Гептамерон - Наваррская Маргарита - Страница 39

• Предыдущая
• 39/117
• Следующая

– Ни ваше безрассудство, ни коварство той, которая все это устроила, не заставят меня ни в чем изменить себе. А вам я посоветовал бы беречь вашу честь и доброе имя.

И с этими словами, вне себя от гнева, он вышел и с этого дня довольно долго не появлялся у своей дамы. Но так как Амур никогда не теряет надежды, он убедил влюбленного, что, чем непреклонней тот станет и чем больше выдержит испытаний, тем радость потом будет полнее и долговечней. Дама же, когда она все это узнала, была так довольна и так восхищена его безмерной и стойкой любовью, что ей не терпелось поскорее увидеть его, чтобы получить у него прощение за тяготы, которые она заставила его вынести. А встретившись с ним, она сказала ему так много доброго и хорошего, что он не только позабыл о пережитых им муках, но даже нашел их благотворными, ибо все они послужили к прославлению его стойкости и укрепили его любовь. И с этих пор уже без помех и препон он стал наслаждаться всеми радостями этой любви.

Прошу вас, благородные дамы, назовите мне женщину, которая была бы так терпелива и тверда и так постоянна в своей любви, как этот мужчина. Тот из мужчин, кто подвергался подобным искусам, согласится со мной, что Искушения святого Антония ничто в сравнении с ними, ибо тому, у кого хватило терпения, находясь в постели с женщиной, устоять перед соблазном красоты и любви и кто долгое время мог выдерживать этот искус, никакой дьявол уже не страшен.

– Очень жаль, – сказала Уазиль, – что он не встретился с женщиной, равной ему по добродетели, – тогда это была бы самая совершенная на свете любовь.

– Но скажите, – спросил Жебюрон, – какое из этих двух испытаний, по-вашему, самое трудное?

– По-моему, последнее, – сказала Парламанта, – ибо труднее всего человеку бывает справиться с досадой и гневом.

На это Лонгарина возразила, что выдержать первое испытание было труднее, ибо для этого ему пришлось победить и любовь, и самого себя.

– Вы можете говорить, что хотите, – вмешался Симонто, – но прежде всего об этом следовало бы спросить нас, мужчин, мы-то уж знаем, как это все бывает. Что касается меня, то я считаю, что в первый раз он повел себя как дурак, а во второй – как умалишенный. И я считаю, что вынести эти испытания ей самой было ничуть не легче, чем ему. Для чего она заставила его дать эту клятву? Не для того ли, чтобы показаться более добродетельной, чем она была в действительности? Разве она не знала, что настоящая любовь не признает никаких приказаний и никаких обетов? Но она хотела самый порок свой возвести в добродетель и потребовать, чтобы полюбивший ее стал героем. А вот второй раз юноша этот просто сошел с ума, отвергнув ту, которая его действительно любила и которая красотою и благородством превосходила первую. И если бы он тогда не устоял, у него бы ведь было оправдание: его досада и гнев.

Но Дагусен сказал, что он с ним не согласен и что в первый раз сеньор этот показал себя человеком твердым, терпеливым и благородным, а во второй раз – человеком верным и совершенным в любви.

– А кто может поручиться, – сказал Сафре дан, – что он не был из числа тех, о которых говорится в главе de frigidis et maleficatis?[70] Но в довершение всех этих похвал Иркан должен был рассказать нам, как этот сеньор вел себя тогда, когда он получил наконец от своей дамы все, чего домогался. Только тогда мы смогли бы судить, что было причиной его твердости – добродетель или обыкновенное бессилие.

– Можете быть уверены, – сказал Иркан, – что, если бы он мне об этом сказал, я ничего бы от вас не скрыл. Но поглядели бы вы, какой это был здоровенный мужчина! Вот почему я считаю, что дело тут было в неимоверной силе любви, а никак не в том, что он оказался холоден или бессилен.

– Ну, уж если он был действительно таким, как вы говорите, – воскликнул Симонто, – он свободно бы мог нарушить клятву. Ведь если бы даже дама эта разгневалась на него вначале, потом он легко бы ее успокоил.

– Откуда вы знаете, – сказала Эннасюита, – что она тогда этого хотела?

– И к тому же, – добавил Сафредан, – она ведь сама первая его раздразнила, так неужели же у него не хватило бы силы, чтобы с ней справиться?

– Пресвятая Дева Мария! – воскликнула Номерфида. – Какие гадости вы говорите! Разве так добиваются благосклонности женщины добродетельной и скромной?

– Мне кажется, – сказал Сафредан, – что самая большая честь, которую можно оказать женщине, если хочешь что-то от нее получить, – это взять ее силой, ведь даже самые никудышные привыкли упрямиться и этим набивать себе цену. Есть еще и такие, к которым не сунешься без подарков. И есть просто дуры, которых не возьмешь ни подарками, ни хитростью. Тут уж приходится прибегать к иным способам. Ну, а когда имеешь дело с женщиной умной, которую обмануть нельзя, и такой добродетельной, что ни подарки, ни ласковые слова над ней не властны, тогда уж надо действовать любыми средствами, лишь бы добиться победы. И если вы услышите, что мужчина овладел женщиной силой, будьте уверены, что женщина эта лишила его всякой надежды. Поэтому никогда не считайте, что человек, который ради любви способен рисковать жизнью, не достоин вашего уважения.

– Мне иной раз приходилось наблюдать, как крепости осаждали и брали силой, – со смехом сказал Жебюрон, – это бывало тогда, когда люди, защищавшие их, не поддавались ни на деньги, ни на какие угрозы. Говорят же, что начать переговоры – это уже наполовину выиграть сражение.

– Должно быть, всякая любовь основана именно на этом – сказала Эннасюита, – только есть же ведь на свете люди, которые любят так, что готовы терпеть и по натуре своей неспособны прибегнуть к силе.

– Если вы что-нибудь можете нам о них рассказать, – сказал Иркан, – я уступаю вам место.

– Да, могу, – ответила Эннасюита, – и охотно вам расскажу все, что об этом знаю.

Во времена маркиза Мантуанского[71], женатого на сестре герцога Феррарского, при дворе маркизы жила девушка по имени Полина. И вот один молодой дворянин, находившийся на службе у маркиза, так страстно ее полюбил, что все вокруг поражались этой великой любви, тем более что молодой человек этот был беден и все знали, что, воспользовавшись покровительством герцога, он мог бы найти себе жену побогаче. Но молодому дворянину казалось, что все сокровища мира – в одной Полине и что, женившись на ней, он станет их обладателем. Маркиза же, которой хотелось, чтобы Полина нашла себе богатого жениха, невзлюбила этого молодого человека и старалась всячески воспрепятствовать встречам влюбленных, твердя обоим, что, если они поженятся, участь их будет жалкой, ибо они будут самой бедной четой во всей Италии. Но молодой человек был далек от того, чтобы думать о деньгах. Что же касается Полины, то, хоть она и старалась скрыть от людей свое чувство, все мечты ее клонились к тому, чтобы соединить свою судьбу с тем, кто был ей дорог и мил. И они долго так любили друг друга, надеясь, что время придет к ним на помощь. Но разразилась война, и этот дворянин попал в плен вместе с одним французом, так же, как и он, влюбленным. И, обнаружив, что они товарищи по несчастью, молодые люди стали поверять свои тайны друг другу, и француз признался тогда, что сердце его принадлежит одной девушке, но только не сказал, где она живет. Но так как оба они были на службе у маркиза Мантуанского, французу было отлично известно, что приятель его любит Полину. И, от души желая ему добра, он, как истый друг, уговаривал его не питать на этот счет напрасных надежд. Итальянец ответил, что это не в его власти и что, если в награду за честную службу и за страдания, которые он перенес в плену, маркиз Мантуанский не даст согласия на его брак с Полиной, он уйдет в монастырь, дабы служить одному только Господу Богу. Француз, однако, не придал никакого значения его словам, ибо не замечал в нем религиозного рвения и видел, что поклоняется он только одной Полине. Спустя девять месяцев француз освободился из плена, после чего при его же содействии освободился и его друг. И, вернувшись, француз тотчас же принялся упрашивать маркиза Мантуанского и его жену, чтобы те разрешили его приятелю жениться на Полине. Но старания его были напрасны. Они решительно противились этому браку, ссылаясь на бедность обоих влюбленных и нежелание родителей той и другой стороны. И кончилось тем, что они даже запретили несчастным встречаться, с тем чтобы оба, убедившись, что их мечты несбыточны, позабыли и об этой мечте, и друг о друге.

• Предыдущая
• 39/117
• Следующая