Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 60

• Предыдущая
• 60/77
• Следующая

– Мы, – замечаю я, – исключительная каста, и я бы посоветовал будущим поколениям сохранить ее такой, со всеми ее неизбежными недостатками, но и с невероятной мощью ее традиций.

Он соглашается и признает, что особый характер нашей подготовки дает великолепные результаты:

– Военно-морской флот выйдет из этой войны с самым большим престижем, который он уже приобрел во всей стране.

– Но, тем не менее, Ваше превосходительство, говорят, что именно предательство флота явилось причиной падения Аугусты и Пантеллерии! Я пытаюсь поставить себя на место адмирала Павези и задаю себе вопрос, что еще смог бы сделать я. Я мог бы выйти из укрытия и быть убитым осколком, вот и все, но это не спасло бы Пантеллерию. Причина сдачи Пантеллерии в том, что мы допустили ее систематические бомбардировки – день за днем – и доверили ее защиту зенитным батареям вместо активного авиационного противостояния. Самолет за самолетом – это был бы единственный способ продлить – и продлить надолго – сопротивление.

И снова Муссолини соглашается со мной. Что касается Аугусты, он определяет это как «несчастный случай»; он утверждает, что во многом причина обусловлена плохой связью и слабым, нерешительным командованием Гуздони.

Он говорит:

– Они решили послать Гудзони туда. Я тотчас прерываю его:

– Но ведь это вы направили его туда, вы же были военным министром.

– Ну да. Но Генеральный штаб руководствуется старшинством по рангу, поэтому возникают одни и те же имена.

Первым промахом было формирование этой армии сицилийцами; разве могли они спокойно или героически сражаться, когда тут же узнали, что разрушаются их деревни и дома, возможно, страдают или даже погибают их семьи? Кроме того, они имеют право сказать: «Когда произошло вторжение на Венето, мы, сицилийцы, встали на его защиту; сейчас вторглись на нашу родину, но солдаты из других краев страны умыли руки». А вспомните это неудачное обращение, которым заканчивалась злосчастная прокламация Роатты (из-за которой мне пришлось его отозвать): «Вы, сицилийцы, и мы, итальянские и немецкие воины!»

А потом, Гудзони. Я хорошо помню его нерешительность в период завоевания Албании, когда он остановился на дороге в Тирану.

– Я в это время был в Дурресе, командовал «Полой»[279]. Я помню вашу телеграмму: «Вы потеряли слишком много времени».

– Абсолютно верно. Когда я направил его на Сицилию, я написал ему одобряющее письмо, которое заканчивалось следующим: «Маршальский жезл ждет вас». Но вместо этого все пошло так плохо.

Муссолини говорит, но кажется, будто он говорит вообще не о себе, кажется, что все это не имеет к нему никакого отношения.

И он продолжает свою тираду против штаба армии и невозможности заполнения постов иначе, как по старшинству.

– Италия является единственной страной, которая в военное время сохраняет Центральную комиссию по повышениям! В Англии Черчилль назначает на командные посты тех, кто, на его взгляд, является лучшим. В Германии ставят на командование дивизиями полковников с испытательным сроком, и если они успешно справляются, их повышают до генералов. Какого труда стоило убедить штаб назначить на пост командующего карабинерами генерала карабинеров!

Вновь – о недостаточной подготовленности к войне.

– Не кажется ли вам, генерал, что, кроме неподготовленности армии, была также моральная неготовность? Конечно. Воспитание молодежи в целом было извращено. Это война разума, а не чувств. Мы гораздо лучше были подготовлены к Первой мировой войне.

– Да. В течение многих лет, когда мы были детьми, мы напевали «Триесте и Тренто». А у нынешней молодежи нет подобной направляющей силы. Духовное воспитание молодежи было провалено. Здесь также ваши соратники не справились со своей задачей. Я полагаю, что хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать всех честных и искренних из тех, кто работал с вами.

– Были и честные – Паоло Ревель, например.

– Но ведь посмотрите, какой вред вам нанес Фариначчи своей газетой[280].

– Я ее столько раз конфисковывал! Он был неисправим! Вся кампания против Ватикана была полностью ошибочной. Фариначчи безграмотен. В последнее время он также слишком много о себе воображал.

– Следовало его вышвырнуть.

– У него были последователи среди фашистов. Но все, что касалось Ватикана, было ошибочно. Вообразите, Скорца хотел выделить папе миллион лир из партийных фондов для восстановления Сан-Лоренцо. Я сказал ему не делать этого, поскольку Ватикан не хотел быть поставленным в неловкое положение.

Я возвращаюсь на мостик. Западный ветер усиливается, и волны захлестывают палубу и нос корабля, брызги долетают до мостика. Этот особый вкус соленой воды мне очень приятен; вот уже много месяцев я не ощущал его. Эсминец идет хорошо, море впереди спокойное, мы делаем двадцать два узла без всяких усилий. К одиннадцати часам мы должны быть у входа в пролив между Капо-Ферро и Ле-Бисче. Этот «пункт В» находится в восемнадцати морских милях от Капо-Ферро; видимость плохая. Вот уже начинают виднеться горы Корсики, но Сардиния еще слабо различима. Мы движемся вперед, прямо к опасным границам, в надежде поточнее определить наше положение. Но ничего не видно, кроме Капо-Фиджари, да и то предположительно. Мы идем в южном направлении, держась за пределами минных полей, пока наконец не различаем отчетливо Таволару. На этом мы потеряли два часа, прежде чем не убедились, что нашли вход в устье реки.

Моторная лодка проводит нас через пролив со скоростью четыре узла в час. Теперь, когда волнения перехода позади, я успокаиваюсь. Я вижу на палубе Муссолини, рядом с ним стоят офицеры карабинеров. Это меня раздражает. Полковник Меоли не должен был допускать этого; нельзя быть уверенным, что экипаж не закричит «Кончай его!» или троекратное «Ура!». Однако они ведут себя спокойно; они смотрят скромно, не глазеют на человека, который был их вождем в течение многих лет.

Я отправляюсь вниз, чтобы умыться. Муссолини останавливает меня и говорит:

– Я думал о том, что мы недавно говорили с вами насчет везения. Но человеку, которому не везет, нужно дать время, чтобы компенсировать это невезение. Возьмите в качестве примера Сталина: в течение двух лет его преследовали неудачи, он только и терял территории. Теперь же удача вернулась к нему.

Я отвечаю:

– Это верно, Ваше превосходительство; но у Сталина была все возрастающая поддержка всего народа. У вас же этой поддержки становилось все меньше и меньше, и в определенный момент вы остались в одиночестве.

– Да, правда, это очень важно. Когда мы с вами отправимся в третье плавание, адмирал – а оно наверняка состоится, – мы должны продолжить нашу беседу.

Мы быстро движемся к бую перед небольшим городком Маддалена.

Рядом движется моторка с адмиралом Бривонези и майором Бонитатибусом. Они приближаются к борту корабля, и сразу же Муссолини садится в лодку, его сопровождают Бривонези, я, Меоли и Бонитатибус.

Мы идем вдоль пристани Падуле, где Бривонези оставил свою машину даже без шофера (в качестве меры предосторожности). Мы едем недолго и прибываем в нашу новую резиденцию – на виллу Вебер, единственное подходящее место. Ночью оттуда выехали офицеры быстроходного торпедного катера, которые квартировали здесь. Здесь имеется довольно большой сад, выходящий к морю и окруженный соснами – зеленый пояс, что очень редко встречается на этих островах. Мы проходим в комнаты; тут их много. Одна, в которой должен расположиться Муссолини, вполне прилично обставлена.

– Комната старшего офицера, – говорит мне Бривонези.

Пока Муссолини и два офицера задерживаются на террасе, осматриваясь, мы с Бривонези имеем возможность поговорить наедине. Я сообщаю ему распоряжения министра Де Куртена: строжайшее наблюдение за этим сектором, чтобы избежать неожиданного немецкого нападения. Бривонези отмечает сложность контроля за передвижением немецких кораблей. С террасы входит Муссолини и говорит адмиралу:

• Предыдущая
• 60/77
• Следующая