Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 78
- Предыдущая
- 78/180
- Следующая
С первых шагов Монику окружила обстановка респектабельности. Мистер Эбе-незер зубами вцепился в респектабельность! Мистер Эбенезер отличался респектабельным свойством — чисто англосаксонским отсутствием любопытства, конеч-но, в рамках изысканной вежливости. Мистеру Эбенезеру поручили воспитывать, просвещать, укрощать высокопоставленную особу... принцессу. Он это и делал со всей присущей ему респектабельностью, а остальное его не касалось.
Мистер Эбенезер считал себя совершенным, выдержанным колониальным администратором. Он полагал, что англосаксы являются избранным народом среди народов земного шара, а потому англичане, и в том числе он — англичанин Эбенезер Гипп, — предназначены испокон веку стоять над всеми. Мистеру Эбенезеру-англосаксу была свойственна самоуверенность, резко выраженный эгоцентризм, самомнение поистине непомерное, но в то же время он отличался наивностью, непроницательностыо, переходящей а черствость. Что творится в душе Моники, он не знал, да это его и не интересовало. Она попала к нему в руки довольно-таки неприятного вида гусеницей или личинкой. Сейчас он уже довел ее до состояния привлекательной куколки и мог рассчитывать, что в недалеком будущем из кокона выпорхнет блестящая, даже роскошная бабочка. Лишь бы ему не мешали.
И он трудился. Ни одному волу не приходилось столько работать, сколько мистеру Эбенезеру. Он стоял вечной тенью около Моники, поправлял каждое её слово, контролировал каждое движение, каждый шаг. Когда она обедала, он стоял за её стулом. Достаточно девушке было взять салфетку не так, разрезать мясо не так, выпить воды не так, и моментально следовал удар по руке, не сильный, но болезненный, запоминающийся. А выговоры и нравоучения повторялись без конца с точностью поразительной и со столь же поразительной монотонностью. Девушка могла сколько угодно возмущаться, но мистер Эбенезер оставался спокойным в своей спеси и абсолютно невозмутимым в своем респектабельном англосаксон-ском достоинстве. Он ни разу не крикнул на неё, ни разу не повысил тона. Он оставался невозмутим. Но и девушка оказалась достойной своего воспитателя. Она не плакала, она не пролила ни слезинки.
И никогда ничему не удивлявшийся мистер Эбенезер удивлялся. Как-то он поделился с мисс Гвендолен своими сомнениями:
«Полагаю — она не человек. Я давно пришел к мысли, что азиаты не люди». Мистер Эбенезер сказал мисс Гвендолен: «Я не видел на её ресницах и слезинки. Обезьяны отличаются от людей тем, что не умеют плакать. Она — обезьяна, подобно всем проклятым неграм».
Гвендолен нашла возможным отбросить свою чопорность и игриво заметила:
«О, обезьяны волосатые, с синей кожей, а наша принцесса имеет такое тело...»
«Меня цвет её тела не интересует... Одно могу сказать — нам приказали сделать из обезьяны принцессу, и мы сделаем... скрутим в бараний рог... А если нет, пусть пеняет на себя...»
Тон его испугал мисс Гвендолен. Она не могла видеть в темноте лица мистера Эбенезера. Она испугалась бы еще больше.
И вот мистер Эбенезер, спокойный, невозмутимый, везет в парадном ландо с кучером в парадной ливрее и цилиндре принцессу Монику по улицам Пешавера. Он не спускает глаз со своей воспитанницы. И не потому, что очарованием юности она привлекает взоры прохожих на пыльных, душных улицах. Мистер Эбенезер не видит ни белокурой головки, ни кукольного личика, ни голубых глаз, ни точеной фигурки. Он замечает каждый пустяк, каждую мельчайшую недоделку в жестах, в поджиме губ, в излишне живом движении зрачков глаз и тотчас поправляет все чуть заметным шевелением пальца, который умеет наносить такие болезненные удары. И здесь, на людях, мистер Эбенезер дрессирует свою обезьянку. И, действительно, можно поклясться чем угодно, он и впрямь ничего не видит в прелестной девушке, кроме обезьяны.
Он везет свою воспитанницу в Индийский департамент демонстрировать предварительные результаты своей «дрессировки» и получить дальнейшие инструкции.
ЭКЗАМЕН
Ничто, превратись во что-то, существует.
Уильям Шекспир
Всю дорогу мистер Эбенезер Гипп молчал и следил. Он не спускал глаз с Моники. Он следил за каждым её движением, за малейшей переменой в её розово-кукольном личике.
В общем он остался доволен. Не совсем, конечно. Бабочка еще не выпорхнула. Пока она еще куколка, а куколок не коллекционируют. Составляют коллекции бабочек — это целый культ Красоты. И мистер Эбенезер, к сожалению, еще не мог наслаждаться великолепием крылышек своей бабочки. Она уже проклюнулась из кокона, но вылет не состоялся...
И все же, когда они вошли в приемную, сидевшие за столами канцелярские чиновники, замерев с перьями в руках, по-идиотскн уставились в восхищении на Монику. А мистер Эбенезер желчно думал: «Заставили поторопиться и продемонстрировать несовершенное творение. Глупцам половину работы не показывают. Моника еще в коконе».
И он в растерянности прошептал Монике на ухо:
— Не распахивайте крылышек. Не порхайте... ради бога.
Возможно, она не поняла, потому что вся цепочка мысленных рассуждений мистера Эбенезера оставалась для неё тайной. Уже громче он цедил сквозь зубы:
— Сэр Безиль Томпсон — достойнейшая личность, баронет. Сэр Безиль прибыл из Лондона. Надеюсь, мисс, вы сумеете вести себя... э... достойно, соответствующе.
Прежде всего Моника удивилась. Сэр баронет представлялся ей огромным, толстым вельможей в пышном восточном одеянии, увешанным орденами, регалиями, позолоченным оружием. А на самом деле в мрачно-торжественном кабинете её представили пожилому, невзрачному, скромно одетому, впрочем, весьма рес-пектабельно выглядевшему джентльмену, суховатому на вид, с желтоватой кожей, с белесыми бровями, с каменным подбородком и запрятанными глубоко холодны-ми бесцветными глазами. От глаз этих девушка никуда не могла спрятаться. Они её раздражали, и она держалась не так, как хотелось бы ей самой и ее наставнику.
Все шло хорошо, пока... пока она не издала неожиданно резкий возглас «йие!», совершенно не входивший в лексикон светской беседы — урок четырнадцатый: «Обмен любезностями молодой девицы с солидным, пожилым джентльменом».
Очень хорошо, что на возглас Моники никто будто и не обратил внимания.
Ни единая черточка на лице сэра Безиля Томпсона не шевельнулась. Вообще он почти не задавал вопросов. Вначале предложил Монике сесть и пытливо проверил, как она садилась, как вставала, как прошлась по комнате, как снова села, как сидела. Затем спросил её о здоровье и внимательно выслушал ответ. Спросил о здоровье родителей. Щека его чуть дернулась, когда он почувствовал иронию в её ответе. Моника, несмотря на сравнительно небольшой запас английских слов, сумела объяснить, что отца своего мало помнит.
— Прошло десять лет, с тех пор как я видела эмира, про которого говорят мне, что он мой отец... А я люблю и уважаю моего отца из селения Чуян-тепа. Он чернорукий угольщик.
Мистер Эбенезер крякнул и побагровел. Краткий, нечленораздельный возглас его прозвучал проклятием. Теперь он понял, почему девчонка так настойчиво выс-прашивала у него английское слово «черкоол дивер»— углежог.
Сэр Томпсон бросил предостерегающий взгляд на Эбенезера. Девушка, доверчиво улыбнувшись, продолжала:
— Я потерялась. Моя мама уехала, и я воспитывалась в семье углежога по име-ни Аюб Тилла.
Тогда-то мистер Эбенезер понял: с наивностью, простотой покончено. Из кокона выпорхнула не пустенькая красивая бабочка, а.., оса, умеющая жалить.
У мистера Эбенезера на щеках выступили бурые пятна. Сэр Томпсон невозмутимо продолжал беседу, стараясь овладеть положением. Он пристально и оценивающе разглядывал Монику и медленно говорил:
— Вы золушка — сандрилльона. Несчастные обстоятельства ввергли вас в дымную хижину... э... углежога. Нищета, лишения... Все позади. Вы теперь знатны, богаты.
- Предыдущая
- 78/180
- Следующая
