Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки - Страница 66

• Предыдущая
• 66/104
• Следующая

Я гляжу на дерево над головой. Меж толстых веток проглядывают лоскутки угрюмых туч.

— Но отсюда не убежать, — говорю я. — Разве по Карте непонятно? Все выходы перекрыты. Здесь — Конец Света. Назад не вернуться, вперед не продвинуться.

— Я не знаю, что там за конец, но отсюда обязательно должен быть выход. Это я нутром чую. Как будто на небе написано: «Отсюда есть выход». Вот я и думаю: должен быть какой-нибудь способ, вроде птичьего. Куда летят птицы? Наружу. Значит, за Стеной действительно есть внешний мир, а людей из Города туда не пускают. Иначе зачем обносить Город Стеной? А если есть стена, в ней должен быть выход.

— Возможно, — вздохнул я.

— Он есть, и я его найду. Мы с тобой убежим отсюда. Я в такой дыре загибаться не собираюсь.

Тень замолчала и снова застучала каблуком по земле.

— Мне сразу ясно было — это Город-урод. Да и сейчас я думаю так же. Но в своем уродстве он гармоничен. Каждая деталь неправильна, но все подходит друг другу, все имеет свой порядок... Примерно вот так.

Тень каблуком начертила на земле окружность.

— Круг замкнут. Чем дольше я сижу и чего-то жду, тем чаще начинает казаться, будто ониправы, а я ошибаюсь. Уж слишком складно у нихвсе подогнано... Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Мне иногда тоже так кажется. Что моя жизнь в сравнении с Городом — жалкое недоразумение.

— Наоборот! — восклицает тень, рисуя на земле какие-то закорючки. — Это мы правы, а ониошибаются. Мы хотим жить по природе, а ониприроду переделывают. Ты не должен сомневаться. Верь, пока остаются хоть какие-то силы. Иначе сам не заметишь, как Город проглотит тебя, окончательно и бесповоротно.

— Что нормально, что нет — каждый понимает по-своему. А у меня украли память, и я не могу сравнить и понять, что есть что.

Тень кивает.

— Я знаю, ты сейчас не в себе. Но все же попытайся сообразить... Ты веришь в вечный двигатель?

— Да нет... По-моему, его не бывает.

— Вот и здесь так же. Этот Город, безопасный и совершенный, — все равно что вечный двигатель. Совершенных миров не бывает. А этот мир почему-то есть. Значит, откуда-то он получает энергию для поддержания своего уродства.

— Но откуда?

— Этого я пока не пойму. Говорю же, все это только версии. Еще нужно обдумать их до конца. Подожди немного.

— Ну, расскажи хотя бы версии. Может, я чем помогу.

Тень вынимает руки из карманов и, подышав на пальцы, сцепляет их на коленях.

— Да нет, у тебя не получится. У меня ведь болит только тело, а ты болеешь изнутри. Сначала ты должен вылечиться. Иначе мы оба превратимся в мусор еще до побега. Мне нужно посидеть и в одиночку все обдумать. А тебе надо прийти в себя, иначе мы не спасем твою задницу. Это сейчас самое главное.

— Да, я сейчас не в себе, это правда, — говорю я, разглядывая круг на земле. — Никак не могу определиться. Понять, что за человек я был когда-то. И сколько сил остается, когда забываешь себя... Здесь, в Городе, у которого своя сила и свои ценности. Как и ты, я с приходом зимы тоже слабею. И уже не верю в себя, как раньше...

— Да нет же, все не так! — спорит со мной моя тень. — Себя-то ты не теряешь. Просто от тебя скрыли память о том, кто ты на самом деле. Поэтому ты и запутался. Но запомни одно: ты не ошибаешься. Даже если потерял память, твое «я» выведет тебя куда нужно. Оно с тобою всегда, потому что твоему телу для любого поступка нужен вопрос «зачем». А если уж совсем просто, — от себя ты не уйдешь никуда. Ты — это ты. Нужно только верить в себя. Иначе тебя унесет во внешний, чужой мир, и ты не найдешь дорогу обратно до конца жизни.

— Я попробую, — обещаю я.

Моя тень кивает, поднимает голову, долго разглядывает небо. И, ничего не найдя в нем, закрывает глаза.

— Когда я не знаю, куда идти, я всегда вспоминаю птиц, — говорит моя тень. — Глядя на них, я понимаю, что не ошибаюсь. Птицам плевать на порядки в Городе. Ни Стена, ни Ворота, ни зов охотничьего рога не собьют их с пути. Когда звучит рог, ты, надеюсь, смотришь, что в это время делают птицы...

Я слышу, как Страж окликает меня. Время свидания истекло.

— Ты пока не приходи, — шепчет мне тень на ухо. — Когда надо будет, я сам устрою встречу. Этот Страж себе на уме; будем часто встречаться — обязательно что-нибудь заподозрит. Тогда всему плану конец. Поэтому делай вид, будто у нас с тобой разговор не клеится. Понятно?

— Понятно, — киваю я.

— Ну как? — спрашивает Страж, когда я возвращаюсь в Сторожку. — Очень весело разговаривать с тенью, которую давно не видел?

— Не знаю... — качаю я головой.

— Вот и я о том же, — удовлетворенно кивает он.

Лезть по веревке оказалось проще, чем карабкаться по лестнице жаббервогов. Я отталкивался ногами от скалы, то и дело повисая в пространстве, перехватывал веревку повыше, подтягивался и рывок за рывком поднимался вверх. Прямо сцена из «Аламо»63. Ну разве что веревка в кино без узлов. На веревку с узлами зритель не клюнет.

Время от времени я задирал голову и смотрел на огонек ее фонаря, но не мог разобрать, сколько еще осталось. Рана на животе пульсировала в такт сердцу. Ушибленная голова раскалывалась на куски. Боль не мешала лезть по веревке, но и униматься вроде не собиралась.

Луч ее фонаря становился все ярче. Хотя, если честно, мне это только мешало. К темноте я уже привык, а на свету начал соскальзывать, теряя ориентировку. Выступы в скале на свету казались ближе, а тени — глубже. Да и просто слепило глаза. Что ни говори, даже человеческое тело приспосабливается к новым условиям. Стоит ли удивляться тому, что научились вытворять в темноте жаббервоги.

Узлов через шестьдесят или семьдесят я наконец дополз до цели и, подтянувшись на руках, выбрался на каменную площадку, как пловец на бортик бассейна. От веревки руки совсем занемели, и подтягиваться пришлось очень долго. Словно я только что проплыл кролем километр или два. Толстушка помогала мне, таща за ремень.

— Ну, слава богу! — воскликнула она. — Если б не веревка, мы бы минут через пять утонули.

— Очень мило, — выдавил я, без сил распластавшись на земле. — Вода высоко поднялась?

Она осветила скалу под ногами, взялась за трос и вытянула его из пропасти. Где-то с узла тридцатого он стал насквозь мокрым. Она была права: проползи мы по лестнице еще пять минут — и нам стало бы некуда торопиться.

— Деда нашла? — спросил я.

— Конечно, — ответила она. — Он там, в Алтаре. Только ногу вывихнул, когда убегал.

— Он что, добирался сюда с вывихнутой ногой?

— Ага. Дед крепкий. У нас в семье все выносливые.

— Похоже на то, — согласился я. Конечно, я тоже не хлюпик, но на спор с этой парочкой тягаться бы не стал.

— Идем! Он нас ждет. Хочет срочно с тобой поговорить.

— Взаимно...

Я снова взвалил на плечи рюкзак и поплелся за ней к Алтарю. Мы подошли к круглой дырке в скале, нырнули в нее и оказались в просторной пещере. Большая натриевая лампа освещала ее рассеянным желтым сиянием, точно в каком-нибудь бомбоубежище. От выступов на стенах по всей пещере разбегались причудливые тени. Под лампой, закутавшись в одеяло, сидел Профессор. Половину его лица скрывала густая тень. Из-за странного света казалось, будто глаза его провалились в череп, но настрой у старика был веселым и общительным.

— Ну что, натерпелся страху? — бодро спросил он. — Я знал, что вода поднимется, но думал, вы появитесь раньше.

— Прости, дед, — сказала толстушка. — Я заблудилась на улице, а потом искала его весь день, и мы опоздали на целые сутки...

— Ладно, ладно! — махнул рукой Профессор. — Опоздали, не опоздали — теперь уже все равно.

— Как это? — не понял я. — Что значит «все равно»?

• Предыдущая
• 66/104
• Следующая