Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки - Страница 75

• Предыдущая
• 75/141
• Следующая

— В самом деле, как бы все это сделать попоэтичнее?

— Я бы написал так: «Посвящаю под нос барышне Томико, опасной, равных которой нет во всем мире». Добавлено только два слова «под нос», а звучит совершенно по-другому.

— Да, — согласился Тофу-кун, хотя никак не мог понять, зачем делать такое добавление.

Наконец хозяин перевернул первую страницу и принялся читать:

— Я не совсем это понимаю, — сказал хозяин, глубоко вздохнув и передавая рукопись Мэйтэю.

— Тут он немного перехватил, — сказал Мэйтэй и передал, в свою очередь, стихи Кангэцу.

— Ого, смотри-ка, — сказал Кангэцу и вернул рукопись Тофу.

— Вполне естественно, сэнсэй, что вы не понимаете. За десять лет поэзия так далеко ушла вперед, что теперь ее не узнать. Нынешние стихи ни за что не поймете, если будете читать их в постели или где-нибудь на станции, — бывает, даже сам автор затрудняется ответить на вопросы читателей. Теперь стихи пишутся только по вдохновению, и поэт ни перед кем не обязан отчитываться. Толковать и искать в них мораль — это не наше дело, а дело ученых. Недавно мой приятель Сосэки написал такой туманный рассказ «Ночь», что ни один человек его не понял. Я встретился с автором и попросил его растолковать мне наиболее туманные места, так он со мной и разговаривать не захотел, лишь сказал: «Откуда мне знать». Думаю, в этом и заключается особенность поэта.

— Возможно, конечно, он и поэт, но человек, должно быть, весьма странный, — сказал хозяин.

А Мэйтэй расправился с Сосэки-куном очень просто, назвал дураком, да и только. Тофу-кун никак не мог угомониться:

— Правда, мы не чета Сосэки, но я просил бы вас относиться к моим стихам так же, как и к его. Прошу обратить внимание на «в этом горьком мире» и «насладился лобзаньем», я много потрудился над ними.

— Следы ваших упорных трудов заметны.

— Интересно противопоставление сладкого и горького, это в стиле приправ и специй. Здесь выражено самобытное мастерство Тофу-куна, я преклоняюсь перед ним, — восхищался Мэйтэй, посмеиваясь над честным человеком.

Хозяин неожиданно ушел в кабинет и вскоре вернулся оттуда с исписанным листком и, будучи в здравом рассудке, произнес:

— Мы имели удовольствие ознакомиться с творчеством Тофу-куна, а теперь я вас прошу высказать свое мнение о небольшом рассказе, который я вам сейчас прочту.

— Если это эпитафия Тэннэн Кодзи, то мы уже утроили свое внимание.

— Будь добр, помолчи, Тофу-сан, я сам далеко не в восторге от этой вещицы, послушайте хотя бы ради потехи.

— С огромным удовольствием!

— Кангэцу-кун, ты тоже заодно послушай.

— Можно послушать и не заодно. Не слишком длинно, надеюсь.

— Около шестидесяти знаков.

И Кусями— сэнсэй приступил к чтению собственного шедевра.

«Дух Ямато! — воскликнул японец и закашлялся, словно чахоточный».

— Ошеломляющее начало! — похвалил Кангэцу-кун.

— «Дух Ямато! — кричит газетчик. Дух Ямато! — кричит карманщик. Дух Ямато одним прыжком перемахнул через море. В Англии читают лекции о духе Ямато! В Германии ставят пьесы о духе Ямато».

— Да, это почище «Дитя Природы» будет, — многозначительно произнес Мэйтэй.

— «Адмирал Того обладает духом Ямато. И рыботорговец Гин-сан обладает духом Ямато. И аферист, и шулер, и убийца обладают духом Ямато».

— Сэнсэй, добавьте, пожалуйста, что Кангэцу тоже обладает.

— «Спросили: „Что есть дух Ямато?“ Ответили: „Дух Ямато есть дух Ямато“, — и прошли, а через пять-шесть кэнов [112] внушительно прокашлялись».

— Великолепная фраза. У тебя литературный талант. Дальше.

— «Дух Ямато треугольный? Дух Ямато квадратный? Дух Ямато, как указано в названии, дух. А раз он дух — вечно колышется».

— Сэнсэй, все это очень интересно, но вам не кажется, что слишком часто повторяются слова «дух Ямато»? — заметил Тофу-кун.

— Согласен, — вставил Мэйтэй.

— «Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал. Возможно, дух Ямато одной породы с тэнгу».

Хозяин одним духом выпалил заключительную фразу и умолк.

Но шедевр оказался слишком коротким: слушатели не успели уловить основную его идею и ждали продолжения. Но сколько они ни ждали, хозяин не издал больше ни единого звука, и в конце концов Кангэцу-кун спросил:

— Это все?

— Гм, — коротко ответил хозяин. Ответ был весьма выразительным.

Как ни странно, этот шедевр не вызвал у Мэйтэя потока обычной болтовни. Мэйтэй лишь промолвил:

— Ты бы тоже собрал свои произведения в одну книгу, а потом посвятил бы ее кому-нибудь.

Хозяин согласился:

— Хочешь, тебе посвящу?

— Нет, благодарю покорно, — ответил Мэйтэй и молча принялся стричь ногти ножницами, которыми только что хвастался перед хозяйкой.

Кангэцу— кун спросил у Тофу:

— Ты что, знаком с барышней Канэда?

— Этой весной я пригласил ее на собрание нашего кружка, после чего мы подружились и теперь все время поддерживаем знакомство. При встрече с ней меня охватывает какое-то своеобразное чувство, под воздействием которого я с легкостью и удовольствием пишу стихи и песни. Вся любовная лирика в этом сборнике — а ее здесь много — обязана вдохновению, которое я черпаю из дружбы с прекрасным полом. Поэтому я должен от всей души поблагодарить эту девушку и, пользуясь случаем, решил посвятить ей этот сборник. Известно, что с древних времен не было поэта, который написал бы прекрасные стихи, не будучи связанным узами дружбы с женщиной.

— Да что ты, — ответил Кангэцу-кун, в его глазах заискрилась лукавая усмешка. И собранию пустомель бывает конец: огонь беседы постепенно угасал. Да и я не обязан целыми днями слушать их монотонную болтовню, поэтому я извинился и пошел во двор ловить богомолов. Солнце клонилось к западу, его лучи пробивались сквозь густую листву павлоний и ложились на землю яркими бликами, а на стволах самозабвенно стрекотали цикады. Возможно, к вечеру соберется дождь.

• Предыдущая
• 75/141
• Следующая