Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 47

В следующие три тысячи лет разворачивается жизнь человечества, и рождает оно Заратуштру для последнего боя с Ахриманом. В конце этой борьбы на землю польется расплавленный металл. Это и будет последний суд миру. Суд огнем и металлом:

Но не все люди погибнут. Останется островок праведности. И потомок Заратуштры — Саошьянт воскресит человечество. И произойдет окончательное разделение Света и Тьмы, духа и материи, мысли и чувства. А потом все повторится сначала.

— Платон знал учение зороастризма, — говорит Масихи, срезая серебряным ножичком кожуру с яблока (как защемило сердце у Ибн Сины, когда он вспомнил это!). Корни философии Платона в зороастризме. Ведь он разорвал духовный и материальный мир, мысль и чувство. И халдеи недаром называли его Саошьянтом!

«Что могло еще поразить ессеев в зороастризме? — думает Ибн Сина, лежа в углу ханаки. — Наверное, то, что судьба отдельного человека составляет в нашей древневосточной философии часть вселенского конфликта Добра и Зла. И то, как просто, тепло обращался человек к богу: „Я спрашиваю тебя, скажи мне правду…“

Удивительна и нравственная Троица зороастризма, Благая мысль. Благое слово, Благое дело. Жрецы носили на теле святую веревку с тремя узлами. Перебирая их, сосредоточивались на Троице…»

Не все было ясно с ессеями. Многое поглотило время. Прекрасная фреска, написанная синей и яркой алой краской, оказалась покрытой белыми пятнами забвения… Потому-то так и спорили горячо Масихи и Беруни.

До середины XX века мы тоже почти ничего не знали о ессеях. Имели лишь несколько свидетельств о них.

И вдруг… Однажды в жаркий апрельский день 1947 года юноша-бедуин из племени таамирэ Мухаммад Диб (Мухаммад — Волк) потерял недалеко от Иерихона, и местечке Вади-Кумран, овцу и в поисках ее обнаружил пещеры, а в них огромные глиняные кувшины, опечатанные смолой. В кувшинах же — кожаные свитки с текстами 40 тысяч обрывков кожи, пергамента, папируса, медных пластинок, написанных на восьми языках!

Пещеры ессеев!!!

Десять лет разбирали ученые обрывки книг. Образовалась целая наука — Кумрановедение. Более трех тысяч работ вышло за 20 лет со дня открытия пещер. Стал выпускаться специальный журнал в Париже: «REVUE DE QUMRAN.»

Подтвердилась правильность даты Беруни. Да, действительно, расцвет ессеев, который, по Беруни, был за 400 лет до Ария, надает на и век до н. э., а жили они на берегу Мертвого моря более тысячи лет: с III века до н. э. почтя до VIII века н. э. Подтвердились и предположения ученых, что, перерабатывая известные им откровения мира, ессеи искали образ нового Мессии: в пещерах найдены книги пророков, обличавших в VIII–VI веках до н. э. царей.

Бесценное достояние человечества — эти книга — этические корни великой нравственной революции человечества. Пророки обличали царей от имени бога. Их убивали, четвертовали, забивали камнями — они все равно выходили на площадь в отрепьях, с длинными волосами и, оглядывая народ горящими глазами, от имени бога говорили: «Народ мой! Что сделал я тебе? Богачи исполнены неправды. И жители говорят ложь. Все строят ковы, чтобы проливать кровь. Руки их обращены к тому, чтобы уметь делать зло. Начальники требуют подарков. И судьи судят за взятки. А вельможи высказывают злые хотения души и извращают дело. Лучшие из них — как тернь. И справедливый — хуже колючки»[96].

Пророк Иезекииль съел, но преданию, свиток, данный ему богом, на котором было написано: «И плач, и стопы, и горе». За свои обличительные проповеди растерзан конями.

Пророк Иеремия… «Разве упавшие не встают? И совратившиеся с дороги — не возвращаются? В сердце моем — палящий огонь. Истомился я, удерживая его…» Убит камнями.

Пророк Исайя — племянник царя. Оставил богатства. Бог коснулся его, как говорит предание, горящим уголь-ком, очистил огнем лгавшие когда-то уста… 60 лет обличал он царей. И 120-летнего его распилили деревянной пилой… «И перекуют мечи на орала, — говорил он. — Народ на народ меча не поднимет. И войне они больше обучаться не будут».

Особенно помог ессеям прозреть нового Мессию — Осия. Он проповедовал светлое будущее от светлой доброты бога. «Повернулось во мне сердце мое. Не сделаю по ярости гнева моего, ибо я — бог, а не человек… От власти ада я искуплю вас. Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?»

«Утренняя заря — явление его, и он придет к нам, как дождь, как поздний дождь оросит землю».

У ессеев, в одной из их сект, — назареев, самой жизнерадостной, — и прошли, как считают Некоторые ученые[97], загадочные годы жизни Иисуса Христа с 12 до 30 лет, о которых ничего не сообщает ни один источник, ни память народная, ни легенды… Б другой же, более суровой и аскетической секте, вырос, по предположению ученых, Иоанн.

Саддукеи и фарисеи казнили Иисуса не за то, что он назвал себя царем Иудеи, въезжая на осле в Иерусалим, а за то, что назвал себя Сыном Человеческим, который Сядет по правую руку бога…

Ибн Сина достал иконку Масихи и еще раз внимательно посмотрел на первый ее ряд. Вот он — человек (Жизнь), стоит рядом с богом. А ведь философски первым это положение обосновал Неизвестный философ. Ничего не знает о нем Ибн Сина, ни имени его, ни рода, ни возраста, где и когда жил. Может, тоже распяли его или распилили деревянной пилой? Может, ушел он на запад, в море заката, как седой ребенок Лао-цзы, и встали при этом с востока багровые облака? Скрылся Неизвестный философ в имени Аристотеля и в книге «О высшем Добре».

Темнее всего бывает перед рассветом… Пока ессеи набирали силу в III — и веках до н. э., античная философия все еще пыталась выбраться из тупика, в который ее вогнал Платон. Пока во II и III веках христианство, напитавшись эллинизмом, иудаизмом и греко-римской философией, начало распространяться усилиями учеников Христа и богословов, античная идеалистическая философия обратилась к Востоку, ища основы, на которой можно было бы возродить идеализм Платона. А когда христианство стало уже в IV веке государственной религией Рима (Хозяин понял, что лучше признать религию раба и тихо, незаметно повернуть ее против него Же самого) — античные философы % все еще бились: одни — над попыткой оживить философию Платона, сраженную вопросами Аристотеля, другие — над продвижением вперед философии самого Аристотеля.

Античность системы не создала. Даже не замахнулась на такое. На создание системы греки смотрели как На вульгарность. Ведь система — это остановка. Счастье не столько в Истине, сколько в поиске ее. И даже когда 5 Истина неожиданно открывалась, они убивали ее. Скепсисом. Десять раз убивали! И если после этого она все же выживала, признавали, но и то не сводили с нее остроследящих, размышляющих глаз.

Ценился критерий Истины, — ее палач. У Платона им было мыслимое. У Гераклита и Эмпедокла — чувственное.

У Аристотеля — мыслимое и чувственное. У Протагора — выгода. Ксеанид же угрюмо сказал: «Нет ничего истинного».

Неоплатоники (поздние последователи Платона) горько смотрели на то, как добивали зашедшую в тупик идеалистическую философию скептики — всеразъедающим скептицизмом, эпикурейцы — жизнелюбием.

Первая попытка спасти античный идеализм — это Плотин, родившийся через шесть веков после Аристотеля. Житель Египта, он завербовался солдатом к римскому императору Гардиану в его персидский поход, чтобы, самому увидеть и познать Восток, откуда пришла в Грецию философия. Вернулся, обогащенный тремя таинствами восточной философско-религиозной мысли: идеей эманации бога, истечением его в мир, дуализмом — борьбой Света и Тьмы, Добра и Зла, и экстазом — постижением единой сути бога через божественное откровение, любовь, слияние мира множественности и мира Единого.

— И знаешь, как ему удалось это сделать? — поворачивается к Али Муса-ходжа. — Подложил две бочки с порохом в тот тупик, куда загнали Платона вопросы Аристотеля. Одна бочка — мысль Эмпедокла о том, что «подобное познается подобным». Философы тут же напустились на Плотина: «А разве подобен человек богу?!» Тогда Плотин прикатил другую бочку пороху — мысль Платона о том, что «душа человека познает бога потому, что она — богоподобна». Соединил обе бочки смоляной веревкой и поджег. Побежал огонь к пороху. Побежала мысль Плотина — «действующий по ПОДОБИЮ сближается с богом», и взорвался тупик. И хлынул в античный идеализм свет.