Золотой выстрел - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/71
- Следующая
Сергей походил немного вдоль фасада Главпочтамта, и наконец к нему подошел спортивный парень в кожаной курточке:
– Это вы Сергей?
– Я.
– Я на машине, прошу.
Подвел к обычной, неприметной «девятке», предупредительно открыл пассажиру дверь.
До Солнечного добрались меньше чем за час. Парень отлично вел машину. Да и движок у нее – слышал Сергей – был, скорее всего, снят с какой-нибудь оперативной. Форсированный.
Уже бывавший здесь, Сергей сам, без сопровождающего, поднялся на второй этаж, в гостиную, где под лампой с большим шелковым абажуром – под старину – в мягком кресле сидел с кипой газет на коленях Савелий Иванович.
Всякий раз он чем-нибудь да удивлял Сергея. Ну вот как сейчас – газетами! Читатель он, мать его ети! Государственный деятель! Все он буквы наизусть помнит...
Но при всем при том не мог не отдать должное Патриарху Сергей Светличный. Толковая у этого уголовника была башка. Все он знал, и, хотя оставался постоянно в тени, без него в городе практически не вершилась никакая политика. Он был всем нужен, ибо обладал своей особой, подпольной властью.
Светличный пожал протянутую ему руку и сел в кресло напротив. Монахов скинул газеты на пол, пристально посмотрел на Сергея, усмехнулся и сказал:
– Ну говори, чего там у тебя случилось.
– Разве? – Сергей продемонстрировал легкое удивление.
– А как же! Я ведь и газетки почитываю, и ящик регулярно гляжу. Особливо криминальную хронику. Всякое там показывают. Ну так что? Ай-я-яй, Сережа, что ж ты так-то?
– Это вы про кого?
– Да про механика твоего, – помрачнел Монахов. – Ты ж ведь, поди, убыл в ту же ночь, а я в телевизоре видел выступление следака, что на убийство выезжал. Он же и про фоторобот, стало быть, не преминул заявить. Не показал, правда, в телевизор. Это можно по-разному понимать, и хотелось бы думать, что нету у них ничего. Пустышка это – с фотороботом-то. Однако все равно нехорошо. Ты ж ведь к такому не приучен, верно?
– Все абсолютно правильно, Савелий Иванович, – вздохнул Сергей. – Но у этой истории возможно некоторое продолжение.
– Так отчего ж я не знаю?
– А я сам недавно только получил сообщение...
И он, ничего не утаивая, рассказал о звонке дяди Вити, Виктора Ильича Бессонова, незаменимого оружейного мастера.
Слушая, Монахов укоризненно качал головой, время от времени повторяя: «Ах, Сережа, Сережа...» А когда рассказ закончился и Светличный сообщил о том, что уже собрался ночным ехать в Москву, чтобы самому во всем там разобраться, Савелий Иванович возразил:
– Никуда тебе, думаю, ехать сейчас не надо. У тебя телефон-то какой? На тебя записан?
– На бабку Матрену.
– Это что за хохма? – нахмурился Патриарх.
– Соседка, – спокойно объяснил Сергей. – По даче в Кратове. Померла год назад.
– Понятно. Давай его сюда, он тебе больше не пригодится. Другой дам. Хозяин жив-здоров, в загранке пребывает. И еще. С дачей той своей ты, милок, распрощайся. Вот так сразу, при мне. И чтоб я больше о ней ничего не слыхал, понятное дело?
С чем-то всегда, всю жизнь, приходится прощаться. В том числе и с кратовскими тихими улочками, усыпанными красными, желтыми и зелеными листьями. Оставалось лишь вздохнуть.
– Ты намекал, помню, на отдых? Сильно, что ли, устал или еще чуток поработаешь?
– Дело-то стоящее?
– Вполне. Кусков на триста. Сроки нам не устанавливают. Сделаешь – и ладно... Лучше б совсем тихо, чтоб тебя там и близко не было. А там уж как получится.
– Кто таков?
– Да вот... – Патриарх, кряхтя, нагнулся к брошенным на пол газетам, поднял одну, другую, отшвырнул и взял третью. Ее развернул, потом сложил, еще раз и протянул Сергею: – Взгляни, знакомая личность?
На газетном снимке был бывший петербургский губернатор Анатолий Саблин с толстой книгой в руках. Подпись под фотографией сообщала, что только что вышла из печати книга известного политика, в которой рассказывается о бескомпромиссной борьбе автора за построение свободного государства с рыночной экономикой, а также дается хроника демократических преобразований в России начиная с костров у Белого дома и торжественного марша победившей демократии. Еще сообщалось, что презентация книги Анатолия Ананьевича Саблина, написанной в тяжелейших условиях постоянных преследований со стороны ангажированной правоохранительной системы, отдельных средств массовой информации и вообще красно-коричневой части электората, состоится в самые ближайшие дни в одном из элитных клубов города, о чем публике будет сообщено отдельно.
– Что скажешь? – как о чем-то незначительном спросил Монахов. – Вопросы, просьбы есть?
– Пожалуй, нет. Как у него со здоровьем, – Сергей снова взглянул на подпись под снимком, – в связи с постоянными преследованиями и тяжелейшими условиями загрансуществования?
– Умница, в самый корень зришь. Имел парочку инфарктов. Но крепенький. Говорят, еще и по женской части не промах. А чего усмехался, когда читал?
– Да это так... Элитный бывает козел. А клуб – элитарный. Нас еще, помню, учили не делать таких ошибок. Так мы-то кто? Солдаты. А эти!.. – Он кинул газету в кучу других.
– Дам я тебе, Сережа, одного доктора, поговори с ним. Можешь не стесняться, говорить открытым текстом. Я к тому, что, возможно, и не надо будет стрелять. Зачем шум, верно? Подумай. Ну а потом, если все путем, и отдохни. Прокатись куда-нибудь. Но ненадолго. Чует мое сердце, что скоро работы будет во! – Патриарх чиркнул себя указательным пальцем с большим брильянтовым перстнем на нем под подбородком. – Ну ладно, коли других дел нет, отдыхай, Сережа, не забывай старика. Весточки о себе подавай. Там, внизу, мой паренек, что тебя привез и теперь доставит куда скажешь, мобильник передаст. А свой оставляй, он тебе теперь без надобности. И в Москве тебе, Сережа, делать нечего, так что поезжай-ка спать. Утро вечера мудренее. И учти, я недоволен тобой. Опять недоработка, нехорошо...
Когда же Светличный, попрощавшись, вышел, Монахов пробормотал:
– Хуже нет – исправлять да доделывать... – Взял телефонную трубку и набрал номер: – Соедини-ка меня с Акимычем... – Дождался, когда раздалось в трубке: «Менеджер Акимов», и сказал: – Вот что, Акимыч, слушай меня внимательно...
Ложь – действительно оружие политика, кому ж и знать, как не ему, профессиональному юристу, вознесенному уникальными обстоятельствами на самую вершину политики...
Великому государству, сделавшему зигзаг от светлого коммунистического будущего в звериные джунгли капитализма, немедленно потребовались идеи абсолютной свободы от всех прежних, вбиваемых десятилетиями в людские головы принципов. Необходимо было все разрушить до основания, чтобы на обломках бывшей империи восторжествовал наконец один закон, определяющий права сильного. В России – синоним богатого. Передел предстоял кровавый, это понимали все, но его надо было оправдать – не перед собой, нет, перед мировым общественным мнением, с которым, к великому сожалению, все-таки приходилось считаться.
Они многое желали – эти молодые, яростные демократы, преуспевшие в переделе государственной собственности. Они были уверены в своей неприкосновенности и, торопясь, делали многочисленные ошибки, сбивая эйфорию обещанного праздника свободы и, напротив, возбуждая негативную энергию народных масс, обманутых этими обещаниями.
Кровь таки пролилась. И не только у Белого дома, но и в сердцах, душах обездоленных людей. А искусно раздуваемый оппозицией пепел горя и нищеты звал к отмщению.
Этому сопутствовало и отсутствие зримых перспектив. О дальних никто уже и не заикался, поскольку большинству было в высшей степени наплевать на них – все равно не дожить. А о ближних без устали вещали всевозможные СМИ, призывая нести свои сбережения в банки-однодневки, участвовать в беспроигрышных лотереях, жевать «орбит» и пользоваться прокладками с крылышками, тем самым создавая себе благополучие на каждый день. Народ участвовал, проигрывал, зверел и отказывался верить своим вчерашним кумирам. Более того, он начинал их ненавидеть, называя виновниками всех собственных бед.
- Предыдущая
- 42/71
- Следующая
