Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 13

Теоретически при этом можно было читать Канта и в ином парадигмальном ключе, т. е. произвольно помещая его в контекст премодерна. В моей жизни был один эпизод, о котором я рассказывал Фрэнсису Фукуяме. Будучи в Токио, я общался с одним японским профессором из «Католического университета».

Обратите внимание: «Католический университет» под Токио. Для чего он там построен? Для того, чтобы отучить японцев от премодерна — буддизма и культа солнечного бога-императора. Этот университет прибыл туда вместе с американскими оккупационными войсками и был призван переучить японскую элиту так, чтобы она поскорее забыла свою традицию, духов, богов, покемонов и др.

Так вот, как-то сидя в традиционном японском ресторане, мы заговорили с этим профессором о Канте. Он, как выяснилось, всю жизнь специализировался на философии Канта, написал о нем много работ и защитил диссертацию. Пожилой человек, прошедший весь курс унижения и воспитания в оккупационной послевоенной среде. Мы с ним как раз прожевали огромную голову какой-то японской рыбы. Затем он сказал мне: «Я очень люблю Канта, но Кант не понял одной вещи: что феномен и ноумен совпадают. Еще в юности я сидел во дворике своего маленького дома, смотрел на звезду и написал танку: «Как прекрасна эта звезда, и нет разницы между мной, воспринимающим эту звезду, и звездой, воспринимающей меня».

Вот смотрите, как здесь проступает неискоренимость парадигмы премодерна! Американские оккупационные войска старательно выстроили «Католический университет», перевели Канта на японский, заставили этого профессора отказаться от древних духов и самурайских обычаев, зарыть свой меч подальше. Его научили Канту. И что же мы видим? Если бы его не завоевали, он рубил бы там этим «кантам» головы. Его научили, его посадили в философскую оккупационную клетку, а он все равно остается незыблемым элементом «премодерна», трактующим Канта так, как требует этого логика Традиции, логика буддистской традиции.

Вот так можно увидеть философию модерна глазами премодерна. В принципе, так трактовать Канта — все равно, что рубить самурайским мечом его духовную голову. И это не крайняя форма идиотизма, это голос подполья традиционного общества, который вполне серьезно может готовить тем самым реванш. Фукуяма, когда я ему рассказал этот эпизод, вздыхая, кивнул.

Но как истолковать Канта, исходя из постмодерна? Что он для нас сегодня? И вот здесь возникает очень интересный момент.

В случае «клинического» непонимания Канта японским профессором все прозрачно: у него есть своя традиция, которую он, ничтоже сумняшеся, приписывает Канту — чтобы его американцы оставили в покое.

Постмодерн, со своей стороны, есть также «клиническое» непонимание Канта, но совершенно в другом ключе. Постмодернистское прочтение Канта сводится к полному игнорированию его «гуманистического» пафоса. Философия Канта полностью отрывается от просветительского и гуманитарного контекста. В Канте берется только фактическая часть критики онтологического статуса субъекта и объекта, т. е. грубо говоря, идея, что субъект (мыслящий человек) и объект (внешний мир) есть лишь логические допущения; на самом же деле, никто твердо не знает и никак не может доказать, что они, действительно, есть. С другой стороны, из рассуждений о практическом разуме берется концепция воли (технически истолкованная мораль) как того инструмента, с помощью которого преодолевается на практике онтологическая бездоказательность субъекта и объекта. Таким образом Кант расшифровывается как радикальный нигилист, прямой предшественник Ницше, подготовивший концептуальную почву для теорий «смерти автора», произвольной игры социальных механизмов, «Общества Спектакля» Ги Дебора, «микрополитики желаний», «тела без органов», «ризомы» Жиля Де-леза и Феликса Гваттари, так как из кантовской критики становится понятным, что нет ни субъекта, ни объекта, а есть только механизм рационализации и апперцепции, пребывающий в своего рода безвоздушном пространстве. Промежуточной стадией между собственно Кантом и постмодернизмом можно назвать концепцию Мартина Хайдеггера относительно «Dasein» и Inzwieschen («бытия-между»).

Постмодерн как стиль: смешение парадигм

Как можно охарактеризовать философствование постмодерна? Здесь невозможно дать какого-то последнего решения. Мы пытаемся описать и понять явление, которое еще не состоялось, которое только сейчас складывается, притягивает, призывает нас к себе. И тем не менее, что-то о нем мы уже можем сказать.

Самое принципиальное в подходе парадигмы постмодерна — это утверждение, что модерн и премодерн, как минимум, сопоставимы, рядоположены и друг друга стоят.

Впервые термин «постмодерн» был использован американцем Чарльзом Дженксом применительно к архитектуре. Дженкс утверждал, что существуют строгие каноны архитектуры модерна. Разумеется, архитектура модерна может быть какой угодно, очень разной, в зависимости от индивидуальности архитектора. Но существуют некоторые границы, в которых архитектор модерна строит. И вот к архитектурному сооружению модерна (в качестве постмодернистического хода) Дженкс предложил добавить, например, купол в стиле храма Василия Блаженного. Так из смешения — невозможного ни в парадигме премодерна, ни в парадигме модерна как таковых — складывается стиль постмодерна. В итоге мы получаем вначале ироничное, провокационное, откровенно эпатажное, напоминающее дадаизм или сюрреализм, напластование парадигм премодерна и модерна.

«Новенькое времечко»

Постепенно программа стилистики постмодерна проясняется и становится все более интересной. Парадигма модерна была системным отрицанием парадигмы премодерна — это понятно. В премодерне, в обществе Традиции утвердили: «Бог». В Модерне восстали: «Нет, не Бог. Человек, природа, но не Бог». В премодерне констатировали: «Вечность». В модерне опровергли: «Нет, не вечность, но время». В премодерне постановили: «Время протекает циклически». В модерне оспорили: «Нет, время течет лишь в одну сторону, оно необратимо». На каждое утверждение парадигмы премодерна парадигма модерна ответила отрицанием, суждением по принципу «нет». Это был настоящий, полнокровный нигилизм, точно распознанный Ницше, Шпенглером, нашим Данилевским...

Что же предлагает парадигма постмодерна?

Во-первых, она предлагает принять как данность тот факт, что парадигма модерна исчерпана. «Мы больше ей не верим, мы больше ее не понимаем, мы больше не считаем, что она обладает внутренней энергией», — говорят нам люди постмодерна, — «Иными словами, нам скучно. Не то чтобы «модерн неправ». Нам безразлично, прав «он» или нет. Нам просто скучно. Это нам надоело. То есть совсем надоело. Все надоело, и философия в том числе».

Философия являлась главной структурой, ответственной за сохранение парадигмы модерна, за создание преемственности и ортодоксии в рамках этой парадигмы. Соответственно, эпоха постмодерна транслирует устами своих адептов: «Нам надоела философия модерна, мы от нее устали. Мы хотим чего-то новенького». Но если Новое время было очень серьезно настроено по отношению к старому времени, то постмодерн — это именно «Новенькое время». Оно не новое, и даже не новейшее, а новенькое. И даже не время, а времечко. Не случайно одна российская телепередача получила такое название. В этом проявился дешевый, убогий постмодерн, «постмодерн для масс».

«Новенькое времечко» постмодерна сообщает нам в первую очередь о том, что модерн более неинтересен.

Мы знаем две фазы парадигмального состояния: обширный, бесконечный, бескрайний мир в фазе Традиции и довольно агрессивный, динамичный и до сих пор еще сохранивший значительную часть своей легитимности мир модерна, который по инерции все еще с нами. Но тут-то и приходит нечто третье, чего мы не знаем, что еще непонятно и не высветлено, но что уже здесь. Это третья парадигма. Она стучится в двери, она уже в них входит. Да что там, она пришла, наступила, стала нашим настоящим.