Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая

Лекция о содержании ящериц и змей проходила в Доме рептилий.

За огромными витринами, покрытыми теплыми каплями, на сучьях лениво лежали ящерицы и змеи. Они тоже были покрыты каплями. Рептилии то закрывали глаза, то открывали, то закрывали, то открывали. От этого сильно клонило в сон.

Осмотрев экспозицию, мы вошли в подсобное помещение, где нас ожидал сотрудник Дома рептилий Ричард Гибсон.

Ричард оказался нашим сверстником. Ему было от силы лет двадцать пять. Круглые как обручи очки придавали ему вид круглого отличника.

Он говорил задумчиво, стараясь подкреплять свою речь фактами.

— Рептилии, коллеги, самый удивительный класс животных. Возьмем, к примеру, крокодила.

Ричард нагнулся к какому-то ящику и действительно вытащил из него крокодила метра в полтора.

Мы стеной отступили назад.

Ричард держал крокодила на руках и гладил его как кошку.

Крокодил урчал и прикрывал глаза белой пленкой — третьим веком.

— Крокодилы откладывают яйца в песок. Если температура песка будет тридцать градусов. То вылупятся только самки, если тридцать один, то самцы.

— А кто же вылупится, если температура будет тридцать с половиной? — спросил Кумар.

— Тогда вылупится пополам самцов и самок. Не менее удивительно устройство челюсти змей. Возьмем яичную змею.

Ричард вернул крокодила ящик, а из другого вытащил зеленую змею.

Мы отошли еще на шаг.

Змея обвила руку Ричарда и, положив голову ему на ладонь, стала по-собачьи лизать его пальцы.

— Посмотрите на эту голову! — говорил Ричард, протягивая нам ладонь. — Она размером не больше пенса! А питается куриными яйцами! Не верите?

Ричард достал откуда-то яйцо и поднес к голове змеи. Ее челюсти распахнулись как сложенный втрое зонт и всосали яйцо.

Наступая на какие-то обогреватели, мы прилипли к стене.

Яйцо было намного шире шеи змеи и распирало ее изнутри, как ядрышки — гороховый стручок. Медленно оно плыло от головы к хвосту, перевариваясь по пути…

Тихий Дэвид Джегго показал нам инкубаторную Птичьего отдела. Здесь все было белым. Столы, стены, инкубаторы… В инкубаторах лежали белые яйца. Одетые в белые халаты, мы стояли на белом кафеле в белых тапочках.

Лица африканцев казались черными воздушными шарами, висящими в воздухе без всякой опоры. Они медленно поворачивались, с интересом оглядывая инкубаторы.

Машины тикали, как часы, но очень громко, и это тиканье совершенно заглушало голос Дэвида.

— Любопытно, что во время насиживания температура под курицей выше, чем под уткой.

— Тик, тик, тик.

— Во избежание случаев раздавливания, мы забираем яйца у птиц и инкубируем их в инкубаторах.

— Тик, тик, тик.

— Вместо яиц мы кладем в гнезда куклы.

— Тик, тик, тик.

— Какие куклы? — шепнул мне Наянго.

— «Куклами» называют муляжи яиц из пластмассы.

— А-а!

— Тик, тик, тик.

14

Лекции читали не только сотрудники Джерсийского зоопарка. Были и приезжие.

На один день, специально, чтобы прочитать нам лекцию, из Лондонского Института Зоологии прилетела Виктория.

Количеством своих званий и титулов она наверняка могла поспорить с Леонидом Ильичом Брежневым.

Фа знал, кого надо приглашать на лекции.

Но если Леонид Ильич говорил языком простым и всем понятным, то речь Виктории была для нас недоступна совершенно.

Стыдно сказать, но я так и не понял, какая, собственно, была тема лекции. Слайды, которыми сопровождала Виктороия свой «спич» изображали, какие-то палочки и кружочки. Иногда я думал, что это — вирусы, а иногда предполагал, что хромосомы.

Ханна, для которой английский язык был родным, глядела на Викторию как сельдь на кита.

Самое разумное, что можно было сделать в такой ситуации, не упускать возможности и всхрапнуть.

И многие такой возможности не упустили.

Только трое отчаянно пытались уловить в говоре Виктории какое-нибудь знакомое слово. Но тщетно. Знакомых слов не было. Все что говорила Виктория, было чужим и пугающим.

Страшно становилось, оттого, что где-то есть страна, в которой люди говорят на таком языке.

Связи между аудиторией и докладчиком не было. И докладчица это, хоть в самом конце лекции, но все-таки почувствовала.

До сих пор она увлеченно говорила, показывая для чего-то на слайды и вдруг замолчала.

Шесть человек из девяти спали. Остальные сидели с открытыми ртами и круглыми глазами.

Виктория нервно забарабанила пальцами по доске, и звук этот смутно отразился в мозгах спящих. Наянго дернулся, но не проснулся.

— Есть вопросы? — вдруг сказала Виктория.

Вопросов было много. Прежде всего: о чем эта лекция?

Но такой вопрос задавать было как-то неудобно. Неловко.

Нет, никто вопросов задавать не собирался.

Я видел, что Викторию это сильно огорчает. И ведь действительно неприятно. Человек из Лондона летел, чтобы нам о своей работе рассказать, а мы уж его и спросить не можем.

Так мне обидно стало, что я решил все-таки чего-нибудь спросить.

И поднял руку.

— Пожалуйста, — предложила Виктория.

Я встал, кашлянув в кулак. Мелисса насторожилась, надеясь понять из моего вопроса общий смыл лекции. Или хотя бы из последующего на него ответа.

Виктория, увидев, что в публике все-таки есть заинтересованность, очень захотела ответить.

Пальцы перестали барабанить по доске.

Но поскольку вопрос свой я сформулировал из того, чего не понял, то докладчица ответить на него, конечно, никак не могла. Ей даже не за что было ухватить.

Так мы и стояли, как дуб с березой. Я очень желал спросить, а ей сильно хотелось ответить. Но понять друг друга дуб с березой никак не могли.

Наконец Виктория вздохнула и сказала:

— Раз вопросов нет, значит, материал вы усвоили хорошо. До свидания.

Много позже я понял, что тема-то действительно была увлекательная, можно даже сказать захватывающая. Но, к сожалению, рассказать ее можно было только таким строгим научным языком.

Потому что обычным людям, которые и создали нашу речь, никогда бы в жизни не пришло в голову говорить про аллели, мейоз и митоз.

На выездную лекцию мы отправились в крохотном микроавтобусе, какие в России зовут «полбуханками».

Джон неожиданно весело вертел руль «полбуханки», и она летела по мокрому шоссе зигзагами.

Через десять минут езды впереди показалось небо, отраженное в воде, и Джон вывернул руль. Машина торцом вылетела на берег и прижалась боком к высокой гранитной башне.

— Музей краеведения! — объявил Джон, вылезая наружу. — Вас ждет весьма эмоциональная лекция.

По высоким ступеням мы поднялись в тускло освещенный зал. Здесь нас встретил пожилой человек с огромными печальными глазами. Из затылка его исходил белый хвост, похожий на лошадиный.

Едва мы вошли в зал, человек с печальными глазами протянул к нам ладони широкие, как садовые лопатки, и сказал:

— Да! Жизнь — не танцы на лугу! И в этом вы сейчас убедитесь.

Он повернулся и направился к стене, где висели фотографии в рамках черного траурного цвета.

Они изображали животных, растения и какие-то камни.

Ожидая, пока мы подойдем к нему, человек то доставал из кармана белый платок, то прятал его обратно.

— Посмотрите на эту фотографию! Здесь изображена лиса, героиня с детства любимых нами народных сказок.

Человек, хрюкнул в платок и спрятал его в карман.

— А вот на Джерси она полностью истреблена.

— Перейдем к следующей фотографии.

Мы колыхнулись и передвинулись толпой дальше.

— Белка! Хрупкое, беззлобное создание. Помните? «Белка песенки поет, да орешки все грызет…» Но теперь ее песенка спета. На следующем изображении, прошу вас…

Мы снова толпой шагнули вперед.

— На следующем изображении вы видите джерсийскую квакшу.

Седой человек развернул платок и дунул в него носом.

— Извините. Я должен рассказать вам о джерсийской квакше, но трудно, трудно удержаться от слез.

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая