Спасти СССР. Инфильтрация - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 28
- Предыдущая
- 28/84
- Следующая
– Да вы… Вам наплевать! Хожу в робе, копейки считаете!
Краем глаза замечаю свое отражение: лихорадочные красные пятна на скулах, блестящие влагой глаза и перекошенные в нелепой гримасе губы. За спиной – внимательно глядящий в зеркало отец. Всплывает в памяти цитата: «Он разглядывал меня с интересом этомолога». Нет, как-то иначе… Морщу лоб, выдавливая из себя забытый термин. А! «Энтомолог»! Угу… «Он разглядывал меня с интересом энтомолога». Мимолетно радуюсь находке.
Эта микропауза оказалась спасительной: я чудом успел перехватить управление. Зажмурив глаза, замер, вскинув руки в жесте «сдаюсь».
– Уф… – протяжно выдохнул я, открывая глаза. – Спокойно… Папа, мам, я уже вернулся.
Из-за двери выглянула встревоженная мама. Они обменялись с папой взглядами, и он отправил ее кивком назад в коридор.
– Фу… – обернулся я. – Извините оба, естественно, я так не думаю. Это эмоции захлестнули.
– Ты хоть понял, что с тобой было? – озабоченно спросил папа.
– Что было… Да понятно, что было, «сложный подросток» попер во всю мощь. Однако, – я озадаченно покрутил головой, – чуть не захлестнуло с головой. Еле выплыл.
– Удивительно, что ты это осознаешь. – Папа внимательно поглядел на меня. – Обычно самокритичность в таких ситуациях резко снижается до нуля, как у шизофреников, которые не могут осознать бредовость своих идей.
Сделав парочку глубоких вдохов, я окончательно сбросил напряжение.
– Ну ты сравнил… Да минует меня чаша сия. Но мощно накрыло, да…
– Между прочим, «сложный подросток» – это проявление очень интересного инстинкта. – Папа с профессорским видом расположился в кресле, наблюдая за моими попытками расстегнуть подрагивающими пальцами ворот. – Когда мы жили в саванне, в этом возрасте подростки уже становились самостоятельными, могли сами добывать еду, отбиваться от хищников, заводить себе… хм… подружек и даже заботиться о своих детях. Вскипающая в этом возрасте раздражительность по отношению к родителям – это катапульта, выбрасывающая подростка в самостоятельное плавание. Наверное, подобное раздражение к опостылевшему гнезду испытывает и птенец, совершающий первый шаг через край. Проблема лишь в том, что возраст вступления в самостоятельную жизнь теперь наступает годика на два-три позже, а инстинкт об этом не знает. Вот и возникает сложная ситуация, когда раздражительность подростка нарастает, а самостоятельно жить он еще не может.
Я окончательно успокоился и решил пофилософствовать:
– Тогда у меня есть встречная гипотеза. Друзья детства – это инстинкт, закрепляющий чувство локтя в небольшом отряде охотников примерно одного возраста. И из гнезда они катапультируются не поодиночке, а более-менее спаянной группой, что повышает шансы на выживание. И… возможно… по отношению к ним, напротив, снижается критичность.
Папа замер, задумавшись, потом с удивлением сказал:
– А ты только что сформулировал первую разумно выглядящую гипотезу, поздравляю. Хм… Право, действительно разумно… Это еще вроде не обсуждалось. Забавно… – Он потянулся в кресле, как огромный кот. – Может быть, ты и не безнадежен. Запомни этот день, сегодня тебе впервые удалось встать на небольшой, еще не истоптанный человечеством участок мироздания.
– Сколько пафоса, папа! Ты переложил заварного крема в пирожное.
– А ты зря так. – Папа, кажется, немного обиделся. – Это действительно важный день. Подавляющее большинство проживают всю жизнь, так и не выйдя даже на шаг из этого истоптанного круга.
– Не думаю, что их это сильно огорчает.
Я зарылся в шкаф. Где-то здесь висел дедов костюм. Возможно, пиджак от него мне подойдет, дед был отнюдь не гигантом… Угу, слегка болтается, но для моих целей, пожалуй, сойдет. Белую водолазку надену под него, даже с намеком на какой-то стиль будет. Если, конечно, не смотреть на штаны и полуботинки… Нет, точно, нужно срочно не только придумать, откуда брать деньги, но и как их легализовать.
В радостном нетерпении я переминался около спуска в подвальное помещение, где в школьном гардеробе переодевалась Тома. С третьего этажа доносится: «Не прожить нам в мире этом без потерь», мимо торопливо проскакивают опаздывающие к началу дискотеки. Слышно, как на площадке второго этажа их встречает директорский патруль: Тыблоко с завучем бдят, чтобы не пронесли спиртное или не пришли выпившими.
Почувствовав движение за спиной, обернулся и от неожиданности приоткрыл рот – Тома поднималась из гардеробной на достаточно высоких каблуках. Иду навстречу и внимательно оглядываю ее снизу вверх. Да, теперь напротив моих глаз, если смотреть прямо, уже не кончик чуть вздернутого носика, а нижняя губа. Попытался представить нас со стороны, и меня передернуло от унижения.
– Тома… – простонал я, – что ты наделала… Специально?
– Что именно? – вздернула она правую бровь.
– Туфли на каблуке… Неужели сложно было подумать о том, что я сейчас и так ниже тебя ростом?!
Как назло, на последней фразе опять даю петуха.
Тома промолчала, насупившись. Радостно почирикивая, мимо проскочила стайка спешащих наверх девчонок. С интересом рассмотрели нас, некоторые продолжали нагло оборачиваться, даже пройдя мимо, а затем все вместе неприятно захихикали, обсуждая. Я покраснел от стыда и распирающей меня злости.
– Тома! – громко прошипел я. – Ну включи ты голову! Представь, как будет сейчас выглядеть наша пара!
– Пара? А с чего ты вдруг решил, что у нас будет пара? – с убийственным спокойствием спросила она и, обойдя опешившего меня, быстро зацокала по ступенькам.
Я замер, парализованный последними словами. Ситуация перевернулась настолько стремительно, что сознание не успевает за происходящим, и я лишь беспомощно провожаю удаляющуюся Тому взглядом, торопливо перебирая в уме варианты ответа и не находя ни одного спасительного.
Ушла. Прислушиваюсь к равномерному поцокиванию по кафельной плитке. Вот она на площадке третьего этажа – и все. Звучание каблучков стало глуше – в коридорах паркет – и затем совсем исчезает за дверью актового зала. Сверху, словно в насмешку, полилось, отражаясь от стен: «Червону руту не шукай вечорами…» Бреду в темный конец коридора, встаю у окна и, обхватив себя руками, начинаю покачиваться с пятки на носок и обратно, пытаясь успокоиться. Контуженые мысли по пьяным траекториям отползают от эпицентра; поверх них, чавкая острыми копытами, носятся огненные зебры злости и обиды.
Все, свободен, можно идти домой? Чувствую себя обделанным оленем.
– Ты мне не снишься, я тебе тоже, – начинаю вполголоса мрачно подпевать новой мелодии, выстукивая ритм подушечками пальцев по подоконнику. Хорошо, что меня парализовало. А мог бы и рвануть… Зажмуриваюсь, представив последствия. Вот… Что-то светлое в ситуации уже нашел. Давай мыслить позитивно. Ничего непоправимого, обычная размолвка.
Решившись, побрел, нетвердо переставляя ноги, на звук. На площадке второго этажа Тыблоко просветила, как рентгеном, взглядом и, не найдя ничего подозрительно похожего на выпирающую из-под одежды бутылку, пропустила наверх. Покрутившись на пятачке у входа в актовый зал, понял, что еще не готов к встрече с прекрасным, и направился в место не столь отдаленное, чтобы попить воды и привести в порядок расстроенные чувства.
В туалете кто-то умудрился выкрутить лампочку, и я озадаченно замер на пороге, вглядываясь в копошение неясных теней в темноте.
– Спокойно, ребята, это Дюха, – сказал кто-то негромко и скомандовал мне: – Проходи, не торчи там на проходе.
Я закрыл дверь, сделал пару шагов внутрь и остановился, присматриваясь. В углу кучковались несколько темных фигур, чуть дальше, у приоткрытого окна, кто-то быстрыми затяжками курил на улицу.
– Ха, пацаны, бухаем? – догадался я.
– Тихо ты! – сердито одернули меня. По голосу узнал Димона из десятого «Б».
Зрение тем временем адаптировалось, и я смог разглядеть детали действа. В центре группы старшеклассников – Антоха Веселов. Комсорг школы, любимец учителей, спортсмен и кандидат на золотую медаль, пытался вырвать зубами пластиковую пробку из тугого бутылочного горлышка, остальные тихо шипели советы.
- Предыдущая
- 28/84
- Следующая
