Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич - Страница 23

И тогда, собрав свои восковые таблички и прихватив пару дюжин чистых пергаменных тетрадей из скриптория (дабы не воспользовались ими иконоборцы для своих богохульных писаний), Епифаний с монахом Иаковом бежали под покровом ночи в родную Студийскую обитель.

Студийский монастырь Святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна хотя и стоял в отдалении от центра Города, неподалёку от Золотых ворот, всё же был обычной столичной обителью, уязвимой со всех сторон, поэтому по изгнании патриарха Никифора игумен Феодор собрал вокруг себя не только всю многочисленную братию, пребывавшую в непрестанных молитвах об избавлении Церкви от кощунников, но и сочувствующих студитам мирян, прежде всего из знати и военных, которые смогли бы в крайнем случае предупредить их об угрозе и обеспечить хотя бы безопасное бегство, — против императорской гвардии, решись она на штурм монастыря, никто бы не пошёл.

В продолжение всей Четыредесятницы студиты не покидали стен своей обители, и жизнь в ней шла своим чередом, разве что тревога и напряжение, царившие вокруг и нараставшие день ото дня, мешали молитвенному сосредоточению и трезвению души, так что даже самые искусные писцы (и среди них — Епифаний) еле сдерживали мелкую дрожь в руках, следы коей, оставляемые на пергамене, приводили в печаль Феодора. Более молодое поколение писцов (к ним принадлежал Иаков и подававший большие надежды Николай) занималось совсем диковинным делом, к которому ещё никак не мог приспособиться Епифаний, — переписыванием старинных книг мелким и связным письмом, недавно изобретённым Платоном, дядей Феодора: оно позволяло и сберегать дорогой пергамен, и сильно ускорять работу переписчиков.

И несмотря на полуосадное положение, в котором оказались студиты, Епифаний мог наконец вернуться и к составлению жития Пресвятой Богородицы, и к поискам новых сведений о странствиях всехвального апостола Андрея Первозванного.

Судя по всему, Андрей покинул Иерусалим после того, как брат его Пётр и апостол Иоанн исцелили хромого от рождения, которого сажали каждый день у Красных дверей Храма просить милостыню, и после того, как были побиты апостолы в синедрионе, хотя фарисей Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, и увещевал беззаконных иудеев отпустить тех с миром. Взяли тогда с собой апостолы новоизбранного Матфия, а также Гая, одного из семидесяти учеников Иисуса, и разошлись по двое, как Он им и заповедал, говоря: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них». Так Андрей сначала вместе со многими апостолами оказался в Антиохии Сирийской, где они проповедали Слово Божие, сотворили много чудес, научили и наставили многих жителей города, оказавшихся ныне под властью безбожнейших сарацин и спасающихся бегством по всем христианским городам, тогда как именно здесь все ученики Иисусовы стали впервые именоваться христианами, именно здесь учили Варнава и Савл, ставший Павлом, а также Иоанн, прозванный Марком, Симеон, называемый Нигер, Лукий Клринеянин, Манаил, совоспитанник Ирода Четверовластника, и начальствующие между братьями мужи — Сила и Иуда, прозываемый Варсавою. Никто из апостолов, направлявшихся на север, в Малую Азию, не мог миновать Антиохии Сирийской, а именно вдоль малоазиатского берега Эвксинского Понта и переходил от города к городу, проповедуя Евангелие, апостол Андрей.

Епифаний весьма сожалел, что успел лишь бегло прочитать «Деяния Андрея», показавшиеся ему, впрочем, более чем странными; и жалел он, что смог сделать всего несколько выписок оттуда, не догадавшись передать книгу скорописцу Иакову, поскольку Фома строго-настрого запретил передавать свиток кому бы то ни было ещё. Хотя к чему Иакову знать эти еретические писания? И сравнительно юн он ещё, и глаза его не ослабели от многолетней работы в скриптории — зачем же соблазнять его сомнительными книгами? Так вот, из этих самых «Деяний» Епифаний узнал, что святой апостол Андрей оказался в Амасии, которая стоит ещё не на берегу Понта, а на значительном расстоянии от него, в глубоком ущелье, образуемом рекой Иридой. Оттуда, из славной некогда столицы понтийских царей, родом был не кто иной, как великий Страбон, описавший этот город в своей «Географии». Как раз из Амасии вызвал Андрея Иисус на помощь его соапостолу Матфию, о чём повествовала книга их «Деяний в Городе людоедов»: об этой книге Епифанию не хотелось даже вспоминать, но рассказы из неё будоражили его и манили в далёкие морские путешествия. После Амасии, если верить древнему свитку, Андрей оказался в приморской Синопе и последовал на запад — в Никею, Никомидию, а оттуда, переправившись морем в ныне славный Византий, — во Фракию и далее в Грецию. Вот если бы отправиться туда, по следам апостола, и собрать все те предания, которые наверняка сохранили православные жители этих городов!..

Приближалась Великая седмица Страстей Господних, а никто из студитов всё ещё не знал, что ожидает их настоятеля и всю братию: никаких вестей из императорского дворца не было и пока никто не принуждал их подчиняться назначенному иконоборцами лжепатриарху Феодоту, осквернявшему вместе со своим богомерзким клиром Святую Софию и многие другие церкви столицы. Что происходило в других городах, тоже пока никто не знал. В богадельню при Студийском монастыре продолжали прибывать беженцы из Малой Азии, пострадавшие от сарацинских набегов, но и они не могли ничего сообщить братьям, захвачены уже иконоборцами в их краях храмы или ещё нет, и о том, как сопротивляются еретикам верные святым иконам епископы и пресвитеры, монахи и миряне. В этой самой студийской богадельне Епифаний причащал немощных больных в Лазареву субботу, и один из них, бывший кожевенник Фока из Каппадокии, живший при монастыре уже почти десять лет, спросил его:

— А правда, отче, что ты искусен в книжном деле и пишешь разные истории о святых?

— Правда, Фока. А не ты ли когда-то выделывал кожи для пергамена?

— Именно я. Пока сарацины не разрушили мой родной город. Мою мастерскую сожгли, а сам я, как видишь, теперь без ног и с одним глазом. Только чудом оказался я у вас — только чудом! Молитвами и заступничеством святого Андрея, покровителя моряков, которые везли меня через Мраморное море в страшную бурю. Я слышал, ты и про него что-то пишешь, да?

— Если ты о Первозванном апостоле, то — пишу.

— Это очень хорошо, отче, что пишешь. Тогда мне смогут прочитать всю правду о нём, и хоть перед смертью я узнаю, чем прославил он мой город. Ты ведь уже написал о его чудесах в Тиане?

— Это которая в горах Каппадокии? — удивлённо переспросил Епифаний.

— А то где ещё! Нас тут несколько человек оттуда, и каждый тебе скажет, что святой Андрей побывал в нашем городе и крестил кучу народу из язычников. — Фока перекрестился и добавил, сплюнув на пол: — Евреев, кстати, тоже.

Епифаний никогда не слышал, что апостол Андрей посещал Тиану, и нигде о том не было написано. Хотя это было вполне вероятно, так как Тиана располагается как раз на пути из Сирии в Понт.

— Конечно, — пробормотал Епифаний, — кого ещё ему было крестить, как не иудеев… Он же и сам был из них…

— Да ну! — воскликнул Фока. — Ты мне тут эти сказки не рассказывай. Я сам из Тианы и точно знаю. И уж Андрей-то точно не был никаким евреем. Скажи ещё, что Господь наш Иисус был из этих…

— А кем же он тогда был? — перебил его Епифаний.

— Скифом скоблорылым — вот кем. Бывают скифы бородастые, а бывают и такие, которые бреются, потому как если не побреются они хотя бы раз в день, то тут же обрастают длиннющей бородой и спотыкаются об неё.

Тут в разговор встрял Стефан-виноторговец, паломник из Эфеса, которого по пути в Константинополь ограбили пираты:

— Хватит нести чепуху! Ты хоть раз видел икону святого Андрея?

— Видел, и что с того?

— Так бородатый он на той иконе!

— Это с утра, когда был бородатый, — не сдавался Фока, — а на самом деле он бороду, конечно, брил. А если бы не брил, то вообще зарос бы сразу с головы до пят, и некого было бы на иконе рисовать. Понял? Ещё у нас в Тиане говорили, что святой Андрей не просто брился, а выжигал себе бороду. Подожжёт её — и бежит по городу весь в пламени, кричит, руками вот так машет. Пока вся борода и не выгорит.