Великая игра - Некрасова Наталья - Страница 82
- Предыдущая
- 82/164
- Следующая
— Припрутся ведь, сволочи…
Стрела попала в цель. Но, видать, либо мозг у этого дракона был какой-то не такой, либо живучий попался, но вместо того чтобы скончаться в судорогах, тварь развернулась и злобным взглядом оставшегося красновато-желтого глаза стала выискивать обидчика.
— Не смотри ему в глаза, — еле успел выдавить Рагнир, когда язык чадного пламени хлестнул по камню рядом с ними. Нуменорец побледнел, но все же в руках он еще себя держал, а потому приготовил вторую стрелу. И тут вожак, не дожидаясь второго выстрела, прыгнул вниз. Рагнир зажмурился, но, когда открыл глаза, увидел вожака верхом на драконьей шее. Он держался за роговой выступ на его голове и с яростным криком бил и бил мечом в глаз. Дракон выл, визжал и метался, забрызгивая все вокруг едкой липкой черной кровью. Постепенно его движения становились все медленнее, дерганее, и еще до того, как вожак в полуобмороке скатился с шеи твари, дракон задрожал, лапы его подломились, и он с почти человеческим стоном упал на брюхо.
Рагнир выждал довольно долго, прежде чем спуститься.
Но ни дракон, ни вожак не шевелились. Удача, да какая! Оба мертвы!
Похоже, такая же мысль пришла в головы и всем остальным. Не сговариваясь, четверо, даже обмаравшийся в конце концов Лис, рванулись внутрь.
Дракон был не слишком стар, и его золотое ложе было не столь богатым, как мечталось. Все добро могло спокойно уместиться в двух мешках, и каких-то особенных сокровищ там не обнаружилось. Золотые чаши, украшения, немного нуменорского и харадского золота — и все. Однако, хорошенько порывшись в куче, Рагнир выковырял оттуда великолепный кубок с драгоценными камнями, явно эльфийской работы.
— На всех порубить! — мрачно набычился Щербатый.
— Еще чего. Тогда он ничего стоить не будет, — недобро усмехнулся в ответ Рагнир. — Я нашел, я и беру. А вы делите остальное. Кто-то против? — он обвел взглядом сотоварищей.
Никто не осмелился протестовать — после смерти вожака Рагнир становился старшим. А его они очень хорошо знали.
— Я против, — раздался хриплый голос из-под низкого входа.
Вожак стоял в проходе, пошатываясь. Половина его лица была сплошной раной, выеденной ядовитой кровью, но, видимо, кожаная одежда спасла его от больших ожогов. Он был в одной грязной рубахе и штанах — остальное пришлось сбросить.
— Без меня, значит, решили делить? — протянул он. — Значит, порубить на всех?
Хамдир стоял над четырьмя жестоко изуродованными трупами. Местный декурион из ближайшего форта назвал всех четверых по именам — оказалось, личности давно известные и усердно разыскиваемые. Даже за трупы была положена награда.
Волк был здесь. Совсем недавно был. Не далее как вчера, когда визг дракона достиг дальнего форта и отряд немедленно выступил сюда. Кровавый след был горяч, как никогда. Хамдир втянул смрадный, пахнущий смертью воздух.
Изгой, вожак банды, убийца дракона… Бедняга Дарион нашел бы тут одно только сходство с Турином. И не увидел бы другого — изнанки этого сходства, из-за которой один был героем, а другой — бандитом. Обманчивое и потому страшное сходство. И сколько народу, доброго или дурного, еще заплатит за это жизнью?
Из мрачной задумчивости его вывел старший декурион Пятого форта — здесь форты различались по номерам, не по названиям, как на севере. Бородатый коренастый мужик средних лет, с изрытым шрамами лицом. Старый вояка, видно.
— Надо бы зарыть падаль, — брезгливо пробормотал он своим хриплым баском. Хамдир уже знал, что декурион злоупотреблял галенасом — от того и голос хриплый. Ором на солдат так глотку не сорвешь, не та хрипота. — Уйти бы до вечера… — Это был и вопрос, и одновременно просьба о позволении покинуть это поганое место.
Хамдир на мгновение отрешенно подумал — ведь тут дракон, целый убитый дракон, и никто даже не ахнет! Его наполнила какая-то странная гордость за этих простых солдат, которые спокойно смотрят на тварь из древних жутких легенд и ведут себя словно ни в чем не бывало… Какие люди! Вот это настоящие герои.
Ему стало даже как-то не по себе — он был тут чужаком, лишней обузой. Бумаги наместника действовали волшебным образом — помощь ему оказывали беспрекословно, и Хамдиру было даже неуютно от этого.
— Я еще посмотрю следы, — сказал он. — Прикажите солдатам, чтобы время не тратить, снести трупы в пещеру, а дракона бы сжечь надо. Это лучше местным поручить. Оставить им малость золота — охотно сделают.
Декурион охотно кивнул и с симпатией посмотрел на сотника.
Хамдир сосредоточенно читал следы. Тут был в основном камень, но и на камне можно различить след, если уметь читать. И еще если уметь чуять так, как умел чуять Хамдир. И сейчас чутье говорило ему — иди. Не останавливайся, сейчас тебе выпала возможность закончить свою погоню.
И он шел. Следы же рассказывали повесть о раненом, обожженном, отравленном драконьей кровью человеке, невероятно сильном телом и духом человеке, который шел прочь, уходил от преследования, чуя погоню словно волк Он шел, падал, вставал, снова шел. Потом полз. Потом перестал ползти.
Хамдир стоял над ним. Золотоволосый могучий красавец лежал неподвижно, хрипло, тяжело дыша. Как когда-то Турин. Только этот изгой — не Турин, а просто убийца. Сильный, красивый, безжалостный убийца. Погоня закончена. Хамдир присел на корточки рядом с ним, посмотрел с какой-то брезгливой жалостью. Оборванный, похудевший, грязный. И все из-за чего? Из-за того, что счел себя сильнее закона. Дурак. Мог бы спокойно жить, править своей землей…
Нет, не стал бы он по-настоящему сильным лордом. Волки не бывают защитниками. Особенно одинокие волки, которых и стая не признает. Когда-нибудь волчья натура прорезалась бы… Неужто все же существует эта проклятая предопределенность, о которой нес ерунду чокнутый проповедник с юга?
Хамдир помотал головой. Не время размышлять. Он поднялся и быстро зашагал к логову. Уполз беглец довольно далеко, так что надо бы поторопиться, чтобы закончить до ночи…
Северное предзимье встретило его сырым тяжелым ветром и мокрым снегом. Снег этот долго не пролежит, растает поутру, но он — предвестье близкой зимы. Скоро мороз прихватит раскисшие от дождей дороги, утра станут звонкими, красно-розовыми и морозными, ледок затянет грязные лужи и озерца… Он вспомнил, как в детстве осторожно шел по тонкому прозрачному льду неглубокого озерка, прозрачного до самого песчаного дна, а по берегам ручья намерзшие на кончики трав ледяные капли звенели, как маленькие колокольцы…
Он улыбнулся, закутался поплотнее в тяжелый суконный плащ, прокопченный у сотен костров, а потому не поддающийся дождю. Говорят, пастухи диких горцев носят плащи из козьих и овечьих шкур и вода стекает с них, не вымачивая плаща. Завести бы такой — и тепло, и сухо, пусть и воняет козлом, когда дождь.
Добирался он с караваном, хотя дороги хорошо блюлись, патрулировались и содержали их в порядке. Просто одному не хотелось ехать. Теперь пути будут приводить в порядок весной, но и до весны по ним будут ходить и редкие караваны и военные отряды, и патрули, будут мчаться отважные королевские гонцы. А сейчас вязкая грязь сменилась щебенчатой насыпью, что означало, что до Форноста осталось всего ничего. И к вечеру они увидят его крепкие кряжистые стены. Убранные серые поля, огоньки ферм и усадеб, редкие замки по холмам… Родные края. Возрадуйся, Хамдир.
Не радовалось как-то. Долг был выполнен, он возвращался домой — но на душе было пусто и тяжело. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но от ощущения отделаться не мог.
Он устал. Он очень устал. Дело было даже не в усталости тела — устало сердце. Оно не радовалось окончанию погони, оно не радовалось возвращению домой. Хамдир лежал в комнатушке офицерской казармы, отмытый и накормленный, переодетый в сухое, и видел тяжелые сны. А во снах он видел не то черную тучу, не то черную волну, которая медленно застила небо, видел девять теней и слышал пронзающие душу ужасом и бессилием вопли, не то человеческие, не то птичьи. Видел, как рушатся в бездну и бурги, и крепкие стены Форноста, и какие-то дворцы, и непонятные здания, а потом его подняло ввысь, и он увидел равнину, освещенную ровным жутким оранжевым светом мертвого, приколоченного к такому же мертвому небу солнца, равнину, на которой рядами, уходя в бесконечность, стояли войска. И было жутко, и хотелось кричать — нет, не надо, я не хочу! Потому что это был конец всех концов, и он это знал. Он знал, что битва окончится победой, но это будет воистину битва битв, и страшнее ее нет и не было ничего — и потому не было страшно так, как должно быть. Он просто не мог вообразить себе грядущего ужаса. Понимал только, что этот ужас неминуем, его придется все равно пережить, чтобы увидеть грядущую Арду Исцеленную.
- Предыдущая
- 82/164
- Следующая
