Юг - Гончар Олесь - Страница 4

— За меня не беспокойся: я насквозь вижу, где у него что делается. Наперед скажу, сколько центнеров даст каждый его клин.

— Озимая у него не хуже нашей, — убежденно сказала Аленка. — Надеются взять по тридцать в среднем.

— И возьмут, — поддержал сестру Гриша.

Анисим Артемович несколько минут сидел молча. Потом поднялся из-за стола, взлохмаченный, сердитый, и грозно посмотрел на жену. Та даже попятилась к печке.

— Ты знаешь, Мотря, почему у него в этом году такая пшеница уродилась? Наша лесопосадка ему снег задержала. Ясно? Все ветры об нее ломались!

«А разве днипрельстановская посадка не защитила нашу рожь?» — хотела заметить жена, но, прислушавшись к тяжелому дыханию Аргемыча, решила лучше смолчать.

Ветры…

Они бушевали уже несколько дней. Рыбаки на Днепре вместо парусов ставили зеленые ветки, и этого было достаточно, чтобы лодка, ныряя в высоких волнах, быстро неслась против течения. Жнейки, уже отработавшие свое и ставшие на отдых до будущего года, размахивали крыльями на колхозном дворе, лопасти гудели под натиском горячего ветра. Пыль вставала на шляхах, сухими волнами гуляла над полем. Степные птицы поседели от этой пыли. Ветер срывал с копен пышные золотые шапки, перекатывал их по жнивью.

Согнувшись против ветра, Анисим Артемович спешил на ток. Вечерело. Солнце заходило без зарева — на сушь и зной. Медленно угасая, оно опускалось в красную густую мглу.

На полпути к току работали тракторы. Уже было где развернуться им, дать волю мощным плугам! Комбайн «Сталинец», поставленный Анисимом Артемовичем на стационар, молотил круглые сутки. С каждым днем из-под копен освобождалась все большая площадь, ровная, чистая, готовая лечь под лемехи.

Сейчас оба трактора почему-то стояли.

«Что там у них случилось? Почему они митингуют?» — с тревогой думал Анисим Артемович, приближаясь к трактористам, которые, остановив свои агрегаты, собрались вместе с прицепщиками на высоком кургане с деревянной вышкой. Все смотрели на юг, размахивали руками, о чем-то тревожно спорили. Их голоса относило ветром. В центре группы стояла взволнованная Аленка, держа в руках свою красную косынку. Гриша, заметив отца, стал нетерпеливо звать его.

Широко ступая по рыхлой пахоте, Анисим Артемович тоже взобрался на курган, вспаханный уже со всех сторон. На юге что-то горело.

Волнистая огненная полоса медленно покачивалась на потемневшем небосклоне. Она то припадала к самой земле, то снова вздымалась пламенной кривой, зловеще набухая в отдельных местах большими огненными гнездами. Трактористы и прицепщики высказывали разные догадки. Но почти все сходились на том, что горит далеко — в «Пятилетке» или в совхозе «Авангард».

— Наверное, опять стерню выжигают… У них комбайны очень высоко покосили.

— Да, но кто же палит стерню в такой ветер?

— И что это за вспышки появляются все время?

— То, наверно, солома из-под комбайнов. Они ее тоже сжигают на месте.

— Помнишь, так в сорок первом горело за Днепром, когда новокаменцы свои хлеба жгли…

— Смотри, вроде стихает.

— Нет, опять разгорается.

— Солома?

Всем хотелось верить, что горит далеко и горит только жнивье и солома. Однако тревога нарастала, холодок закрадывался в сердце. А что, если не жнивье? Что, если горят… копны?

Анисим Артемович, мрачно вглядываясь вдаль, начинал сердиться.

— Давно загорелось? — спросил он.

— Кто его знает… Мы недавно заметили.

— Ну-ка, Гришка, разуйся — и на вышку! — скомандовал Анисим Артемович сыну. — Да быстрее!

Гриша молча сорвал с ног запыленные солдатские ботинки и, став товарищам на плечи, кошкой полез наверх. Внизу все притихли, ожидая его сообщений. Стояли, закинув головы, напряженные, сосредоточенные.

— Ну?

— Кажется… в «Днипрельстане».

— У Петра! — вскрикнула Аленка, в ужасе глядя на отца.

А он, не обращая на нее внимания, свирепо кричал сыну:

— Внимательно смотри мне! Где именно?

— За Соленой балкой… Только не разберу: чи там, где комбайн ходил, чи левее, во второй бригаде… Нет, как раз во второй!

Анисим Артемович покачнулся, как от сильного удара.

— Чего ж вы стоите? — вдруг пошел он на трактористов, на дочь, на всех, кто стоял рядом. — Уши вам позаложило? На второй у них пшеница еще в копнах!

Трактористы молчали, будто сами были виновниками пожара. Гриша, спустившись с вышки, стоял с тяжелыми ботинками в руках, часто дыша.

— Папа…

— Цыть!.. По агрегатам! — во весь голос закричал Артемыч, стискивая кулаки. — Заводи! Пускай! Полным ходом!

Не прошло и пяти минут, как оба трактора вместе с плугами уже грохотали по полю, идя напрямик к зловещему огню.

Передний трактор вел Гриша. Штурвал дрожал в его руках, как горячий пулемет. За спиной у него стояли Аленка и отец. Их нещадно трясло и подбрасывало: тракторы шли на максимальной скорости. Но сейчас для Анисима Артемовича любая скорость казалась недостаточной. Придерживая свой картуз, чтоб не сорвало ветром, он кричал у сына над ухом:

— Давай, давай газу! Нажимай на все педали!

Внизу, в клубах темной пыли, с грохотом подпрыгивали беснующиеся плуги.

В это время Анисим Артемович не думал о Гасанчуке. С того момента, как он, поднявшись на курган, увидел в далеких сумерках грозное пожарище, все вокруг как-то переменилось, приобрело новое содержание и новую ценность.

Уже не было соседей, которые всегда норовили опередить его, Анисима Артемовича, и которых он сам очень хотел бы оставить позади. Не было уже невыносимого Гасанчука с его тачанками, с его язвительными насмешками. Была только страшная опасность, угрожавшая народному добру.

Когда Гриша крикнул с вышки, что горит в «Днипрельстане» и горит, возможно, хлеб, Анисиму Артемовичу стало страшно. В эту минуту у него был такой вид, будто ему сказали, что горит не чужая, а его собственная пшеница.

Посадки мгновенно расступились, межи исчезли. Уже не только земля своей артели, кончавшаяся по эту сторону лесопосадки, а и земли «Днипрельсгана», и «Пятилетки», и «Авангарда» лежали у ног Анисима Артемовича как что-то родное, близкое, свое. Угроза, надвигавшаяся на соседние поля, как бы объединяла их и отдавала Анисиму Артемовичу под защиту. И он почувствовал острую потребность защищать эту землю. С этой минуты он был и часовым и хозяином всей степи, от края до края.

Когда тракторы, пробившись сквозь посадку, дружно вырвались на днипрельстановские поля, картина сразу прояснилась. Раздуваемый ветром, огонь наступал с недалекого косогора извилистой, длинной лавой. Там, где она проходила, залегала глубокая тьма, черная пустыня, кое-где обрызганная чуть тлеющими пятнышками.

Люди боролись с огнем врукопашную. На фоне невысокого пламени было видно, как они, вытянувшись в живую цепь, бросаются на огонь грудью, осыпаемые искрами, словно звездами. В ход были пущены лопаты, вилы, грабли, пустые мешки, обрывки каких-то брезентов. А ветер упрямо раздувал пламя; огненные гадюки проползали между людьми, рвались вперед, быстро смыкаясь и дерзко набрасываясь на высокое обреченное жнивье, которое как бы само тянулось навстречу своей гибели. Пока горело только скошенное комбайном поле, пылала пустая солома, но копны были уже недалеко. Сотни их, снопастых, тяжелых, беззащитных, стояли, уже освещенные огнем пожарища, уже обдаваемые потоками раскаленного воздуха.

Огонь приближался к ним с неимоверной быстротой. Иногда пламя огромными клубами вырывалось вперед, создавая все новые и новые очаги пожаров. Горел уже весь отрог оврага, к которому слева прилегали копны. Машины днипрельстановцев, привезшие сюда людей с тока, очутились под непосредственной угрозой, и шоферы уводили их дальше от огня.

Вдруг пронзительный, по-птичьи высокий крик пронесся над степью. Кричала босоногая растрепанная девушка, выскочившая из-за полукопны с пылающим снопом в руках.

Загорелся хлеб.

В это время Анисим Артемович, спустившись со своими тракторами по склону лощины, приказал сходу вогнать плуги в землю. Тракторы пошли уступом, один за другим наперерез огню. Широкая полоса свежевспаханной земли потянулась за ними следом.