Последний единорог (сборник) - Бигл Питер Сойер - Страница 27

Его голос ослабел, рука печально уперлась в стол. Он поднялся и подошел к горшку на огне.

– Кипит, – сказал он, – пора класть овощи. Она плакала, когда ноги коня не зажили, я слыхал это, и все же, когда она убегала, в ее глазах не было слез. В них было что угодно, но не слезы.

Молли осторожно спустила кота на пол и начала выбирать для котла овощи получше. Принц Лир смотрел, как она сновала от очага к столу по усеянному каплями воды полу. Она пела:

Принц спросил:

– Кто она, Молли? Что это за женщина, которая верит, нет, которая знает – я видел ее лицо, – что может исцелять раны прикосновением рук и плачет без слез? – Молли продолжала работать, все еще напевая себе под нос.

– Любая женщина может плакать без слез. И почти каждая может исцелять раны прикосновением рук. Все зависит от раны. Она женщина, ваше высочество, а это само по себе загадка.

Но Принц преградил ей путь, и она остановилась с полным подолом нарезанных овощей и трав, волосы лезли ей в глаза. Принц Лир нагнулся к ней, лицо его стало теперь на пять драконов старше, оставаясь по-прежнему симпатичным и глупым. Он сказал:

– Ты поёшь. Мой отец заставляет тебя заниматься самой нудной работой на свете, и ты поёшь. В этом замке никогда не было ни пения, ни кошек, ни вкусной еды. А причина всему и моим подвигам – Леди Амальтея.

– Ну, я всегда хорошо готовила, – мягко сказала Молли. – Все-таки семнадцать лет в лесу с Калли и его людьми…

Принц Лир продолжал, не слыша ее слов: – Я хочу служить ей, как ты, помочь ей найти то, зачем она пришла сюда. Я хочу быть тем, в чем она нуждается больше всего. Скажи ей. Скажи, ладно? Скажешь?

Его слова прервал неслышный шаг, шелест сатина затуманил его лицо. В дверях стояла Леди Амальтея.

Даже время, проведенное в леденящей твердыне Хаггарда, не смогло сделать ее менее прекрасной. Скорее наоборот, зима обострила и отточила ее красоту так, что она оставалась в нанесенной ею ране, как зазубренная стрела. Леди Амальтея была в одеянии сиреневого цвета, ее белые волосы перехватила синяя лента. Платье не лучшим образом сидело на ней. Молли Отрава была не слишком умелой портнихой, и сатин раздражал ее. Но в дурно сшитом платье среди холодных камней пропахшей репой кухни Леди Амальтея казалась еще прекраснее. В ее волосах поблескивали капли дождя.

Принц Лир поклонился ей поспешно и неловко, будто кто-то ударил его в живот.

– Миледи, – пробормотал он. – Вам следовало бы прикрывать голову, выходя в такую погоду.

Леди Амальтея присела у стола, и маленький кот цвета осенних листьев тут же прыгнул к ней, часто и мягко мурлыча. Она протянула к нему руку, кот скользнул в сторону, не от страха, нет, – не позволяя се руке прикоснуться к его ржавой шерсти. Она манила кота, тот вилял всем телом, как собака, но не давал ей прикоснуться к себе. Внезапно охрипшим голосом Принц Лир сказал: – Я должен идти. В двух днях пути отсюда какой-то великан крадет и пожирает деревенских девушек, Говорят, его может убить только обладатель Большого Топора герцога Альбанского. К несчастью, герцог Альбанский был съеден одним из первых – чтобы обмануть чудовище, он переоделся деревенской девушкой, – и в том, кто сейчас владеет этим топором, сомневаться не приходится. Если я не вернусь, вспоминайте обо мне. Прощайте.

– Прощайте, ваше высочество, – сказала Молли. Принц вновь поклонился и с благой целью покинул кухню. И только однажды оглянулся.

– Вы жестоки с ним, – заметила Молли. Леди Амальтея не подняла головы. Она протягивала открытую ладонь коту с рваным ушком, дрожащему от желания подойти к ней и не решающемуся на это.

– Жестока? – спросила она. – Разве я могу быть жестокой? Это – удел смертных. – Тут она подняла голову, и в глазах ее была печаль и еще что-то, очень похожее на усмешку. – Как и доброта, – добавила она.

Молли Отрава суетилась у котла, помешивая суп и подкладывая приправы. Тихим голосом, она продолжала:

– По крайней мере вы могли бы сказать ему что-нибудь ласковое. Ведь ради вас он прошел через такие испытания.

– Но что я могу ему сказать? – спросила Леди Амальтея. – Я ничего не говорю ему, и все же каждый день он приносит мне новые головы, новые рога, шкуры и хвосты, новые зачарованные камни и заколдованные мечи. Что же он сделает, если я заговорю?

– Он хочет, чтобы вы думали о нем, – ответила Молли. – Рыцари и принцы знают для этого только один способ. Это не его вина. Думаю, он поступает лучшим образом.

Леди Амальтея вновь поглядела на кота. Ее длинные пальцы теребили складку сатинового плаща.

– Но ему не нужны мои мысли, – тихо сказала она. – Он хочет меня, как хотел Красный Бык, и тоже не понимает меня. Принц пугает меня даже больше, чем Красный Бык, потому что у него доброе сердце. Нет, я никогда не смогу что-нибудь обещать ему.

Во мраке комнаты бледная отметина на ее лбу была незаметна. Она прикоснулась к ней и резко, словно ожегшись, отдернула руку.

– Конь умер, – сказала она коту. – Я не смогла ничего сделать.

Молли быстро повернулась и положила руки на плечи Леди Амальтее. Плоть под гладкой тканью была холодна и тверда, как любой из камней замка Короля Хаггарда.

– О, миледи, прошептала она, – это потому, что вы не в своем истинном виде. Когда вы вновь обретете его, все вернется, все – вся сила, вся власть, вся уверенность. Все вернется к вам… – Ей хотелось взять белую девушку на руки и баюкать как дитя. Раньше такая мысль не могла даже прийти ей в голову.

Но Леди Амальтея ответила:

– Волшебник придал мне только вид человека – внешность, а не дух. Если бы я умерла тогда, я бы осталась единорогом. Старый волшебник знал это. Назло Хаггарду он не сказал ни слова, но он знал.

Внезапно ее волосы выскользнули из-под синей ленты и рассыпались по плечам. Завороженный их стремительным падением, кот протянул к ним лапку, но тут же отдернул ее и сел, обвив лапы хвостом и повернув голову так, чтобы не было видно искалеченное ухо. В его зеленых глазах поблескивали золотые искры.

– Но это было так давно, – сказала девушка. – Во мне уживаются двое – я и та, которую все зовут «миледи». Она сейчас здесь, как и я, хотя когда-то она была лишь вуалью вокруг меня. Она ходит по замку, спит, одевается, ест и думает свои собственные думы. Хотя она не может исцелять и успокаивать – у нее есть своя магия. Люди обращаются к ней: «Леди Амальтея», и она отвечает им или молчит. Бледные глаза Короля всегда следят за нею, и Король удивляется, не зная, кто она, а сын Короля хочет это узнать и связал себя любовью к ней. Каждый день она ищет на небе и на море, в замке, в его башнях и дворе, на лице Короля нечто такое, что она не всегда может припомнить. Что это, что же такое она ищет в этом странном месте? Ведь только что она знала это, но забыла. – Она повернула лицо к Молли Отраве, и глаза ее не были глазами единорога. Они были все еще прекрасны, но их красота теперь имела имя. Их глубину можно было познать и измерить, темнота их вполне поддавалась описанию. Когда Молли заглянула в них, она увидела страх, и потерю, и возбуждение, и себя – ничего больше.

– Она ищет единорога, – сказала Молли. – Красный Бык загнал их куда-то, всех, кроме вас. Вы – последний единорог. Вы пришли, чтобы найти и освободить других. И так будет.

Постепенно из каких-то тайников море хлынуло в глаза Леди Амальтеи, и они вновь стали столь же старыми, темными, непознаваемыми и неожиданными, как само море. Это было ужасно, но, несмотря на испуг, Молли крепко обняла ее согбенные плечи, словно надеясь своими руками, как громоотводом, отвести молнию несчастья. Вдруг пол кухни дрогнул от еще неслыханного ею звука, напоминавшего скрежет громадных коренных зубов. Красный Бык поворачивался во сне. «Интересно, видит ли он сны», – подумала Молли.