Мой любимый sputnik - Мураками Харуки - Страница 25
- Предыдущая
- 25/50
- Следующая
— Интересно, какая судьба у этих котов. — сказала Сумирэ. Она оттянула вперед ворот своей футболки, которая была ей велика, и расправила на ней складки. На Сумирэ были майка и шорты, надетые на голое тело — Мюу случайно узнала, что на острове Сумирэ ходит без нижнего белья. — Кто знает, может, их казнили: ведь эти коты познали вкус человеческого мяса, и, если бы остались и дальше разгуливать на свободе, могли бы превратиться в котов-людоедов. Или же, наоборот, им сказали: “Вы, парни, и так столько всего натерпелись”, и признали котов невиновными.
— А ты бы как поступила на месте мэра этого городка или начальника полиции?
Сумирэ ненадолго задумалась.
— Ну, например, отправила бы их куда-нибудь в трудовую колонию для принудительного возвращения на путь истинный. Чтобы сделать из них вегетарианцев.
— Неплохая идея. — Мюу рассмеялась. Потом сняла солнечные очки и повернулась к Сумирэ. — Мне это напомнило первую лекцию по католичеству, которую я услышала в средней школе. Не помню, рассказывала я тебе или нет о том, что шесть лет училась в очень строгой католической школе для девочек. Сначала, в младших классах, я ходила в обычную районную школу, а потом перешла в эту. Ну так вот, едва закончилась торжественная церемония приема новых учеников, то есть нас, как появилась некая выдающаяся монахиня, собрала всех нас в аудитории и рассказала, что представляет собой католическая мораль. Она была француженкой, но по-японски говорила совершенно свободно. Думаю, эта пожилая монахиня тогда много о чем рассказывала, но я запомнила и до сих пор не могу забыть одно место в ее лекции — о коте и необитаемом острове.
— Интересно, — сказала Сумирэ.
— “Судно потерпело крушение, и тебя выбросило на необитаемый остров. В спасательную шлюпку удалось сесть лишь тебе и еще одному коту. Вас носило по волнам в открытом море, пока, наконец, не прибило к необитаемому острову, на котором одни скалы и нет ничего, похожего на пишу. Источников с пресной водой — тоже. В лодке есть немного галет и воды: одному человеку можно кое-как протянуть дней десять”. Что-то в этом роде, примерно так она говорила.
На этом месте монахиня обвела нас всех взглядом и хорошо поставленным голосом, который было слышно в самых дальних уголках аудитории, сказала следующее: “Закройте глаза и постарайтесь представить себе такую картину. Вы вместе с котом оказались на необитаемом острове. Одинокий остров, затерянный в море, и нет никаких шансов, что за десять дней кто-нибудь придет на помощь. Когда кончится еда и вода, вы, скорее всего, умрете. Как вы поступите? Скажете, что кот страдает с вами на равных, и будете делиться с ним теми крохами еды, что у вас есть?” Монахиня замолчала и снова посмотрела на нас. Затем продолжила: “Нет. Это ошибка. И правильнее, если вы не будете делиться едой с котом. Почему? Потому что вы — благородные существа, избранные Богом, а коты — нет. Так что эти галеты вы должны съесть сами, в одиночку”, — очень серьезно сказала монахиня.
Сначала я решила, что это, должно быть, шутка. А дальше — раз! — и последует веселая ударная фраза, в которой заключена соль всего анекдота. Однако ничего подобного не прозвучало. Монолог монахини плавно перетек к таким вопросам, как достоинство личности и общечеловеческие ценности, а я так и зависла в полном недоумении на том же месте, где меня оставили, — с котом на необитаемом острове. Непонятно, что за суровая необходимость заставила ее говорить с детьми, только-только поступившими в эту школу, именно о таких вещах? Я до сих пор не могу этого понять.
Сумирэ серьезно задумалась.
— То есть получается, что в конце концов можно съесть и кота?
— Ну не знаю. До этого наша монахиня как-то не договорилась.
— Вы католичка? Мюу покачала головой.
— Нет. Просто эта школа случайно оказалась рядом с нашим домом, вот меня туда и отдали. Да, еще форма в ней была очень красивая. Я была там единственной не-японкой.
— Вам неприятно об этом вспоминать?
— О чем? Что я кореянка?
— Да.
Мюу снова покачала головой.
— Моя школа была очень либеральной. Правила жесткие, это правда, а среди монахинь попадались странные, чудаковатые личности, но сама по себе атмосфера была очень прогрессивной, и никакой дискриминации. Нет, ничего плохого я не чувствовала. У меня появилось несколько хороших подруг, да и вообще мне нравилось в школе, как-то было радостно. Конечно, всякие неприятные истории в жизни тоже случались, и не раз, но позже, когда я выросла, стала самостоятельной. Хотя, если говорить о неприятностях, то у кого их не бывает? Только у каждого — свои.
— Я слышала, в Корее едят котов. Это правда?
— Я тоже слышала. Но среди моих знакомых таких людей нет.
Полдень, и на площади было всего несколько человек. Самое жаркое время суток. Все островитяне укрылись в прохладных домах, многие погрузились в полуденный сон. Если какие-то странные личности в этот час и выползали на улицу, то, скорее всего, — иностранцы.
В центре площади стоял памятник Герою. Этот человек призывал к общенациональному восстанию в Греции, поднял народ на борьбу с турецкими войсками, оккупировавшими остров, но его схватили и приговорили к смерти. На портовой площади турки поставили хорошо заостренный кол, раздели несчастного Героя догола и посадили сверху. Кол медленно вонзился в задний проход и под тяжестью тела стал двигаться дальше, пробивая внутренности. В конце концов, острие вышло через рот. Человек умер не сразу — прошло какое-то время, пока он не отмучился окончательно. Рассказывали, что памятник стоит на том самом месте, где был кол. Наверное, в самом начале это была прекрасная бронзовая статуя, она производила сильное впечатление на людей, но морской ветер, пыль, помет чаек, да и само время сделали свое неминуемо разрушительное дело. Теперь даже черты лица Героя можно было разобрать с трудом. Жители острова не обращали никакого внимания на эту жалкую запущенную статую, да и сама она выглядела так, будто ей глубоко плевать на весь этот мир, что бы с ним ни произошло.
— У меня с котами тоже есть одна странная история, — неожиданно вспомнила Сумирэ. — Когда я училась в младшей школе — где-то классе во втором, — у меня был симпатичный пестрый котенок, трехцветный. Тогда ему было, наверное, полгодика. Однажды вечером я сидела на открытой веранде и читала, а мой котенок, как ненормальный, носился вокруг большой сосны во дворе. Коты так часто делают. Никого нет, ничего не происходит, как вдруг ни с того ни с сего они принимаются шипеть, выгибают спину дугой и прыгают вверх-вниз, пугают кого-то со страшной силой — шерсть дыбом, хвост трубой.
Кот в своем ошалелом состоянии даже не замечал, что я внимательно за ним наблюдаю. Зрелище было настолько странным, что я даже отложила книгу и смотрела на кошачьи кульбиты, уже не отрываясь. А кот продолжал свои одинокие игрища. И чем дольше он резвился, тем меньше все это походило на игру и выглядело уж как-то очень серьезно. Словно какой-то злой дух в него вселился, в этого кота.
Сумирэ отпила воды из стакана и почесала ухо.
— Я смотрела, смотрела, пока в конце концов не стало страшно. Я вдруг подумала, что кот, наверное, видит какую-то фигуру, то, от чего его начинает нервно колотить, как бешеного, а я это нечто не вижу. Немного спустя он стал носиться вокруг дерева — круг за кругом. В чудовищном темпе, совсем как тигры из детской книжки с картинками, которые превратились в масло. Некоторое время кот наматывал круги вокруг дерева, а потом в один миг рванул по стволу на верхушку. Я посмотрела вверх: кошачья мордочка еле виднелась где-то высоко в просвете между ветвями. Я стала громко звать его с веранды по имени. Но, похоже, кот меня не слышал.
Солнце вскоре село, подул прохладный ветер — обычный для конца осени. Я сидела на веранде и ждала, когда кот слезет с дерева. Это был очень дружелюбный кот, и мне казалось, что если я буду просто сидеть здесь и ждать, он непременно спустится вниз. Но он все не спускался. Даже мяуканья — и то не было слышно. Потихоньку темнело. Мне стало страшно, и я пошла в дом посоветоваться с родными. Все мне сказали: “Да не переживай ты. Скоро вернется”. Но кот так и не вернулся.
- Предыдущая
- 25/50
- Следующая
