленькой правдой, проникающей с Востока на нашу галицкую землю. Вот почему оба нежданных гостя в тот вечер показались многим из нас явными слугами антихриста...»

ЗУБАСТАЯ НЕВЕСТА

  Пока участники «заручин» приходили в себя, один из «слуг антихристовых», старший лейтенант Зубарь, обливал из ведра у деревянного колодца мускулистую спину капитана Журженко.

 Растирая докрасна мохнатым рушником свое скуластое, монгольского типа лицо с красивыми, чуть раскосыми глазами, Журженко поучал лейтенанта:

 — Про «мадам» вы, Зубарь, сказали зря. Чувство такта вам изменило. Нельзя оскорблять религиозные чувства верующих такими замечаниями!

 — Неужто вы, капитан, под иконой спать будете?,— обиделся Зубарь.— Увидит кто — и потащат вас, раба божьего, на парткомиссию.

 — Все можно сказать, но так, чтобы не задевать хозяев. Вы видели: у них свадьба!

• Предыдущая
• 16/59
• Следующая