Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович - Страница 91

• Предыдущая
• 91/149
• Следующая

Одежда перса, наружность узбека, язык туркмена… В таком обличье пройти через весь северный Хорасан трудно, почти невозможно. Но Зуфар говорил по–персидски с трудом, курдского он не знал, а туркменский был для него почти родным. Кроме курдской шапки и чухи, в его внешнем облике нечего курдского не было. Но в Хорасане лучше выдавать себя за курда, нежели за текинца. Текинцев здесь не любят. У хорасанцев старые с ними счеты. Еще со времени аламана — набегов. Полвека прошло, но в Северной Пруссии калтаманов, угонявших персов в рабство, не забыли…

На дорогах Хорасана курд обычный прохожий, и внимания на него не обращают. Мало ли нищих безработных курдов шляется по дорогам. Курдами даже жандармы не интересуются.

Зуфар не сам вздумал назваться курдом. В мешхедском караван–сарае его все окликали: «Эй, курд! Эй, собака курд!» Когда его потащили в полицейское управление Мешхеда, там тоже все придирались к нему: «Курд, конокрад! Курд, где таких коней украл?» Жандармы не пожелали его слушать. «Что? Хивинец? Советский подданный? Болтай! Конокрад ты, курд, конокрад!» И приказали его бросить в холодную, а заявление Зуфара на имя советского консула не пожелали даже прочесть. Начальник порвал заявление и бросил в корзинку. В кабинете у начальника сидел толстый красивый перс. Все почтительно величали его: «Океан Знаний». Перс не был ни ученым, ни даже учителем. Больше того, все знавшие его в Мешхеде о нем говорили как о порядочном невежде. Служил он в молие — финансовом управлении города. Но таков обычай в Персии: человека принято называть таким титулом, который он сам себе нашел нужным избрать. Этот маленький финансовый чиновник когда–то решил наречь себя «Океаном Знаний». Он занимал очень выгодную должность, и все кланялись ему. Начальник жандармерии в кое–каких делах зависел от Океана Знаний и очень прислушивался к его мнению. Вот и сейчас он внимательно отнесся к его совету: не стоило затевать шум вокруг какого–то ничтожного курда–конокрада, даже если допустить, что он советский подданный. Кони Исмаил Коя, обнаруженные при этом курде, стоят тысячу золотых новеньких туманов. Кони эти, достойные украсить конюшню самого Реза–шаха Пехлеви, являются на данном этапе судебного следствия вещественным доказательством, а вещественные доказательства, по установившейся судебной практике, в священном городе Мешхеде из своих рук полиция выпускать ни при каких обстоятельствах не должна! Если Зуфар большевик и шпион и дело его пойдет в суд, придется коней — дар Исмаил Коя — тоже представить в суд как вещественные доказательства большевизма и шпионажа Зуфара. Если же Зуфар просто обыкновенный курд, бродяга, уголовник и не запутан в политические козни большевиков, дело может решить самолично начальник жандармерии и быстроногие вещественные доказательства останутся в жандармской конюшне.

Совет чиновника начальнику жандармерии пришелся по вкусу.

Поспешно Зуфара отвезли на арбе за два фарсаха от Мешхеда в степь к подножию Селам Тепаси — Горы Спасения. Дали ему хорошего пинка пониже спины и предупредили: «Если ты, большевик, подойдешь на два шага ближе к священному Мешхеду, тебя повесим без суда и следствия. А там уж, если захочешь, жалуйся своим большевистским консулам на том свете! И не шляйся около границы. Заберем. И тогда берегись!»

Когда Зуфара везли на арбе, он видел по обеим сторонам дороги тенистые сады, зажиточные селения. На каждом шагу гостеприимно распахивали свои двери кахвеханы*. Бегали среди гостей прислужники, предлагая кальяны. В носу щекотало от запаха табака и опиума. Повсюду блестели на солнце ведерные, начищенные до сияния самовары. Звенела посуда и песни мальчиков–певцов.

_______________

* К а х в е х а н а — кофейня, харчевня.

Зуфара выпустили на краю пустыни. Здесь негде было даже напиться. Жандармы стояли около арбы и смотрели долго, как он шагает по сухой растрескавшейся глине. Во рту пересохло, каждый шаг больно отдавался в воспаленной голове. Зуфар остановился на перевале у сложенной богомольцами пирамиды из камней и посмотрел назад. Жандармы издали погрозили кулаками.

Над далекой темной кромкой садов золотом отливал купол имама Резы… Зуфар не положил в пирамиду и крошечного камешка. Он бормотал: «Будьте прокляты, будьте прокляты!» Жандармы, видимо, не знали о его участии в мятеже багебагинских сарыков. Счастье, что ему удалось отделаться так легко. Он на свободе. Он может идти куда хочет… Он пошел на север.

Зуфар очень устал. Путь, который караваны проделывают за пять суток, он попытался отшагать за день–два. Зуфар не пошел по большой дороге к границе через Кучан. Здесь, он хорошо понимал, его бы схватили на первом фарсахе. Он выбрал караванную тропу через Мамед Абад, Дерегез, узкое ущелье Саады, перевал Алла Анбар, где даже верблюды не проходят, такой он каменистый и крутой. Далее он шел по долине верховьев Атрека мимо четырехугольных крепостей и садов Дурунгара.

Ни боль в натертых ногах, ни голод не останавливали Зуфара. Мечта гнала его через горы на север. При одной мысли о Хорезме, о серебряной глади Аму, о садах Хазараспа у него щипало глаза. Мазанку, где его ждала бабушка Шахр Бану, он не мог вспомнить без сердечной боли. Сердце его сладко сжималось, когда он представлял, как ноги его мягко ступят в пыль хивинских дорог и он всей грудью вдохнет ветер родных пустынь. В криках встречных ослов ему слышались пароходные гудки, а в далекой заунывной песне курдов — звуки концерта по радио. Он шел на север, он знал, что там родина… Он ускорял шаг и забывал усталость. Он вспоминал исмаилкоевских коней, но только потому, что верхом на коне он скорее добрался бы до родного Хазараспа.

В пути его никто не останавливал, не беспокоил вопросами. Да и сам он ни с кем из встречных прохожих не заговаривал. Он не стучался в двери домов. Если он хотел пить, то находил в ручьях и родниках сколько угодно чистой воды. Если он хотел есть, то котомка его была еще тугой от лаваша, который он купил в придорожной харчевне. Удивительно! Полицейские в Мешхеде не нашли у него при обыске монет, подаренных Алаярбеком Даниарбеком ему еще в хезарейском становище Гельгоуз. А на обочинах дороги рос в изобилии горный лук, которым Зуфар разнообразил скудную свою трапезу.

Так и шел Зуфар вперед и вперед, помахивая плеткой, сшибая из озорства головки репейников. Легко и весело идти, когда идешь домой и когда чувствуешь, что никому до тебя и дела нет.

Неприятности начались после отвратительного, щебнистого перевала Дербенди. Зуфар заблудился. Очевидно, в темноте он свернул с караванной тропы на козью стожку. Только при свете утренней зари он разглядел, что едва ли здесь могут пройти мулы с тяжелыми вьюками. Вообще Зуфар, хоть и впервые попал в Хорасанские горы, шел все время не вслепую. Он довольно хорошо знал, куда идти. И в этом ему, как ни странно, помогла бабушка Шахр Бану. У очага в долгие зимние вечера она рассказывала не только сказки о всяких там колдунах и прекрасных пери. Она любила вспоминать о Келате, откуда была родом, и о своем отце, дергезском хане, и о том, как он души в ней не чаял и возил с собой и в гости, и на охоту, и на базары. Старушка подробно описывала горные дороги, скалы и реки, часто повторяла названия селений, речек, ущелий, каменных башен. Она приводила такие живописные подробности, которые не могли не запечатлеться маленькому Зуфару. И, попав в окрестности Келата, он чувствовал себя так, будто он лишь вчера шагал по горным дорогам, вдыхал аромат желтого шиповника, любовался причудливыми красными скалами, стучался в ворота обветшавших, покрытых ползучими растениями замков… И достаточно было Зуфару услышать то или иное название, чтобы он относительно точно мог представить себе, где он находится и куда ему идти дальше. Только теперь он сбился с правильного пути. Солнце взошло из–за гор, и Зуфар решил отдохнуть. Он присел на камне у обочины дороги. Его взгляд остановился на красавце красно–желтом тюльпане, и… он потянулся, чтобы сорвать его, но тут же отдернул руку. В высокой траве лежал мертвец… Лохмотья не прикрывали его наготу. Человек умер, по–видимому, от голода… Никто не закрыл ему глаза. Они смотрели на Зуфара.

• Предыдущая
• 91/149
• Следующая