Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/45
• Следующая

Прогуливаясь по двору, раскладывая вещи в шкафу и даже умываясь в кафельной ванной, я думал о разнообразных способах сохранения природы и удивлялся, почему при таком большом их количестве природу до сих пор не сохранили?

Сны оборачивались кошмарами. Во снах ко мне являлась комиссия, наблюдающая за работой английских зоопарков, и требовала доказать, что я — не козел. Я показывал комиссии свой паспорт, но в нем почему-то не говорилось, что я — не козел.

— Козел ты или не козел, — отвечала комиссия, — а за козла все ж таки ответишь.

Наши студенческие головы пухли, увеличивались в размерах, и взлетали воздушными шарами к облакам над Ла Маншем.

Там их подхватывали теплые ветры и несли на юг.

Пролетая над Африкой, наши головы наблюдали обрывки и огрызки лесов, в глубине которых, обняв друг друга от страха, затаились последние дикие животные.

Не было видно никаких стай и никаких стад, если не считать коровьих. Зато повсюду бродили люди с палками, ружьями и камнями, разыскивающие животных. Не найдя их, люди кидались друг на друга.

От увиденного наши головы наливались свинцовой тяжестью, летели вниз и с размаху падали на плечи. Свинец выливался из головы в тело, и тут мы особенно ясно понимали, что жизнь сейчас тяжелая.

Чтобы дать отдых мозгам, за едой мы говорили на темы, не касающиеся природы и ее охраны.

Мы толковали о способах приготовления национальных блюд, обменивались рецептами. Обещали чего-то приготовить.

— А вы знаете, что такое куличи? — хитро прищуривался я.

— О! Кулитши?

— Нужны мука, яйца, изюм, а больше почти и ничего. Главное в куличах — форма. Пеньком!

Мои товарищи удивлялись такой странной форме, записывали необыкновенный рецепт и обещали попробовать приготовить.

От мысли, что я могу приехать в Африку и попасть на куличи, мне становилось весело.

За двенадцать часов до экзамена я начал ощущать время физически. Хотя я ел, ходил, а то и лежал, совершенно не двигаясь, все же двигался в направлении экзамена. И остановить это движение не могло ничто.

В конце концов, мы очутились перед дверью лектория, где должен был состояться Страшный суд. Боги кармы, замерев, наблюдали за нами и готовились воздать каждому по заслугам. Буддийский бог сострадания Авалокитешвара грустно глядел на Део. Он понимал, что вряд ли сможет ему помочь.

Взрывами грозовых бомб и скрежетом молний разразилась деревянная лестница над нашими головами. В отблесках зарниц по ступеням спустился Джон, который теперь больше напоминал ключника рая Петра. По лицу бога было видно, что кого попало он в рай пускать не собирается.

Но, вероятно, древние христиане сильно удивились бы, заметив, что вместо ключей Петр держит в руке компьютер-ноутбук.

Мы молча расступились, открывая Джону проход к двери. Молча, он открыл ее, и без единого звука мы вошли в лекторий.

Но молочник, который в то утро привез в Центр молоко, уловил дрожание старого здания и услышал почти подземный гул.

— Наверное, студенты белье стирают в машинах, — сообразил молочник и удивился мощности бытовых аппаратов. — Это наверное «Бош»: «сделано с умом».

Но это был не «Бош». Это ровно и мощно работали наши мозги.

15

Над Джерси повис последний тепло-опаловый лист. Он долго кружился над островом, пытаясь отсрочить время своего падения. Но падение было неизбежно. Тепло-опаловый лист попал в воздушную спираль над МЦОСРВом и, сложив рыжие крылья, ударился в стекло. Но пробить его не смог.

Последним, что видел тепло-опаловый лист, были столы, за которыми сидели вдумчивые студенты. А такое приятно увидеть даже перед смертью. Это как-то обнадеживает.

— Значит, не все еще потеряно! — думал лист, умирая. — Значит, еще поборемся!

Конечно, приятно, когда в тебе кто-то уверен. Но плохо, если при этом сам ты не уверен в себе.

Я оглядел зал и увидел, что в окружающих лицах уверенности тоже маловато. На них действительно была написана вдумчивость, но она, скорее, была связана с будущим, чем с настоящим.

Сознания студентов дружно переместились в грядущее, где пытались разглядеть свои итоговые оценки. В тумане, словно диковинный извилистый корень покрытый мхом, перед ними темнело какое-то слово. Иногда в серой пелене появлялись окна, и тогда становилось видно, что оканчивается это слово буквами — «н» и «о».

«Отлично!» — радовалась в грядущем Мелисса.

«Неудовлетворительно», — разбирал в тумане Део.

А бездумные тела студентов сидели за столами, аккуратно сложив руки на крышках. Создавалось впечатление, что зал внимательно слушает профессора.

Фа в тот день был неожиданно бодр и улыбчив. Все понимали, что это — не к добру.

Опустившись за свой стол, который специально был принесен из кабинета, Джон открыл ноутбук, напоминающий «дипломат», и стал что-то печатать. Руки Фа были похожи на двух куриц, которые очень быстро клюют пшено и никак не могут наесться.

Глядя на улыбающееся лицо Джона, можно было подумать, что он пишет сатирический фельетон. Но какие могут быть фельетоны, когда решается судьба?

Нет, Джон дописывал статью для журнала «Праймат биолоджи», которую не успел закончить в кабинете.

Мы глядели на него ужасными глазами, предполагая, что он использует в личных целях время, отведенное для экзамена.

Когда я готов был закричать, руки-курицы взмахнули пальцами, словно крыльями, и слетели с компьютера на кресло.

Лицо Фа поднялось над крышкой «дипломата», как солнце над горизонтом.

Профессор нахмурился, и теперь казалось, что в солнечный диск залетели две черные птицы и столкнулись в его центре клювами.

Необходимость отрыва от статьи его огорчала.

Джон пошарил в столе и выудил пачку анкет.

— Анкеты? — подумали студенты разом. — При чем тут анкеты?

Фа встал с места и прошел между рядами, раздавая чистые бланки.

Наянго взял анкету, вздрогнув.

— А за орфографические ошибки оценку снижать будут?

— За ошибки оценку снижать будут, — ответил Фа. — Но несильно.

Трудно не сделать ошибки, если пишешь на иностранном языке. К счастью преподаватели это понимали.

Анкеты были сделаны интересно. Напротив каждого вопроса уже имелось четыре ответа с пустыми окошечками. Оставалось только поставить в одно из окошечек галочку. Главное — чтобы в правильное окошечко.

И лишь самые сложные задания требовали, чтобы студент ответил своими словами. Для этого ниже заданий имелись пустые прямоугольники, похожие уже не на окошечки, а на целые ворота.

И как же можно было не волноваться, ставя галочки и заполняя прямоугольники?

От волнения строчки вместо того, чтоб идти горизонтально, бежали по диагонали или выпирали из прямоугольника, как бревно из ворот.

Анкета, начиналась легкими, простыми вопросами и вселяла в студента ложную уверенность в себе. Но едва он расслаблялся, как на него наваливались задания, о которые сломал бы зубы сам Чарльз, извините, Дарвин.

Над этой анкетой работал целый коллектив ученых, которые сделали все, чтобы в науку не попали недостойные.

Но, надо думать, что и достойных она погубила немало.

Погибшие переживали душевный кризис, порывали с наукой и уезжали в село, где отдавали жизнь культивированию картошки.

В науке оставались только достойные.

Фа опустился за стол и строго поглядел на свое запястье.

— У вас три часа!

Три часа, три часа! Много это или мало? В начале кажется, что много, а потом все-таки понимаешь, что мало. Ужасно мало! И вроде бы не три часа, а всего десять минут прошло с начала экзамена, но уже нужно сдавать работу и начинать тоскливое ожидание результатов. Ждите, как говорится, ответа!

Интересно, что хотя пользоваться книгами на экзамене запрещалось, смотреть в конспекты Фа разрешал. И в этом, конечно, не было ошибки профессора. Гениальный педагог, он прекрасно понимал, что конспекты делает лишь человек жаждущий и стремящийся. Лентяи в такие записи заглянуть, понятно, не могли. Хотя в чужие посмотреть пробовали.

• Предыдущая
• 26/45
• Следующая