Выбери любимый жанр

Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 77


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

77

                                                        сшибал воробьев.  Очевидно, все  его начинания

                                                        находились под покровительством провидения,

                                                        ибо они завершались благополучно. Словом, он

                                                        действовал  в духе честности  и мудрости.

                                                                                  Ч. Диккенс

Пенджабским климат не доставляет европейцам ничего, кроме неприятных ощущений. Поэтому мистер Эбенсзер Гипп просто ста­рался не замечать его. Неизменно он сохранял респектабельный вид в своем темном твидовом сюртуке полувоенного покроя, в сво­их отутюженных, в серую полоску, брюках, в своем жестком котел­ке, который оказал бы честь самому элегантному завсегдатаю эпсомских скачек, но совсем не подходит для чиновника Индийско­го государственного департамента, вечно обстреливаемого всепро­никающими стрелами тропического солнца.

Мистер Эбенезер Гипп считал дурным тоном водружать на свой лысоватый череп пробковый колониальный шлем. Мистер Эбеиезер выполнял служебные обязанности и не мог появляться на пороге де­партамента в нелепом головном уборе. Он предпочел бы цилиндр дипломата, но боялся показаться чересчур претенциозным и тор­жественным.

Вот если бы высокая особа, которую мистер Эбенезер Гипп сейчас сопровождал, проживала в Пешавере не инкогнито, а от­крыто и официально, он не посмотрел бы ни на солнце, ни на про­клятую духоту, и оделся бы подобающе такому чрезвычайному слу­чаю.

Итак, мистер Эбенезер восседал — именно восседал, а не си­дел—на переднем сидении лакированного ландо, выпрямившись и опершись на весьма солидную трость красного дерева с рукоят­кой слоновой кости и вперив взгляд в лицо... Моники. Да, перед ним в непринужденной позе сидела Моника, та самая «высокая осо­ба», опекуном-наставником коей являлся он, Эбенезер Гипп, представительный чиновник его величества. Весь респектабельный лик принцессы Моники Алимхан — от изящнейших французских туфелек и до изящнейшей, но в то же время выдержанной в стро­гих формах шляпки на белокурой головке — соответствовал вам требованиям английской чопорности. Одно не нравилось мистеру Эбенезеру: озорная усмешка, нет-нет оживлявшая это кукольно-ра­зовое лицо, и стран-ное ожесточение в кукольно-голубых глазах мисс принцессы.

Глаза у Моники большущие, широко открытые, отчего это оже­сточение выступает слишком откровенно... Что-то в них злое.

Мистер Эбенезер Гипп даже заерзал на шагреневом сидении, потому что имел время хорошо узнать свою подопечную. Несмотря на длительную дрессировку—выучку — мысленно уточнял он,— мисс Моника, по глубокому его убеждению, при всех своих природ­ных, незаурядных способностях, была и оставалась азиаткой и ди­каркой. Не менял положения дел даже лоск респектабельности, ко­торый удалось навести на «первобытную девицу» в пешаверском бунгало ему и его экономке мисс Гвендолен Хаит за полтора года, имевшиеся в их распоряжении. Сколько трудов пришлось поло­жить! Но мистер Эбенезер утешался высказыванием одного из гер­цогов Орлеанских: «Дайте мне кухарку, конечно, красивую, и спус­тя месяц ее не отличат при дворе от любой принцессы королевского дома».

И теперь Монику по внешнему облику никто бы не отличил от любой принцессы и притом настоящей, а не такой, как те «приниессы»-авантюристки, которые нет-нет и «осчастливливали» своим наездом Индию и многие страны Востока. Совсем недавно в горо­дах Северо-Западных провинций Индостана «блистала» некая принцесса Савойского королевского дома, обвораживая всех свои­ми мрамороподобными плечами и греческим профилем. Но разве своим вульгарным поведением, развязанностью, пошлостью выра­жений, срывавшихся у нее с уст, она могла идти в сравнение с изыс­канными манерами ее высочества принцессы Алимхан? Не извиня­ло итальянку и то, что она явилась в Пешавер с рекомендательны­ми письмами друга мистера Эбенезера — самого лидера британ­ских фашистов сэра Освальда Мосли — по важнейшему, сугубо конфиденциальному делу — изучить настроение колониальных чи­новников и местной туземной знати и прощупать, как отнеслись быв Индии к тому, а вдруг в Англии произойдет нечто похожее на захват власти вожаком чернорубашечников Муссолини... «Дела делами, — раздумывал мистер Эбенезер, — но Освальду не мешало быподыскать более порядочную особу. Взять хотя бы нашу Монику. Дикарка, а ведет себя, будто провела уже десяток сезонов в Лон­доне».

Жизнь в пансионе привила Монике не только умение со вкусом одеваться, причесываться, ухаживать за своим лицом, но и приви­ла удивительно тонкий — мистер Эбенезер сказал бы — аристокра­тический—«шарм» великосветского салона. Нет спору, природа одарила «азиатку» отличными данными, но ведь даже алмаз нужда­ется в шлифовке. Все поражало в Монике: живость ума, грация английской леди, манера разговора, умение владеть чувствами.

Но, тсс... Мистеру Эбенезеру вдруг показалось, что он говорит вслух, и он спохватился. Моника для широкой публики пока ника­кая не принцесса. Она .. племянница королевского колониального чиновника Эбенезера Гнппа, эсквайра, при-ехавшая из Англии по­гостить в пешаверском бунгало своего любимого дядюшки.

Все шло по заранее составленному и утвержденному расписа­нию. Беда лишь в том, что Эбенезер Гипп, личность неглубокая, упрощенная, был слабо осведомлен во всех областях, кроме вопро­сов, непосредственно входивших в его прямые служебные обязан­ности. Он не обладал воображением и фантазией и не отличался способностью предусмотреть неожиданности, кроющиеся в челове­ческой природе.

Ландо, запряженное парой гладких, с лоснящимися мясистыми крупами выездных рысаков, резко подпрыгивало и тряслось по пыльной пешаверской мостовой. И мысли мистера Эбенезера Гиппа тоже прыгали и колко отдавались надоедливой болью в висках.

Постоянно ему, мистеру Эбепезеру, чиновнику Англо-Ипдийского департамента, навязывают самые нелепые, неправдоподобные дела. Так и в данном случае: шутка ли — выдрессировать, обучить уз­бекскую крестьянку светским манерам, английскому языку, циви­лизованным привычкам вроде пользования ванной, душем и про­чее. Превосходная в этом отношении воспитательница мисс Гвендолен-экономка сумела к тому же поразительно быстро преподать Монике начатки некоторых наук и музыкальной грамоты, приохо­тить к чтению книг, обучить умению вести непринужденную свет­скую беседу — к счастью, по-французски мадемуазель дикарка го­ворит с парижским акцентом — и, наконец, искусству верховой езды.

Но в шестнадцать лет девчонка остается девчонкой... И не раз уже мистер Эбенезер убеждался в том, что от Моники можно ожи­дать самых необузданных вспы-шек. И внешность вылощенной мисс ни в какой мере не мешала мистеру Эбенезеру подозревать в Мо­нике коварство и хитрость. Он еще не соглашался с мисс Гвендолен, которой претили грубые определения — «азиатка», «дикарка», «змея» — и которая мирилась лишь со «змейкой»—очаровательной, коварной змейкой, потому что она и сама догадывалась, что голу­боглазая Моника совсем не кукла и не сказочная пери.

«Несчастная девочка столько   перенесла, испытала.   Побывать в лапах  злодеев и остаться невинной... Чудо! Один этот подонок, претендент в женихи, потомок кокандского хана чего стоит со сво­им одним глазом...» И мисс Гвендолен улыбалась чему-то. Её улыбку можно было счесть нежной, а при желании, и зловещей. Те, кто узнал мисс экономку пешаверского бунгало получше, говори­ли: «Ее небесному облику позавидовал бы и ангел, возвещающий славу всевышнему, но в душе она «бэдлот». В применении к такой изящной, такой очаровательной, такой элегантной особе столь вуль­гарное прозвище, которое означает просто «дрянь», могло пока­заться чудовищным, но при общении с ней у Моники и её подружек по несчастью глаза вспыхивали гневом и отчаянием. Давно уже Моника разобралась, в чьи руки она попала. Бунгало жило своей размеренной, чопорной жизнью. По обширным, строго убранным залам, отделанным темными панелями мореного дуба, неслышно скользили белые фигуры боев-индусов; за завтраком и обедом си­девшему в одиночестве за длиннейшим столом мистеру Эбенезеру прислуживали два высокомерных лакея-англичанина во фраках. Хозяин бунгало получал достаточное содержание, чтобы поддержи­вать у себя дома самый аристократический этикет.

77
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело