Позвони в мою дверь - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 70

• Предыдущая
• 70/74
• Следующая

«Женщины не понимают мужчин. Они представить себе не могут, что обвинения в несуществующей измене способны довести мужика до белого каления», — эта мысль, давняя, забытая, тянулась откуда-то из прошлого. Петров вспомнил: Гришка Ганбегян, прикрываясь которым он скупал когда-то у Зины расписные ложки.

Ганбегян страдал под игом ревнивой жены. Причем стоически выдерживал сцены, когда подозрения имели основания, но лез на стенку, если его обвиняли безвинно. Какой-нибудь фрейдист докопался бы до сути парадокса: мол, в глубине души мужик мечтал вильнуть на сторону, не получилось, он разочарован и обвинения воспринимает как дополнительное наказание, двойной приговор.

Петрову не было дела до глубин психоанализа.

Но он подписался бы под всеми проклятиями, которыми Гришка в свое время щедро осыпал жену, и собственных бы добавил.

Но с другой стороны, рассуждал он, немного поостыв, Зина не истеричная девица. Чтобы ей втемяшилась в голову подобная идея, нужны особые условия. Какие? Первое — он уехал, не сумев объяснить ей причины. Она посчитала себя брошенной.

Второе — чертовы деньги! Дурья башка, она вообразила, будто он ее обокрал! Третье — постороннее влияние. «Лена Ровенская! Редкая стерва, злодейка. Бог наградил ее красивой мордахой и наказал мерзким характером. Эх, надо было трусы ей стянуть и голяком оставить перед мужем, прежде чем скрыться! Но Леночка у меня еще попляшет на сковородке!»

Хотя Петров не собирался оправдываться перед Зиной, по одному пункту обвинений он желал внести ясность.

— Ты не помнишь, — спросил он вечером жену, — доверенность, которую я тебе оставил, на полгода или больше?

— Какая доверенность? — удивилась Зина.

— Генеральная нотариальная, — раздельно проговорил Петров, — на распоряжение всем имуществом.

— Понятия не имею, — пожала Зина плечами. — А была такая?

Петров подошел к секретеру, выдвинул ящик с документами.

— Что за бардак! — ругнулся он. — Почему нет порядка?

Важные бумаги лежали вперемешку с детскими рисунками, фломастерами и сломанными игрушками.

— Ваня, Саня! — позвал Петров детей. — Кто вам позволил копаться в документах?

— Мы не трогали, — отпирались близнецы. — Только один раз, помнишь, папа, когда поехали к своему.., своему ненастоящему отцу.

Маняша, прячась за братьями, тоненько пропищала:

— Это я в бюрократов играла.

— В каких еще бюрократов? — буркнул Петров. Когда?

У Мани дрожали губы, она собиралась реветь:

— Когда еще не Новая, а старая Оксана была, и Настя тоже. Они мне сказали: «Иди порисуй, поиграй в бюрократов».

Петров нашел доверенность. На листе бумаги с гербовыми печатями и штампами красовались цветные зайчики, солнышки и домики.

Но о доверенности быстро забыли. Маня не оставила без внимания и более важные документы.

Свидетельства о рождении детей, свидетельство о браке родителей, университетский диплом Петрова — все было весело разукрашено, то есть испорчено.

Зина, Ваня и Саня, замерев, наблюдали, как Петров впервые в жизни наказывает дочь. Мама успела шепнуть Маняше: «Громче кричи» — и та верещала как резаная, убегая от отца.

Петров, хромая, носился за дочерью по квартире. И ее вопли: «Папа, не надо! Папочка, я боюсь!» — совершенно отбили у него охоту к рукоприкладству. Но он все-таки настиг Маню, легко подавил ее сопротивление, оголил попу и громко шлепнул ладонью. Маня заорала так, что в ушах заложило.

Зина подскочила к ним с намерением треснуть мужа по голове, но ее заступничество не понадобилось. Петров передал Зине на руки плачущую дочь:

— Убери от меня эту вредительницу! Ваня и Саня облегченно перевели дух.

Жизнь налаживалась. Она напоминала Зине кадры телевизионных репортажей из мест, пострадавших от наводнения или землетрясения. Сначала обездоленные люди бродят среди порушенного имущества, потом берутся за дело: возводят крышу над головой, варят еду на костре. Постепенно их жизнь приходит в норму.

Решающую роль, конечно, сыграло то, что Другой под видом Петрова Зине нравился. Она чувствовала, что может полюбить его, привязывается к нему. Но это означало полное забвение прошлого, того, что произошло за время их разлуки. Простить, забыть и постараться начать жить заново — решила Зина.

Ее теперь все чаще захватывало настроение, так любимое ими обоими прежде, — веселой дурашливости. Зина в лицах пересказывала сцену своего ухода из «Имиджа плюс». В жизни спектакль длился несколько минут, а в Зинином изображении получился в нескольких действиях. Она комично пародировала Витьков и крадущихся подслушивать сослуживцев, выдала длинный диалог «по мотивам» реально случившегося.

Петров мысленно перекрестился, услышав признание Витька Маленького: «Я предложил вам руку и сердце! А вы пренебрегли моими чувствами! Решительно отказали мне! (Зина театрально прижимала руки к груди, потом разводила их в стороны.) Жестокая!»

Петров весело хохотал. Зининым ремаркам по ходу действия:

— В этот момент партер, стоявший за перегородкой на четвереньках, грохнулся лбами об пол.

А нависший над ними бельэтаж рухнул. Еще долго было слышно копошение милых коллег, пытавшихся встать на ноги.

Петрова, несмотря на данное самому себе слово, много раз подмывало поговорить с Зиной откровенно. Но та мгновенно замыкалась, стоило ему произнести: «Когда я был в Омске» или «В госпитале я нашел себе работу» — и переводила разговор на другое.

Однажды он не выдержал и спросил прямо:

— Ты считаешь, что мы живем нормально? Между нами все в порядке?

— Сейчас я покажу тебе статью. — Зина стала копаться в своих вырезках.

В отличие от документов, вырезки находились в полном порядке. Зина вручила мужу статью, в которой шла речь о цикличности семейных конфликтов, которые происходят у большинства супружеских пар и нередко приводят к разводу. Первая крупная ссора, как правило, случается на третьем году брака, вторая — на седьмом, а третья — на десятом.

— У нас как раз десять лет, — подсказала Зина.

Петрова чужие склоки не интересовали, он не стал читать, ухмыльнулся:

— Интерес к доморощенной психологии ты у сестры подхватила?

— Что ты имеешь против Вали? — мгновенно насторожилась Зина;

Петров загадочно ухмыльнулся. В прежние времена Зина набросилась бы на него и «пытками» вытребовала ответ. У нее зачесались руки. Петров ждал. Зина глубоко вздохнула, натянула на лицо маску, которую привыкла носить на работе. Петров мысленно чертыхнулся: опустила пуленепробиваемый колокол.

Дернула его нелегкая связаться с этой женщиной! И ведь любая другая сравниться с ней не может! В толпе Зинку не заметишь, глаз не остановится. Не дурнушка, конечно. Но красавицей записной не назовешь, хотя каждый день поражаешься: питается она, что ли, обворожительностью колдовской? Есть в ней отравляющая женская сила, не пагубная, а жизнетворная. Но ей теперь карьеру подавай! И не запретишь, хотя наплачешься.

Петров молчал, смотрел на нее странно, будто на музейный экспонат. Зина гордо пожала плечами и вышла из комнаты.

В большой квартире лучшим местом уединения оставалась ванная. Зина щелкнула замком, подошла к зеркалу. Почему она не красавица? Как Лена Ровенская или Дуся, например? Зина чувствовала, что логика, трезвое мышление ей отказывают. И хотелось просто, по-бабьи, быть сокрушительно красивой — тогда все проблемы перемелются, как орехи в мясорубке.

На празднование Нового года к ним пришли Валя, Денис и их дочь Оленька. Петров нарядился Дедом Морозом. В разгар представления он обратился к Оле: «А теперь ты прочитай дедушке стихотворение». Девочка вдруг насупилась и начала всхлипывать:

— Ты не настоящий! Ты дядя Павел! У тебя ботинки!

Все уставились на ботинки Петрова. Точно, не сообразил переобуться, да и валенок в доме не было.

К большому неудовольствию остальных детей, Оленька заревела. Зина и родители утешали ее.

• Предыдущая
• 70/74
• Следующая