Под созвездием Ориона (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/154
- Следующая
И последствия наступили стремительно. Таисия Тихоновна — в папильотках и цветастом халате — вылетела на крыльцо.
— Бандит! Убийца! Весь в отца! Туда же пойдешь! Сядешь следом за ним в тюрьму!
— Не ври! — взъярился Пашка. — Он никого не убивал! Его… по ошибке! Все знают!
— Бандит он и шпион! Писят восьма!..
Все притихли. Даже ребятишки знали, что за «писят восьма». Пятьдесят восьмая статья, по которой сажали за «вредительство и контрреволюцию».
ТТ передохнула и с новым запасом воздуха завопила опять:
— Писят восьма! Писят восьма!..
Она в своем обличительном самозабвении не видела, как Пашка подходит к ней. Он подошел и дал ей по роже.
И опять стало тихо. В этой тишине ТТ пискнула и убежала домой.
Пашка, опустив голову, тоже ушел. К себе.
А остальные весь вечер ходили хмурые. Сигналов горна и шумных игр не было…
Тетя Лена, Пашкина мать, потом рассказывала моей маме:
— Я прихожу с дежурства, а Таисия во дворе подбегает ко мне: «Он меня по лицу! При всех! Ни за что ни про что!..» Я сгоряча сразу в дом. «Ну, — думаю, — докатился до ручки, шпана такая!» Подбегаю, а он спит на полу у окошка. Я хотела сорвать одеяло да всыпать сразу, а Володя говорит спокойным таким голосом: «Не трогай его, мама…» Ну и рассказал, как было…
На следующее утро Пашку от греха подальше отправили в Вагай, к дядюшке, который там работал в местном радиоузле.
А ребячье сообщество занялось планами отмщения. Впрочем, не все, а его наиболее младшие и азартные представители. А старшие оказывали, так сказать, моральную поддержку.
От битья стекол, веревок на лестнице и «привидений» в темных углах отказались сразу — это было традиционно и мелко.
И тогда Темчик сказал:
— А мы в нашем дворе однажды устроили взрыв. Электрический. В сарае одного вредного соседа, который оттаскал за уши одного мальчика… Мы разбили у лампочки от фонарика стекло, сунули ее в запал из спичек и, когда надо, подсоединили ее к батарейке. Через длинный провод… Мне потом очень попало от мамы, но я никого не выдал…
…Ну и дальнейшее развитие событий повести.
Хороший заряд из кусков горючего целлулоида, которые мы набрали на свалке завода пластмасс. Запал из щепоти дымного пороха, который я раздобыл в охотничьих запасах отчима. «Дистанционное управление» из длинного, идущего вдоль заборов провода и плоской батарейки.
Вечер. Традиционная прогулка Гошиного папаши в уборную. (То, что это не сама ТТ, а ее брат, роли не играло — одно злодейское семейство!) Контакт, вспышка в яме под дощатым стульчаком уборной. Подпаленный Гошин папа — в развевающемся халате он с воем несется к дому…
А дальше — непредвиденное развитие событий: полыхающий в сумерках сортир, звенящая и гудящая пожарная машина…
Диверсионная группа (я, Темчик, Семка, Рыжий, Валерка Сизов и старший — Генка Лавров) в это время уже далеко…
Мне хотелось еще написать, что в составе пожарной команды приехал и мой обидчик — Ражий. И как судьба дополнительно наказала его там — например, он свалился в выгребную яму. Но до конца этот эпизод я так и не додумал. Наверно, потому, что это был бы явный перебор…
А потом была разборка с виноватыми. Легче всех отделался я. Мама была далеко, все жалобы оказались адресованными дяде Боре, а он всегда поддерживал ребят — если не явно, то в душе. И логично ответил Ивану Георгиевичу, что прежде, чем требовать принятия мер, надо иметь явные доказательства вины.
Явных доказательств не было. Был чей-то донос, по которому и определили диверсантов. Но так как все отпирались отчаянно, дело и ограничилось обычными выволочками.
Рыжий даже выдвинул контробвинение против взрослых. Мол, кто-то сдуру вылил в уборную остатки керосина, а братец ТТ, сидя там, тайно курил (заботливая сестра курить ему запрещала), а потом бросил вниз, под себя, окурок. И это было похоже на правду. Тем более что провод мы успели смотать и спрятать…
А еще через день мы узнали, что нас выдал Темчик.
Это сообщила Тоська Мухина. Пришла на сеновал к Генке Лаврову, где мы грустно сидели у молчащего патефона, и рассказала:
— Мамочка его взялась за него как следует, я сама слышала. Завела патефон, чтобы не слышно было, как ревет, и дала ремня. Он сперва терпел, а потом признался и про всех рассказал… А чего! Ремешок тонкий, это же нестерпимо… — И она нервно облизала чересчур красные губы.
Мы подавленно молчали.
— Я же говорил, что он д-девчатник, — высказался наконец Рыжий. От волнения и досады он всегда заикался. Быть «девчатником», по Толькиному разумению, было самым мерзким грехом.
— Может, ты, Тоська, врешь, — неуверенно заметил Генка.
— Если бы… — грустно и очень искренне вздохнула она.
— А вот мы его самого спросим, — сказал Семка Левитин и тяжело засопел.
— Как вы спросите-то? — опять вздохнула Тоська. — Он сегодня уезжает в Тобольск. Наверно, уже на пристани. Пароход в три часа…
Вот это еще новость! Хотя Темчик и оказался предатель (вроде тех, кто выдал «Молодую гвардию»), мне стало грустно до щекотанья в горле.
Тоська вздохнула третий раз и ушла с сеновала.
Мы посидели еще.
Забрался к нам Игорек. Сел, как воробушек, на невысокую балку.
— Темчик уехал. Слыхали?
— Слыхали про твоего Темчика, — буркнул Семка.
— А чего вы! Он же не виноват, что попрощаться не смог. Его мать не отпустила.
— На фиг нам его прощание, — сказал Рыжий.
— Да вы чего? — опять удивился Игорек. — Он же не виноват… Я вот пластинку принес. Он мне ее незаметно сунул, сказал: «На память».
Горошек и правда держал в руках пластинку в бумажном конверте. Я узнал ее. Это была песня из фильма «Петер». «Танцуй танго…»
— Надо было разбить ее о его предательскую башку! — безжалостно заявил Рыжий.
Игорек заморгал:
— Почему предательскую?
— Тоська сказала, что это он всех нас выдал, — сдержанно объяснил я. — Когда мать на него нажала…
— Ох и дураки, — пожалел нас маленький, но безбоязненный Игорек.
— Почему? — с надеждой вскинулся Генка.
— Тоська сама всех и выдала! Неужели вы не знаете?
— Зачем?! — не поверили мы хором.
— Потому что ей хотелось поглядеть, как мать будет Темчика лупить. Притаилась у дырки… Она такая…
С полчаса мы сидели виноватые и счастливые. Виноватые перед Темчиком. Счастливые, что он оказался ни при чем. И обсуждали, как отомстить Тоське…
Забегая вперед, скажу, что никак мы ей не отомстили. Даже играли с ней иногда по-прежнему. Но ощущение скрытой брезгливости по отношению к Мухиной никогда уже нас не оставляло…
— Давайте послушаем пластинку, — вдруг предложил Генка. Это было как бы наше прощание с Темчиком. И признание нашей вины перед ним, и просьба о прошении…
Подсоединили горн к мембране, завертели пластинку. До конца в полном молчании прослушали все, что пела Франческа Гааль. По инерции Игорек прокрутил пластинку еще, когда игла скользит уже на гладких витках спирали, у самой наклейки. И вдруг…
И вдруг далекий, очень далекий вскрик:
— Не скажу! Хоть убей! Я честное слово дал! Я че…
Что это? Мы притихли как при появлении призрака. И не сразу решились прокрутить еще раз.
Снова тот же вскрик. И снова. И снова…
— Темчик… — растерянно и виновато сказал Рыжий.
— Голос отпечатался, — наконец понял Генка. — Я про это читал. Если громко кричать рядом с патефоном, на пустых бороздках, вот на этих, крик может записаться…
Мы послушали еще.
Семка скрипнул зубами:
— Она его хлестала, а он… никого не назвал…
— Да не хлестала она! — заспорил Игорек. — Вовсе даже пальчиком не трогала! Но она хотела билеты пароходные порвать. «Ни за что, — говорит, — не поедем к отцу, а поедем обратно в Москву, если про все не расскажешь»… Вот… А он — «не скажу»…
— Зачем она его допрашивала-то? — сумрачно сказал Генка. — Ведь и так все было ясно, Тоська же сообщила ей… Тем более что все равно им уезжать…
Но я понял. Зоя Корнеевна требовала от сына полного признания и полного раскаяния, потому что больше всего страшилась непослушания. И видела в Темчике копию отца…
- Предыдущая
- 23/154
- Следующая
