Послемрак - Мураками Харуки - Страница 26

• Предыдущая
• 26/31
• Следующая

– Ну, не знаю… – говорит Мари. – Мне все-таки проще думать, что после смерти не будет уже ничего.

– Это, наверное, потому, что у тебя сильная психика.

– У меня?

Букашка кивает:

– Ты, похоже, саму себя крепко держишь в руках.

Мари качает головой:

– Скажете тоже. Я же ничего не удерживаю… С самого детства никогда в себя не верила. Вечно перед всеми робела. В школе меня дразнили по любому поводу. До сих пор внутри этот страх сидит: ну вот, сейчас опять дразнить начнут. Даже сны об этом снятся постоянно.

– Но ты ведь стараешься от этого избавиться, правда же? От всех этих страхов, от дурных воспоминаний… И потихоньку-полегоньку у тебя получается, верно?

– Потихоньку-полегоньку, – кивает Мари. – Видно, характер такой. На месте стоять не могу. Вечно заставляю себя что-то делать. Какие-то усилия прилагаю.

– Вот-вот. В одиночку – тюк, тюк. Как дровосек в лесу…

– Ну, примерно.

– Вот я об этом и говорю. Здорово, когда люди так могут.

– Когда стараются?

– Когда могут заставить себя постараться.

– Даже если они больше ни на что не способны?

Букашка молча улыбается.

Мари размышляет над ее словами, потом говорит:

– Конечно, какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я – беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее – все тут же и развалилось…

– У тебя парень есть? – вдруг спрашивает Букашка. Мари качает головой.

– Так, может, ты еще девочка?

Мари краснеет, потом чуть заметно кивает:

– Ага.

– А чего ты стесняешься? Ничего стыдного нет.

– Угу.

– Что ж, никто пока не нравился?

– Встречалась кое с кем. Да все как-то…

– Нравился, но не настолько?

– В общем, да, – кивает Мари. – Что-то в нем, конечно, было, но до этого доводить как-то не захотелось… Я сама плохо поняла.

– Ну и ладно, подумаешь. Не захотелось – и не надо. Здесь-то чего себя заставлять? Я вот, честно сказать, с целой кучей мужчин переспала. Но если подумать – все это было скорее от страха. Когда меня мужики не очень хотели – боялась, что вообще никому не нужна. А когда хотели – не могла отказать как следует. Вот и все, без вариантов. А в сексе из страха ничего приятного нет. С каждым разом все меньше понимаешь, зачем на свете живешь… Соображаешь, о чем я?

– Кажется, да.

– Ну вот. Встретишь кого надо – тогда и в себе уверенности побольше будет, чем до сих пор. А с середины на половину хорошие дела не делаются. Некоторые вещи на свете получаются только в одиночку. А некоторые – только вдвоем. Уметь их совмещать – хорошая штука. А вот путать одно с другим никуда не годится.

Мари кивает.

Букашка задумчиво теребит мочку уха.

– Я, к сожалению, все это поняла слишком поздно…

– Послушайте, Букашка…

– Ну?

– Вы же обязательно убежите, правда?

– Ох, – качает головой Букашка. – Иногда кажется, что я убегаю от собственной тени. Хоть на край света от нее уматывай – она все равно за пятки цепляется. Разве можно оторваться от своей тени?

– Но, может, это не так? – говорит Мари. И, немного подумав, добавляет: – Может, это не ваша тень, а что-то совсем другое?

Букашка задумывается. И наконец кивает:

– Да уж… Придется разобраться с ней до конца. Ничего другого не остается.

Она смотрит на часы, крепко потягивается и встает.

– Ну что… Пойду поработаю. Ты поспи немного, а как рассветет – езжай домой. Договорились?

– Ага.

– За сестру не волнуйся, все будет хорошо. Мне почему-то кажется.

– Спасибо, – кивает Мари.

– Вы с сестрой, видно, не очень ладите… Но ведь когда-то было и по-другому. Вспомни тот момент, когда ты почувствовала, что на всем белом свете она для тебя – самый родной человек. Сразу, может, и не припомнишь. Но если постараешься, что-нибудь всплывет обязательно. Все-таки семья – это очень долгие отношения. И этот момент хоть однажды, да наступал…

– Я постараюсь, – обещает Мари.

– Я и сама часто о прошлом думаю, – продолжает Букашка. – Особенно теперь… И вот что замечаю. Если очень хорошо, изо всех сил постараться, можно вызывать из прошлого любые воспоминания. Все, что с тобой в жизни случилось. Все, что сама считала давно забытым. Только настройся на правильный ритм, оно тут же – раз! – и выскакивает. Из глубины памяти – прямо тебе в мозги. Но знаешь, что самое интересное? Наша память – ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего-то действительно важного не раскопать, хоть тресни…

Стоя посреди номера, Букашка помахивает пультом от телевизора.

– И вот что я думаю. Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо. Все равно какие воспоминания. Дорогие или никчемные, суперважные или нелепые – все они просто топливо. Газетная реклама или философские трактаты, грязная порнуха или десятитысячные банкноты – для огня, в который их бросают, все это просто бумага. Не будет же огонь полыхать по-разному, завывая то и дело: «О, Канта подкинули!» или «Ага, вечерние новости!» или «Ух ты, какие сиськи!» Огню все до лампочки… Вот так же и с нашими воспоминаниями. Ненужные, случайные, бросовые, одноразовые – все сгодится, лишь бы огонь не погас…

Букашка несколько раз кивает, соглашаясь с собой.

– А если бы внутри меня этого топлива не было, – продолжает она, – если б не было этих ящичков со всяким, казалось бы, хламом – я бы, наверное, уже давно сломалась. Уткнулась бы носом в колени и замерзла где-нибудь под забором. А пока могу что-то доставать из памяти – нужное, ненужное, все равно, – даже мою собачью жизнь еще можно за что-то любить. И когда кажется: все, конец, не могу больше, – просто жгу, что еще горит, и как-то бреду себе дальше…

Мари смотрит на Букашку снизу вверх, не отрываясь.

– В общем, Мари-тян, поройся как следует в памяти. Откопай там что-нибудь о своей сестре. Это будет хорошее топливо. И для тебя, и для нее.

Мари молчит.

Букашка снова глядит на часы:

– Ну все, я пошла!

– Спасибо тебе, – говорит Мари. Букашка машет рукой и уходит.

Оставшись одна, Мари оглядывается вокруг. Тесный номер «лав-отеля». Окон нет; за декоративными жалюзи проступает только ниша в стене. Не по комнате огромная кровать. Над изголовьем – пара дюжин кнопок неизвестного назначения. Прямо не постель, а кабина самолета. В углу – платный автомат: за стеклом поблескивают искусственной плотью вибраторы, а над ними порхают цветастые трусики-бикини вызывающих очертаний. Интерьер, что и говорить, для Мари непривычный. И все же она не ощущает от этих стен никакой агрессии. Напротив – здесь, в одиночестве, Мари наконец становится как-то надежно. И она с удивлением понимает, что так спокойно ей не было уже очень давно. Утонув в кресле, она закрывает глаза – и почти сразу проваливается в сон. Короткий, но очень глубокий. Тот, которого ей так не хватало.

Огромный, похожий на склад подвал, где по ночам репетирует джаз-банда. Окон нет. С высокого потолка свисают какие-то трубы. Вентиляция совсем слабая, поэтому курить запрещено. Ночь подходит к концу, основная часть репетиции завершилась, и после перерыва музыканты устраивают свободный джем-сейшн. Всего в подвале десять человек. Две девушки. Одна за пианино, у другой в руке сопрано-саксофон.

В компании электрооргана, контрабаса и ударника Такахаси выдувает затяжное соло на тромбоне. Неспешный блюз Сонни Роллинза, «Sonnymoon for Two». Исполняет парень неплохо. Берет скорее не техникой, а интонацией, общим рисунком фразы. Оригинальная манера игры. Закрыв глаза, Такахаси полностью растворяет себя в мелодии. Иногда его поддерживают простенькими риффами тенор-сакс и труба. Отдыхающие музыканты слушают их, подливая себе кофе из термосов, ковыряясь в нотах или ухаживая за инструментами. А после особо удачных пассажей одобрительно вскрикивают.

• Предыдущая
• 26/31
• Следующая