Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/45
• Следующая

Непонятно, как он лечил животных, если ему нужно было ежедневно участвовал в заседании директоров и наносить визиты вежливости важным людям? Очевидно, Тони Оллчерч умел находиться в двух местах одновременно.

Видимо, опасаясь выдать эту невероятную тайну, Тони никогда не смотрел в глаза тому, с кем говорил. Рассказывая об эпидемии чумы в зоопарке, он старательно рассматривал занавески, скользил взглядом между столов, умея при этом не задеть студентов. Тайна, великая тайна, пряталась за его серыми как асфальт глазами. Они могли глядеть сквозь потолок и рассматривать созвездия! Он мог глядеть за горизонт, не испытывая неудобства от присутствия стен! Он опускал взгляд в недра планеты и следил за вращением его ядра! И ни разу не посмотрел никому в глаза.

Трудно приходится в нашем мире человеку, который умеет раздваиваться.

— Говоришь с ним, — обижалась Олуэн, — а он будто и не слышит тебя. На кастрюлю все смотрит. Будто это она с ним разговаривает. Нет в этом человеке к окружающим уважения.

А еще его коллег удручало, что он зарплату в два раза больше других получает.

Лицо Тони выглядывало из пиджака, как сыч из дупла. Казалось, что вот сейчас оно провалится внутрь, но оно так все время и сидело на пороге.

Пиджак, из которого глядело это лицо, явно покупался сразу на две зарплаты. Когда на этот пиджак падал солнечный луч, материя вспыхивала синим космическим огнем. Складок на нем никогда не появлялось.

На груди Тони сиял белый треугольник рубашки, в центре которого горел невероятно бордовый галстук. На галстуке различался белый дронт — эмблема джерсийского зоопарка.

Нижнюю половину Тони всегда скрывала кафедра. Приходя, он так быстро вставал за нее и, уходя, столь стремительно покидал, что разглядеть его брюки и башмаки не удавалось.

Заняв место за кафедрой, Тони некоторое время внимательно разглядывал потолок, ожидая увидеть в нем какие-либо изменения. Когда студенты начинали думать, что это будет продолжаться бесконечно, он неожиданно произносил:

— КХМ!

Мы вздрагивали, а заснувший было Део, просыпался.

Речь Тони была истинно научной. Он то и дело говорил «не могу не заметить» и «как мне представляется». Однако из-за частого повторения этих фраз не всегда удавалось понять, что именно не может не заметить Тони.

Для людей, интересующихся сведениями о карантине в зоопарке и способах усыпления животных, его информация была бесценной. Но для студентов, знавших язык не так, чтобы очень, лекции Тони были болотом, в котором они «плавали». Родриго же и вовсе тонул. Не понимая, о чем, собственно, речь, он подобно лектору, начинал задумчиво смотреть в потолок, видимо, пытаясь найти там ответы на свои вопросы.

В какое-то утро вместо Тони за кафедру встал Джон Хартли.

Он был таким большим, что все вокруг сразу стало маленьким. Лекторий сократился до размеров школьного класса. Даррелл не зря называл Джона «Долговязым».

Он действительно походил на какой-то долгий вяз, вырастающий из кафедры. В ходе лекции его руки-ветви непрестанно двигались и гнулись будто бы под напором ветра. Иногда они отделялись от тела и летали, взмахивая пальцами, над залом. Не сходя с кафедры, Джон мог дотянуться до любого поместья на острове, а, может быть, даже до Франции.

Рукава пиджака едва прикрывали локти Джона, да и любой пиджак ему был бы, наверное, короток.

Продолговатое лицо Джона было вытесано уверенными взмахами топора и, скорее всего, из березы. Черты лица были строги, но душевны. Глаза, несомненно, выполненные из драгоценного сапфира, разливали вокруг литры или даже тонны добра. Не даром фамилия Хартли на русском означает «сердечный».

Хотя пиджак Хартли был короток, он все же сидел на своем обладателе фасонисто. С форсом сидел. Пуговицы блестели, как золотые червонцы. Из кармана треугольничком торчал белейший платок, в который бы никто и никогда не решился сморкаться.

На шее Хартли, словно пламенный язык, болтался такой же фирменный галстук зоопарка как и у Тони. Но Джону больше подошла бы бабочка.

Хотя Джон занимал одну должность, она была удивительнее обоих постов Тони. Она называлась: «Личный помощник Джеральда Даррелла». Вряд ли кто-нибудь еще в мире занимает похожий пост. Конечно, Джона можно было бы назвать «секретарем». Но это официальное слово не отражало бы главного качества Хартли — душевности. Ведь всем известно, что у секретарей нет души.

Сердце у Джона было горячим. Но если на него случалось попасть искре вдохновения, становилось пламенным. А искры вдохновения появлялись у Джона часто.

В такие мгновенья он выскакивал из-за кафедры и подбегая к какому-нибудь студенту, склонялся и смотрел прямо ему в глаза.

— Со всего острова растения выкорчевали и новые посадили. Представляешь, со всего острова! Веришь?

— Верю, — говорил студент, отодвигаясь. — Верю, верю.

— Крыс уничтожили. Численность редких видов сразу в гору пошла! Представляете!

— Представляем, представляем. Только вы не волнуйтесь.

Но Джон не мог оставаться спокойным.

— Вот так мы возродили на острове Круглом его исконную флору и фауну! Делайте, как мы! Возрождайте уничтоженную флору! Восстанавливайте фауну!

— Хорошо, хорошо, будем восстанавливать.

Джон рассказывал о работе сотрудников зоопарка на островах Маврикий, Мадагаскар. От него мы узнали об удивительной науке рекриации, которая помогает восстановить уничтоженную природу острова, области или даже государства.

Образные жесты, которыми Джон сопровождал свою лекцию, помогали понять ее самые сложные места.

Родриго с удивлением обнаружил, что впервые понял весь материал от начала до конца.

Во время последней лекции Джон показал нам слайды, сделанные на островах Маврикий и Круглый. Мы видели сотрудников зоопарка, утомленных бананами и солнцем, которые то сидели на пляже, то лежали под бутылочным деревом с тетрадкой, то выглядывали из кроны бутылочного дерева с биноклем. С заднего плана накатывались волны Индийского океана и падали в зал. Брызги пены летели с экрана, лучи розового тропического солнца, ложась на наши лица, придавали им бронзовый цвет.

И мы понимали, вот где, елки-моталки, настоящая-то жизнь!

Джон уже закончил лекцию, потушил проектор и унесся куда-то. А нами все виделся остров, стоящий на синем стекле океана. На нем сидели бронзовые биологи и смотрели в бинокли, а иногда срывали гроздь бананов и ели, ели, ели…

Лекции на тему просвещения в зоопарке читал нам человек с фамилией «Кофе».

Интересно, что при такой фамилии он больше любил пить чай.

Я раньше думал, какое там особенное просвещение — в зоопарке?

А, оказывается, поход посетителя в зоопарк, это уже и есть просвещение. О том, чтобы во время этого похода он узнал побольше нового и полезного, заботится Отдел Просвещения.

— Таблички на клетках, мои дорогие, играют большую роль в просвещении человека, — утверждал Кофе. — Они просвещают его сильнее всего. Человек, который пришел в зоопарк, похож на чистый лист бумаги. И нам, мои дорогие, важно не замарать его. Запомните — человека формируют таблички!

Таблички в Джерсийском зоопарке и вправду были необыкновенными. Текст — крупный, рисунки животных — яркие. Такие таблички могли сформировать замечательных людей.

— Просвещением мы должны охватить все органы чувств человека! Зрение, слух, осязание, обоняние, вкус.

— Как это, охватить вкус? — удивлялись мы.

— Мои дорогие, чтение лекции действует на слух, показ слайдов на зрение, знакомство с ручными животными просвещает с помощью осязания и обоняния. А вкус, — хитро улыбнулся Кофе, — можно охватить в буфете! Посетитель ест пирожок, а мы охватываем его вкус. Потому что пирожок сделан в виде очкового медведя, а начинка — из бразильских фруктов, которыми этот вид питается! Вот какие у нас пироги!

Также Кофе научил нас экологической игре, которая просвещала с помощью бега.

Игроки разделяются на травоядных и хищных. Хищные ловят травоядных, и это наглядно показывает динамику малых популяций в природе.

• Предыдущая
• 23/45
• Следующая