Вечные всадники - Байрамукова Халимат - Страница 25
- Предыдущая
- 25/42
- Следующая
– Тетя Хабий, сейчас зима…
– Вижу, сынок, что зима!
– Сейчас зима… на фронте нашим бойцам очень холодно, им трудно держать в руках оружие…
– А оно железное, – вставил Шайтан.
– Да, железное, – оттолкнул Солтан мешавшего друга. – Там все время идут снега и держатся морозы, а конникам Буденного и всем-всем бойцам обязательно надо каждый день идти в атаку. При любых морозах!
– Эх, сынок… Разве я не думаю об этом ночами и днями? Когда греюсь у печи, я думаю о своих сыновьях, о том, что им там холодно. Их у меня там трое. И хоть бы один был женат и оставил мне внуков! В этом году старший должен был жениться. И невесту присмотрели ему… Ох, заговорилась я, ребятки! А как же вы все это отправите?
– Кого? – не сразу понял Солтан.
– Теплые вещи!
– Председатель Хаджи-Сеит все знает, он отправит.
– Заходите в дом, дети мои, – сказала Хабий и, приподняв полы длинной мерлушковой шубы, пошла к крыльцу.
В доме она стала вытаскивать из большого сундука вещи.
– Я пересыпала их табаком, вы небось еще не нюхали его, расчихаетесь. Вот три крашеных полушубка моих мальчиков; они все были у меня как близнецы, рост в рост. Вот это их кожаные варежки, а это их сапоги со скрипом. Бывало, выйдут все нарядно одетые, богатыри! Глядишь им вслед – любуется душа. А сапоги у всех троих скрип… скрип… До сих пор так и стоит это у меня в ушах. А это их каракулевые шапки. Видите, какие? Их сшил лучший мастер…
Женщина продолжала вытаскивать и зимнюю и летнюю одежду, неумолчно говорила о прошлом, потому что она сейчас вся была там, в довоенном времени.
Шайтан перебил ее:
– Тетя Хабий, нам нужны только теплые вещи!
– Ну конечно! Как же это я… Заговорилась совсем…
Она аккуратно сложила вещи, связала их, а когда ребята дошли с тюком до порога, она чуть ли не закричала вслед:
– Стойте! Прочитайте-ка мне вот это письмо от моего младшего. От старших давно ничего нет, написали они мне только по одному письму. А может быть, Одноглазый затерял письма от них, вы не знаете? Говорите, если знаете!
Но что могли ответить ребята? Они знали только, что об Одноглазом ходят слухи, будто почтальон до поры до времени прячет похоронки, не каждому решается вручать их…
Хабий развернула письмо-треугольник от младшего сына, и Шайтан начал читать:
– «Пишет это твой сын Хасан, дорогая мама, который находится от тебя далеко. От братьев я все время получаю письма, они живы и невредимы, сам я тоже. Только один раз я был ранен, но это пустяки. Помнишь, в детстве я упал с чинары и не плакал, но тогда было даже больнее, чем сейчас, так что у меня все нормально. Я получил посылку от женщины из Сибири, а в ней были носки теплые, перчатки и все другое. Знай, дорогая наша мама, мы, вернемся живыми и здоровыми, победив фашистов, только ты береги себя!»
– Вот я стараюсь беречь себя, детки мои, чтобы вы возвратились не в пустой дом, не к холодному очагу, – сказала женщина, провожая ребят до ворот.
Погрузив вещи на ишака, ребята двинулись к следующему двору. Их встретила женщина средних лет, за которой выбежала целая орава детворы мал мала меньше. Двое малышей держались за подол материнского платья и робко поглядывали на пришедших. От мороза их ручки сразу стали красными.
– У меня их пятеро, – сказала женщина. – Я с ними одна, но, слава аллаху, их отец все время нам пишет, значит, и горя у нас нет! Не умрем с голоду, хотя сразу все подорожало. Готовых носков и варежек у меня нет, но я свяжу ночами, сама же и принесу к Хаджи-Сеиту. Так ему и передайте!
Когда ребята дошли до дома Мазана, оба ишака уже были нагружены. Шайтан и Солтан вошли во двор, оставив остальных за воротами. Сначала Шайтан повел друга в плотницкую. Его лицо стало сразу грустным.
– Вот, смотри, эти стулья остались недоделанными. Не успел отец… Заказчики молчат, но я хочу сам доделать стулья. Видишь – стамеска? Она лежит на том же месте, куда ее положил отец. Я ее трогать не буду, стану работать другой. А эта пусть так и лежит до возвращения отца. И почему от него ничего нет?
Солтан только сейчас заметил, как повзрослел его друг.
Потом они вошли в комнату.
– Мать, что у тебя есть из теплых вещей? Выкладывай, – по-хозяйски сказал Шайтан, глава семьи.
– Почему не с нашего дома начали? Я же тебе говорила, Шайтан ты этакий! – рассердилась Лейла, сняла с гвоздя висевшую наготове шубу, порылась и достала пару варежек.
…К полудню они добрались до дома аульного моллы.
– Он-то, думаю, рад, что кузнеца Идриса взяли на фронт и теперь никто не перебивает призывы муэдзина, – сказал Шайтан, перед тем как постучаться.
– Зато тетю Даум теперь не увидишь на крыше: ей прялось хорошо только под музыку кузнеца, – вздохнул Солтан.
– Вот уж не к добру, когда рыжий Шайтан появляется у ворот, – проворчал молла, выглядывая в щелку. – И чего это вы, бездельники, бродите по дворам, побираетесь? Чего ты хочешь, Шайтан, сын шайтана?
Шайтан за словами никогда не лез в карман.
– Я сын не шайтана, а красноармейца! Слышали, дядя молла? – сказал он и громко крикнул ребятам: – Пошли отсюда, его поповская ряса не нужна никому на фронте! В ней воевать никто не сможет…
Молла, отплевываясь, что-то ворчал им вслед, но ребята уже стучались в другой двор.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Весной 1942 года, как всегда, коней готовили на Бийчесын. Отгон должен был состояться в июне. Но фронт все приближался к Кавказу, шли упорные бои за горный край. В Аламате поговаривали: завод подлежит эвакуации.
Эти слухи, как и сводки Совинформбюро, тревожили аламатцев. Никто не мог спокойно спать.
– Куда же мы теперь денемся? – плача, говорила Марзий Солтану.
Если бы он знал, что ответить!
Откочевка табунов в горы не состоялась. Этим уже было сказано все… Аламатцы готовились уйти от врага: кто к родне в соседние аулы, будто там можно скрыться от немцев, кто в леса…
Председатель Хаджи-Сеит созвал сход и сказал:
– Люди добрые, не надо бросаться в панику, все надо делать разумно. А что касается коней, то куда бы мы их ни отправили, они рано или поздно вернутся к нам. Врагу же мы ничего не должны оставить!
– Нас, что ли, вместо коней оставляешь врагу? – крикнул из толпы Кривая талия.
– Важно не где оставаться, а кем: советскими людьми! – ответил председатель.
– Значит, пусть Гитлер топчет нас, значит, Гитлера пропускают сюда? – зарыдала женщина.
– Гитлер никогда не будет хозяином здесь! – ответил чей-то старческий голос. – Придет, мы ему покажем!
– Нет, уж если ты такой джигит, то не допускай фашистов сюда, прегради им путь!
– Да замолчите вы! Какой из этого старика джигит? – вмешался кто-то в спор. – Деникинцам он, а не ты преграждал путь в свое время.
– Хватит, товарищи, надо все обсудить по-деловому, утихомиривал председатель. – Хлеб надо успеть убрать с полей, а зерно спрятать. Завод будет эвакуироваться в Закавказье. Дирекция отберет вместе с нами опытных людей, чтобы перегнать табуны через хребет. А наш Аламат жил и будет жить, если мы и при враге сохраним свое советское достоинство, свою честь, жизнь своих детей! Думайте над этим, люди… Над тем, чтобы мешать врагу всеми силами, какие у нас есть!
Солтан слушал затаив дыхание. Со схода домой он не шел, а бежал. Мимолетно заметил, как дошкольники-малыши шумно играли в альчики, и удивился: давно ли он сам был таким беззаботным?
Он заскочил в комнату, где на полке лежит в красном бархатном чехле сабля. Вытащил ее из чехла, затем из ножен, погладил ладонью, снова вложил в ножны и спрятал в чехол. Долго стоял посреди комнаты с саблей в руках, глядя в окно отсутствующим взглядом.
В газетах он видел фотографии немецких солдат, снявшихся возле виселиц, на которых казнили советских людей, или возле руин сожженных домов. Лица у фашистов были жестокими, звериными.
Он на минуту представил себе, как вот такой фашист входит к ним в дом, хватает саблю, к которой прикасались руки великого полководца, на глазах у Солтана убивает его мать, тут же фотографируется, а потом ловит Тугана, гарцует на нем по Главной улице Аламата с этой саблей на боку…
- Предыдущая
- 25/42
- Следующая
