Мой любимый sputnik - Мураками Харуки - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

— Не вернулся? — спросила Мюу.

— Да. Он исчез. Как дым. Все говорили, что кот, должно быть, ночью слез с дерева и отправился гулять себе куда-то. Хотя часто бывает, что коты забираются в панике на высокие деревья, и влезть-то они влезают, а вот спуститься — уже никак. Вниз смотрят — страшно. “Если бы кот еще был на дереве, — говорили мне, — он орал бы на всю округу. Все бы знали, где он”. Но я думала иначе. Мне казалось, что кот уцепился за ветку всеми четырьмя и трясется от страха — так, что даже мяукнуть не в силах. И поэтому, возвращаясь из школы, я садилась на веранде, смотрела, задрав голову, на верхушку сосны и громко звала его. Без ответа. Где-то неделя прошла, и у меня пропала всякая надежда. Я очень любила этого котенка. Так печально — просто невозможно. Когда я смотрю на сосну, у меня каждый раз перед глазами мой бедный котенок: мертвый висит высоко над землей, все так же вцепившись в ветку, твердый окоченевший комочек. Никуда он не убежал, не сумел, высох там от голода и умер. Сумирэ подняла голову и посмотрела на Мюу.

— После этого котов у меня больше не было. Я и сейчас их люблю. Но знаете… тогда я решила для себя, что в моей жизни будет один-единственный кот — тот несчастный котенок, который залез на сосну и уже не вернулся. Забыть его и полюбить другого — нет, я бы не смогла.

— Вот о чем мы говорили в тот день, пока сидели в кафе, — сказала Мюу. — Каждый вспоминал что-то свое — самый обычный, безобидный разговор. Так мне казалось сначала. Но позже у меня возникло ощущение, что все, о чем мы говорили тогда, — не случайно, во всем заложен некий смысл. Хотя, может, я слишком много обо всем этом думала и просто перемудрила.

Сказав это, Мюу отвернулась от меня и посмотрела в окно.

— Можно я задам вам один вопрос? Извините, что прерываю, но уже давно меня сильно беспокоит одна вещь, — сказал я. — Вы сказали, что Сумирэ без вести пропала на этом острове, исчезла “как дым”. Вы именно так выразились. Четыре дня назад. И вы заявили об этом в полицию. Так?

Мюу кивнула.

— Но вы не связались с семьей Сумирэ, а вызвали сюда меня. Почему?

— Дело в том, что у меня нет ни малейшего представления, что стряслось с Сумирэ. А насколько это правильно: связываться с ее родителями и тревожить их, пока еще ничего не ясно? Не знаю, поэтому я и металась в сомнениях, а потом решила, что лучше всего еще немного подождать и посмотреть, что будет.

Я попробовал представить, как отец Сумирэ — этот холеный красавец — садится на паром и приплывает на остров. Мачеха, понятное дело, расстроится, и что — она тоже сюда приедет? Да уж. если б они и в самом деле появились, это превратилось бы в одну сплошную головную боль. Хотя и без них все. что здесь происходит, уже давно вползло на территорию “большой головной боли”. Как вообще такое возможно — чтобы иностранец пропал на таком малюсеньком острове, и уже четыре дня его никто не видел?

— И все-таки — почему вы позвали меня?

Мюу сменила позу: она сидела босиком, закинув ногу на ногу, а сейчас поменяла ноги и поправила юбку, оттянув подол вниз.

— Вы — единственный человек, на кого я могу опереться.

— То есть как — ни разу меня не видя?

— Сумирэ доверяла вам, как никому другому. Говорила: что бы ни случилось, вы способны глубоко в душе принять любую ситуацию такой, как она есть.

— Это — мнение абсолютного меньшинства людей, которые меня знают, — сказал я.

Прищурившись, Мюу улыбнулась. У глаз появились ее обычные мелкие морщинки.

Я встал, подошел к ней, взял из ее руки опустевший бокал. На кухне налил “Курвуазье”, вернулся в гостиную и протянул ей. Поблагодарив, Мюу взяла коньяк. Шло время, несколько раз беззвучно колыхнулась занавеска. Ветер приносил с собой запахи чужой земли.

— М-м… Вы действительно хотите узнать, что произошло на самом деле? — спросила Мюу. В ее голосе слышались сухие нотки: словно какое-то время ее мучили сомнения, а сейчас она приняла окончательное решение.

Я перевел взгляд на лицо Мюу. Потом сказал:

— Есть только одна вещь, в которой я уверен на все сто. Если бы я не хотел узнать правду; я бы сюда не приехал. Вот так.

Какое-то время Мюу невидящим взглядом — словно что-то яркое слепило ей глаза — смотрела в сторону занавески. Потом заговорила — тихо, спокойно.

— Это случилось в тог же день, когда мы сидели в кафе и разговаривали про котов. Ночью.

После бесед о котах в кафе Мюу с Сумирэ зашли в магазин за продуктами и вернулись к себе в коттедж. До ужина они, как обычно, занимались своими делами. Сумирэ ушла к себе в комнату и что-то писала, склонившись над ноутбуком. Мюу сидела на диване в гостиной, закинув руки за голову, и с закрытыми глазами слушала баллады Брамса в исполнении Джулиуса Кэтчена. Старая долгоиграющая пластинка, но игра Кэтчена, спокойная, насыщенная тонкими эмоциями, — истинное удовольствие. Пианист не навязывает ничего от себя, в его исполнении — лишь чувства композитора, переданные в совершенстве.

— Тебе музыка не мешает? — Мюу, не выключая Брамса, заглянула в комнату Сумирэ. Дверь была распахнута настежь.

— Брамс не может помешать, — обернувшись, ответила Сумирэ.

Мюу никогда раньше не видела, чтобы Сумирэ так сосредоточенно что-то писала. На ее лице появилось какое-то новое напряженное выражение. Рот плотно сжат — будто у хищника на охоте, взгляд стал глубоким.

— А что ты пишешь? — спросила Мюу. — Новый роман о спутнике?

Жесткие складки в уголках рта Сумирэ чуть разгладились.

— Да так, ничего серьезного. Всякие мысли. Всплывают в голове, я их записываю на всякий случай — может, когда пригодятся.

Мюу вернулась на диван и с головой погрузилась в маленький мир, рожденный звуками музыки в лучах послеполуденного солнца. “Какое это, должно быть, счастье — так красиво играть Брамса! Если бы я могла… Все-таки его небольшие вещи, особенно баллады, никогда мне раньше не давались. Я не могла полностью раствориться в этом мире мимолетных нюансов состояний и вздохов, что переливаются друг в друга и мгновенно исчезают. Сейчас я могла бы сыграть Брамса лучше, красивее, чем прежде”. Но Мюу знала…

Я больше никогда ничего не смогу сыграть.

В половине седьмого Мюу и Сумирэ вместе приготовили на кухне ужин и, накрыв на веранде, сели есть. Суп из морского окуня с зеленью, овощной салат и хлеб. Бутылка белого вина, после еды — горячий кофе. Из-за острова показалось рыболовное судно: было видно, как оно заходит в порт, оставляя за кормой короткий след белой пены. Наверное, рыбаков дома ждал горячий ужин.

— Кстати, мы когда планируем возвращаться? — моя тарелки в раковине, спросила Сумирэ.

Мюу посмотрела на стенной календарь:

— Еще недельку я бы расслаблялась, ни о чем не думая. Больше не получится. Будь моя воля, вообще никуда бы не уезжала, осталась бы здесь навсегда.

— Будь моя воля — я, конечно, тоже — улыбаясь, сказала Сумирэ. — Что поделаешь, все самое лучшее в жизни когда-нибудь кончается.

Еще не было десяти, когда они, как обычно, разошлись по своим комнатам. Мюу переоделась в белую хлопковую пижаму с длинными рукавами, легла, и не успела ее щека коснуться подушки, как она уже спала. Но довольно скоро проснулась — будто ее растормошили удары собственного сердца. Мюу бросила взгляд на дорожный будильник у изголовья — чуть больше половины первого. Комната окутана мраком, кругом глухая, глубокая тишина. И все же она ясно чувствовала: рядом кто-то есть, прячется, затаив дыхание. Натянув одеяло до подбородка, Мюу вся обратилась в слух. Сердце в груди принялось бешено колотить в свой сигнальный барабан. Больше — ни звука. Но точно — в комнате кто-то есть. Это не дурной сон, который все снится, когда уже проснулся, нет. Мюу протянула руку и, стараясь делать все бесшумно, чуть приоткрыла штору. В комнату просочилась струйка лунного света. Не двигаясь, одними глазами Мюу стала обшаривать всю комнату.

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая