Прекрасная мука любви - Мэтьюз Патриция - Страница 22

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая

На голых висках Сталла тотчас же вздулись вены, однако он взял себя в руки и попытался улыбнуться.

– Вы начинаете действовать мне на нервы, мистер Лайтфут. – Он потрогал багровый шрам на щеке. – А я не терплю, когда меня раздражают, особенно если это какие-то полукровки. Я не желаю с этим мириться.

Ткнув пальцем в мистера Мерси, Стивен насмешливо проговорил:

– Похоже, ваша любимая крыса проголодалась. Почему бы вам не покормить животное? И предупредите ее: пусть будет поосторожнее. На этих пароходах полным-полно котов. Их специально завезли, чтобы крысам жизнь малиной не казалась.

Выражение лица мистера Мерси абсолютно не изменилось, и от этого по спине Глэдни пробежал холодок. Если бы того от слов Стивена передернуло, или он выкрикнул какую-то угрозу, или по крайней мере проронил хоть слово – все было бы не так страшно.

Оскар Сталл стоял неподвижно, не отрывая взгляда от Стивена и размеренно похлопывая себя по ноге хлыстом. Наконец он выпрямился, бросив:

– Пошли, мистер Мерси.

И зловещая парочка, не оглядываясь, взошла по трапу на борт.

– От этих двоих у меня просто мороз по коже, – заметил Глэдни. – Смотри, Стивен, будь во время плавания повнимательнее, иначе оглянуться не успеешь, как тебя сбросят в Миссисипи головой вниз.

– Постараюсь, – ответил Стивен. – После того как мы с Брайтом Моном сегодня обогнали его лошадь, он одарил меня просто убийственным взглядом. Я аж испугался.

В этот момент прозвучал гудок парохода, призывавший отплывающих занять свои места.

– Что ж, – сказал Стивен, – мне пора. Так что ты просил передать Ребекке? – спросил он, ухмыльнувшись.

– Ничего, – буркнул Глэдни. – Ты все равно все перепутаешь.

– Это уж точно.

За спиной Стивена стали медленно поднимать трап, и «Майский цветок», по-прежнему пронзительно гудя, начал отчаливать от пристани.

– Эй, дружище, – заволновался Глэдни. – Давай садись, а то останешься.

– А тебе бы этого очень хотелось, верно? – расхохотался Стивен. – Ну уж нет, не дождешься!

Гребное колесо парохода вонзалось в воду, образуя пену. Судно отходило от пристани все дальше и дальше. Расстояние между причалом и пароходом увеличивалось. Не переставая смеяться, Стивен сделал несколько прыжков по вымощенной булыжником пристани, затем грациозно перемахнул через уже довольно широкую полосу воды и уверенно приземлился на нижней палубе. Обернувшись, он помахал Глэдни рукой и что-то крикнул ему на прощание, однако слова утонули в разделявшем их расстоянии.

Прозвучал еще один гудок. На сей раз его издал пакетбот, который должен был отправиться до Цинциннати с заходом в Падьюку. Глэдни улыбнулся, потом расхохотался во все горло.

Выудив из кармана брюк бриллиантовую булавку, ирландец прикрепил ее к жилету. Он наврал Стивену про свою любимую булавку все, кроме одного. Он и в самом деле отдал ее под залог, но не в банк, а местному ростовщику, и выкупил ее сразу же после того, как выиграл, поставив на лошадь Стивена.

Вытащив билет до Падьюки, штат Кентукки, Глэдни поспешил по набережной к пароходу. Когда Глэдни взошел на палубу, «Майский цветок» со Стивеном на борту уже плыл по Миссисипи, взяв курс на север.

Помахав шляпой вслед удаляющимся огням, Глэдни произнес:

– Я же вас предупреждал, мистер Лайтфут: в любви и на войне все средства хороши.

Ребекка стояла у окна своего номера в отеле Падьюки и смотрела, как на улице идет дождь. Он начался ночью и все еще не прекратился, словно мягкой вуалью накрыв и без того тусклое утро, так что даже сейчас, после восхода солнца, комната была погружена во мрак.

Раздался стук в дверь. Ребекка открыла, и в комнату вошел Генри.

– Скаковую дорожку всю развезло, – сообщил он. – Я только что с улицы. Похоже, скоро распогодится, но такая грязь, что просто ужас.

– Бедный Пэдди Бой, – заметила Ребекка. – Он ненавидит такую погоду.

– А кто ее любит?

– Только не я.

– И не я, девочка, – хмыкнул Хок и, кряхтя, принялся растирать поясницу. – В такую погоду у меня всегда начинает ныть поясница. И тогда я вспоминаю Лондон.

Ненастье обычно настраивало Ребекку на грустный лад.

– Дедушка, – попросила она, глядя в окно, – расскажи мне еще раз про маму и папу, какими они были, до того как поженились.

– Тебе нравится эта история, правда, Бекки? – Хок ласково улыбнулся. – Ладно уж, так и быть, расскажу тебе еще раз. – Взгляд его стал отрешенным, голос – печальным: Хок окунулся в прошлое. – Твою маму звали тогда Генриетта Стэнфорд. Ее отец был владельцем большой табачной плантации, которая располагалась неподалеку от «Дубовой долины» – фермы по разведению чистокровных лошадей, где я работал тренером и жокеем. И ферма, и лошади принадлежали Оуэну Джонсону. – Хок горделиво улыбнулся. – На триста миль в округе не было лошади, которая могла бы обогнать хоть одну из наших лошадей!

– И дедушка Стэнфорд ни разу не выставил ни одну из своих лошадей против тех, что ты тренировал?

– Ни разу! Твой дедушка Стэнфорд считал скачки греховным времяпрепровождением. «Никчемная глупость», – любил говаривать он. Если он случайно узнавал, что Генриетта убегала посмотреть на наших лошадок, он приходил в ярость.

– И тем не менее она постоянно это делала. Должно быть, так же сходила с ума по лошадям, как и я.

– Лошадей-то она любила, спору нет, но прибегала к нам в основном для того, чтобы повидаться с твоим отцом. Барт был в ту пору красивым парнем и таким же отличным наездником, как я. А как он любил хвастаться своим искусством перед твоей мамой! Черт подери! Я мог быть на конюшне или еще где-то и, даже не видя Генриетту, знал, что она рядом, только по тому, как этот парень скакал верхом!

– Расскажи мне о том, как они сбежали, – попросила Ребекка. Она уже бессчетное число раз слышала эту историю, но готова была слушать ее снова и снова. Что может быть лучше в дождливое утро, чем сидеть в уютном кресле и слушать дедушкины рассказы?

– В общем, мистер Стэнфорд считал, что назначение лошадей – перевозить грузы. А использовать их для конных состязаний или в цирке – неимоверная глупость. Он был невысокого мнения о тех, кто тратит время на тренировку лошадей, считая их людьми недалекими. К таковым он относил всех своих соседей, и особенно меня и твоего отца. И когда он обнаружил, что Генриетта проводит время с Бартом и, хуже того, всерьез увлеклась им, он вышел из себя и приказал бедной девочке держаться от конюшни подальше, грозя всеми мыслимыми и немыслимыми карами.

– Но она все равно приходила, – продолжила Ребекка.

– А как же! Приходила регулярно, ускользая из дома, как только представлялась такая возможность, а мы прилагали все усилия, чтобы ее прикрыть. Если видели ее отца или кого-то с его фермы, тотчас же ее предупреждали, и Генриетта быстренько пряталась где-нибудь и пережидала, пока они не уйдут.

– Какие вы молодцы!

– Но мы недооценили Стэнфорда. Он твердо решил положить конец отношениям своей дочери с неподходящим, по его мнению, парнем. Когда он понял, что ничто другое не поможет, он приобрел ферму Джонсона. Оуэн Джонсон с удовольствием продал ферму за хорошую цену. Но Стэнфорд не только приобрел ее, но и распродал всех скаковых лошадей до единой.

– Должно быть, всем вам пришлось нелегко.

– Нужно отдать Стэнфорду должное: он предложил почти каждому, за исключением меня и Барта, работу. Ведь единственное, для чего он купил у Джонсона эту ферму, – это чтобы избавиться от нас.

– И что вы стали делать дальше?

– Как раз в это время в Англии проходили скачки, и полковник Кларк с другими владельцами скаковых лошадей решили отправить кентуккийских рысаков в Англию для участия в соревнованиях. Они надеялись, что англичане заинтересуются чистокровными кентуккийскими скакунами настолько, что захотят их приобрести. А меня наняли, чтобы я сопровождал этих лошадей.

– А как же мама с папой?

– Барт нашел работу на другой ферме по разведению лошадей. При первой же возможности Генриетта убежала к нему, и они поженились.

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая