Санджар Непобедимый - Шевердин Михаил Иванович - Страница 106
- Предыдущая
- 106/117
- Следующая
— Он спит, и ранен к тому же. Уходите!
— Его требует их милость, господин великий назир. Сейчас же, по срочному делу, — продолжал кричать толстяк.
Ни слова не говоря, Курбан схватил посланца назира за шиворот и вытолкал вон. Тот бранился, протестовал, но сладить с железной курбановой рукой не смог.
Калитка грохнула перед самым носом толстяка. Он долго еще барабанил в нее кулаками и громкими криками пытался привлечь к себе внимание. Но Санджар спал, и Курбан, положив голову на седло; даже лошади погрузились в усталую дремоту, не притронувшись к корму…
Наконец ворота приоткрылись, и верхом на коне выехал доктор. Он досадливо поглядел на суетившегося толстяка, пожал плечами и ускакал.
За Санджаром приходили несколько раз, но, памятуя наказ доктора, хозяева дома так никого и не пустили во двор…
Только к вечеру настойчивый толстяк добился своего — Санджара разбудили. Узнав, в чем дело, он быстро оделся и, превозмогая боль в плече и ломоту во всем теле, отправился к бекскому саду, где находилась ставка великого назира.
Встречные прохожие, при виде плотной фигуры прославленного командира, рассыпались в приветствиях и добрых пожеланиях.
Санджар шагал бодро. Хотя рана и слабость еще давали себя чувствовать, но настроение у него было отличное. Только сейчас, немного отдохнув, он отдал себе отчет в том, что проведенная операция была очень удачной. Курбаши не удалось уйти от карающей руки народа. Шайка Кудрат–бия перестала существовать. Дехкане, наконец, вздохнут свободно.
Санджар был доволен и, как должное, принимал приветствия жителей города.
«Назир — один из руководителей Бухарской народной республики. Ему интересно знать, как бьют басмачей. Он попросит рассказать о разгроме и гибели Кудрат–бия… Жаль, что друг Кошуба уехал в Дюшамбе с экспедицией…»
Так думал Санджар, отгоняя неприятное воспоминание о прошлой встрече, о женственно–нежном лице великого назира, о тяжелом, ненавидящем его взгляде.
Внезапно Санджар замедлил шаг.
Два десятка бедно одетых дехкан стояли в ожидании у настежь открытых больших ворот. Санджара поразило, что все они застыли в почтительных позах просителей, — все, как один, склонились в полупоклоне, сложив благоговейно руки на животах.
Санджар взглянул через ворота. В глубине обширного двора, в тени пышных карагачей, на глиняном возвышении, покрытом коврами и шелковыми одеялами, возлежал на подушках в белой чалме и дорогом легком халате сам великий назир. Около него сидели несколько роскошно одетых людей. На скатерти грудами лежали золотистые сдобные лепешки, фрукты, сладости.
От самых ворот до возвышения по двору шла дорожка из разостланных паласов и ковров. Боясь ступить на них ногой, по бокам дорожки стояли такие же, как и у ворот, просители. Внимание Санджара привлек один старик в синей, расшитой блестками и украшенной желтой бахромой, чалме. Его ветхий, из домотканого сукна халат был безукоризненно чист, ноги старика были обуты в поношенные сапоги с загнутыми вверх носками. Старик тоже держал почтительно руки на животе, и шея его была согнута, но взгляд, устремленный на великого назира, был мрачен, губы под тонкими усами язвительно кривились. Санджар подошел к нему.
— Отец, — спросил он, — чего вы ждете здесь?
Старик встрепенулся. С минуту он недоверчиво разглядывал командира; но вдруг его усталое лицо оживилось улыбкой.
— Здоровье Санджару–непобедимому, — почтительно, но радостно проговорил дехканин.
— Здравствуйте, отец, откуда вы меня знаете?
— О, как коротка память у нынешней молодежи! Вспомните Сары–Кунда…
— Сираджеддин! — невольно вскрикнул Санджар. — Староста славного кишлака Сары–Кунда!
Он обнял старика и увлек в сторону.
— Но позвольте, отец, что вы здесь делаете?
— Я ищу справедливости, — сказал Сираджеддин, — я пришел искать справедливости у великого назира.
— Так идите же! Что вы стоите здесь, как бедный племянник у дверей байского дома? Идите и расскажите о ваших заслугах…
Сираджеддин перебил его:
— Я говорил! Я просил! Но мне приказали кланяться и ждать. Ждать, пока взгляд назира заметит меня. Я ушел бы, но разве я могу! Сарыкундинцы послали меня, сарыкундинцы ждут…
И Сираджеддин рассказал о странных делах, которые творятся в кишлаке Сары–Кунда.
После изгнания басмачей дехкане вздохнули свободно. Они отобрали у баев землю и поделили ее между батраками и бедняками. В кишлаке создан Союз бедноты — «Кошчи» и кооперативное общество по совместной обработке земли. Дехкане делали ошибки, путались в самых простых вещах, как говорил Сираджеддин, «не отличали часто верха от низа», но все же они жили по–новому, и времена беков и рабства для них канули в небытие.
— Но вот из Байсуна приехали представители исполкома, — рассказывал старик. — Говорят они из джадидов. Собрали дехкан и предложили избрать сельсовет. Это хорошо. Но зачем они заставили выбрать в сельсовет нашего бая, ишана и этого мерзавца, пожирателя невинных детей, басмача Сабира… Теперь бай ходит с камчой и, угрожая, требует свою землю обратно. Убийца Сабир каждый день приходит к мечети и у всех на глазах чистит свою берданку, похваляясь, что не пройдет и нескольких дней, как басмачи перережут всех дехкан…
Басмач Сабир объявил себя бием, а ишана назначил блюстителем нравственности кишлака. Бий Сабир требует с народа старые эмирские налоги: херадж — с посевов, танабана — с садов и огородов, салык и закет — с имущества и дохода… Есть малодушные, которые испугались угроз и платят. Деньги басмач делит с баем и ишаном совершенно открыто, без малейшего стеснения. Более того, Сабир хочет ввести вновь подушную подать, которая устанавливалась только в период священных войн против неверных. Нетрудно понять, кто здесь подразумевается под неверными. Тем дехканам, которые не платят налогов, Сабир угрожает кровавой расправой. Он заявляет: «Никакой снисходительности!» И обливает зловонной бранью неаккуратного налогоплательщика. Особенно нагло повел себя ишан–мухтасиб. Вооружившись длинной палкой, он шныряет в часы молитвы по улочкам кишлака, проскальзывает во дворы и, обнаружив нерадивых молельщиков, накидывается на них, угрожая палочными ударами. Боясь, что ему дадут сдачи, он ходит в сопровождении двух помощников. Это байские сынки, известные лоботрясы. Пользуясь покровительством «властей», они нагло бесчинствуют. Избили двух бедняков, пристают к девушкам. Женщина осмелившаяся появиться на улице с открытым лицом, рискует быть побитой камнями, хотя даже и при эмире в Сары–Кунда чачван одевали женщины только байских и духовных семей.
Сираджеддин рассказал, что дехкане посылали ходоков в Байсун просить заступничества, но натолкнулись там на волокиту. Председателем городского совета оказался бывший эмирский казий. Он не скрывает своего прошлого, но всячески подчеркивает и выставляет напоказ свою принадлежность к партии джадидов–младобухарцев. В своих речах он любит говорить о революционных заслугах, но по всей округе известно, что к «казию», так попрежнему его зовут дехкане, без подношений ходить нечего:
«Казий» выслушал сарыкундинских просителей и приказал милиции задержать их. Около недели они просидели под замком. Выпустив их, «казий» в назидание объявил: «Жаловаться нужно обоснованно. Помните: проявлять при сборе налога снисходительность — значит наносить вред народным интересам. Против тех, кто будет уклоняться от платежа налогов, мы применим оружие, набег и ограбление».
Ходоки вернулись к обескураженным сарыкундинцам, у которых Сабир грозил отобрать весь урожай якобы за недоимки прошлых лет… Тогда сарыкундинцы изгнали из кишлака Сабира и его прихвостней, но «казий» грозит «бунтовщикам» страшными карами.
Не желая слушать дальше, Санджар потянул за рукав старика.
— Пойдемте к назиру… Расскажите ему обо всем. Требуйте своих прав!..
Но Сираджеддин движением головы показал в сторону замерших в почтительных позах просителей. Жаркое солнце накалило землю. Пот градом катился по лицам дехкан, но никто из стоявших у ворот, не осмеливался пересечь двор и укрыться в тени деревьев, обрамляющих хауз.
- Предыдущая
- 106/117
- Следующая
