Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая

 — Свадьба свадьбой, а невеста-то, видать, зубастая,— протянул Зубарь, выплескивая из ведра в лопухи остатки воды.— Из чуждых, а не стесняется. Даже глазами, как пантера, сверкнула!..

 Меж тем гости, заполнившие светлицу, заметно приуныли. Лишь один дьяк но терялся и, не обращая внимания на соседей, уплетал ветчину, нарезанную большими ломтями, смазывая ее предварительно горчицей. «Ведь «е каждый день попадаешь на такие пышные «заручины»,— думал он, стараясь не упустить время.

 Игуменья Вера протянула скорбно:

 — Гляжу — и сердце кровью обливается. Чистые варвары! Азиаты! Быть может, пока я здесь, и мой монастырь там, во Львове, эти антихристы под военную часть заняли? Какой они формации?

 — Наверное, энкавэдисты! — сказала Иванна.

 — Инженерно-технические части,— тоном осведомленного человека поправил невесту Герета.— Они строят укрепления вдоль границы, аж до полесских лесов. Целые села мобилизованы, возят к ним камень, цемент, железо. Каждый такой их дот на шесть-семь этажей под землю уходит. Батальон может в нем разместиться!

 — Неужели целый батальон? — удивился Гудим-Левкович.— Когда я служил в Перемышле, то даже его форты не могли вместить такого количества солдат.

 — Мне известно точно: батальон! — тихо подтвердил Герета.

 — С Гитлером договор, а границу укрепляют. Чудеса! Ради чего, спрашивается? — усмехнулась игуменья. Герета не без иронии ответил:

 — Мать игуменья всерьез думает, что Гитлер придает значение договору с этими безбожниками?

 — Поскорее бы разувериться! Дай господи! — сказала игуменья и перекрестилась.

 Вошедший Ставничий покосился на нее и прошептал:

 — Панове, не забывайте нового правила: тут о политике больше не говорят. Особенно сейчас, когда и у стен уши...

 До старого дьяка дошел смысл этого предупреждения. Он всполошился и, прикладывая к губам измазанный горчицей заскорузлый палец, угрожающе зашипел:

 — Тш-шш!

 Рассуждая вслух, отец Теодоаий сказал, разводя руками:

 — А к столу пригласить придется. Неудобно все же — квартирант...

 Пока капитан Журженко причесывался у себя в комнате перед зеркалом, Зубарь орудовал у репродуктора, и вскоре комнату заполнили мелодии популярных песенок тех времен. Под звуки эти в комнату вошел Ставничий и, кланяясь, сказал:

 — У нас маленькое семейное торжество. Милости прошу к скромному столу. Все будут рады видеть вас, граждане командиры... Простите, я не разбираюсь в званиях...

 — Да это и не суть важно,— сказал, улыбаясь, Журженко, застегивая ворот гимнастерки.— Меня зовите просто Иван Тихонович. А это старший лейтенант Зубарь, Николай Андреевич.

 Когда они вслед за священником вошли в светлицу, капитану освободили место между адвокатом Гудим-Левко-вичем и стареньким дьячком. Зубарь сел рядом с Юльцей, и та сразу принялась угощать его. Зубарь покосился на этикетки бутылок.

 На противоположной стороне стола словоохотливый Гу-им-Левкович занялся капитаном и, пододвигая ему бутылку с вишневой наливкой, сообщил:

 — Мы с вами почти коллеги, капитан. На заре юных лет и я был командиром. Правда, служил в драгунах, сперва здесь, в Перемышле, потом в Бродах.

 — Вы служили в царской армии? — спросил Журженко адвоката.

 — В царской, да не -в русской,— засуетился Гудим-Левкович.— Броды ведь тогда Австро-Венгрии принадлежали, а я служил ротмистром тяжелой кавалерии его императорского величества Франца-Иосифа... Был такой грех! Ха-ха-ха! И в русский плен попал в таком звании, а ваша революция из плена меня освободила. Бывают такие камуфлеты!

 Подняв свою рюмку с вишневой наливкой, Журженко поднялся и торжественно сказал:

 — Разрешите поблагодарить вас за доброе гостеприимство и поднять бокал за здоровье молодоженов...

 Гудим-Левкович осторожно тронул капитана за локоть и шепнул:

 — Извините., но это еще не свадьба. Сегодня у ниу только обручение. Так сказать, прелюдия.

 . Желая выручить смутившегося капитана, Ставничий обратился к гостям:

 — Товариство! Наш гость желает напутствовать голубят.

 Журженко улыбнулся. В его зеленоватых глазах промелькнула добродушная ирония. Он не забыл еще первого отпора Иванны.

 — Будем говорить прямо: мы не столько нежданные, сколько непрошеные гости. Чего греха таить! Тем не менее я хочу пожелать молодым людям, решившим соединить свои судьбы в то время, как их земля наконец освобождена, счастья. Я хочу пожелать, чтобы их жизнь была на уровне событий, которые мы переживаем. Чтобы ветер с Востока, какой ворвался и в это тихое пограничное село, укрепил вашу волю, сделал целеустремленными желания, показал самую верную дорогу к будущему...

 — Простите, капитан! — еще злее, чем раньше, блеснув глазами, перебила его Иванна.— А что, собственно говоря, нового принес нам этот «ветер с Востока»?

 — Доню! Как не стыдно! — остановил Иванну Ставничий.

 Чего-чего, но подобного вопроса Журженко никак не ожидал. Он заметно смутился, подыскивая и не сразу находя нужные слова для ответа.

 — Как — что? И вы еще спрашиваете! Самую справедливую конституцию. Право на труд и образование. Возможность повсюду говорить на своем родном языке... Ну вот университет во Львове открыли для местного украинского населения. А сколько лет шла за него борьба! Сколько крови было пролито! Студент-украинец Адам Коцко был убит в начале века в этом университете за то, что добивался права учиться на родном языке. Вы что, не помните памятника Коцко на Лычаковском кладбище? Девушка-украинка, склонив голову, скорбит над его могилой. А сейчас в здании, где была пролита кровь Адама Коцко, могут свободно учиться люди разных национальностей.

 — Это сказочки для маленьких детей! — выкрикнула, окончательно взрываясь, Иванна.— То, что вы говорите, хорошо звучало, когда вы сюда пришли, на митингах, а на деле...— она махнула рукой,— а на деле — мыльные пузыри. Лично я не вижу никакой разницы между тем, что было...

 — Иванна, пшестань! — окончательно растерявшись, неожиданно по-польски выкрикнул священник.

 — Я, папа, уже двадцать лет Иванна! — воскликнула дочка.

 Попытался утихомирить невесту, попробовал осадить ее и Роман, но безуспешно.

ЖУРЖЕНКО НЕ СПИТСЯ

 Задремавший было дьячок Богдан проснулся и затянул «Многая лета», на него зашикали. Решительно отстранив жениха. Иванна, глядя в упор на капитана, еще более красивая в своем гневе, взволнованно продолжала:

 — Разве я неправду говорю? Ну, если вы честный человек, признайтесь: сказала чистую правду! Как была несправедливость, так и осталась, и никакие ваши лозунги не в силах прикрыть ее!..

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая