Мы никогда не расставались - Лазарева Ирина Александровна - Страница 19

— А как он еще должен выглядеть? — отвлеченно бубнит в брошюру Димка.

— Да уж не так как ты! — немедленно следует раскат грома. — Что за рубашка на тебе? Где это видано, чтобы парень рядился в розовую рубашку, да еще в цветочек?! А ну марш переодеваться! И чтобы я больше этого срама на тебе не видел! Армия по тебе плачет. Ничего, уже недолго осталось, кончишь институт — и под ружье. Там научат уму-разуму.

Заметно, как мама багровеет от гнева и невозможности высказать супругу-вояке давно укоренившееся мнение, напомнить в который раз, что кухня — не казарма, и квартира — не полигон, но сдерживается из последних сил. Правильно, какой смысл твердить одно и то же, все равно не дойдет. У папы твердые убеждения.

— Так что за кавалер? — настаивает папа.

— Случайный знакомый. — Скашиваю глаза на Димку: еще начнет скандалить, если узнает, с кем я прохлаждалась на Невском. — Разговорились, нашли кое-что общее: его дед воевал на Ладоге. Кстати, мам, почему бы тебе не написать роман по воспоминаниям бабушки. Ты подумай, какой стоящий материал. У нас столько фотографий, а у бабушки письма, вырезки из газет, воспоминания моряков-сослуживцев. Будь я писателем, непременно бы воспользовалась. Посмотри, что написал Чероков в своей книге «Для тебя, Ленинград». — Я достаю с полки книгу командующего Ладожской военной флотилией, ее когда-то приобрел папа, он увлекается военными мемуарами, а я для себя отметила много интересных фактов. Один из них зачитываю вслух: — «Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще можно встретиться с заблуждением, что Дорога жизни проходила только по льду, что только одной ледовой трассе Ленинград обязан своим спасением от голода».

А ведь и правда: когда мы говорим «Дорога жизни» сразу же представляем себе ледовую дорогу, а о моряках никто не упоминает.

Вы только послушайте, что он пишет — приводит данные в цифрах, из которых следует, что за весь период блокады Ленинграда через Ладогу по водной трассе было перевезено в обоих направлениях людей и грузов намного больше, чем по ледовой.

Я зачитываю цифры и торжествую:

— Видите? Ведь это важно! Слушай, мать, нам надо с тобой вместе ехать к бабушке, ты подумай, сколько всего она может нам рассказать! Заодно на солнышке отогреемся, фруктов поедим вволю. А, мам?

— Ты права, доча, — вздыхает мама. — Самое главное — бабулины записи. Она восстанавливала по памяти день за днем весь период службы на озере. Три пухлых тетради исписала. Надо бы их привезти, заодно записать многое с ее устных рассказов. Только как я могу уехать, как оставлю мужчин одних? Они здесь устроят бедлам, отощают без присмотра и зарастут мхом.

— Неделю мы продержимся — на пельменях и яичнице, — успокаивает папа, но ответа не удостаивается: мама своего супруга знать не знает, а с незнакомцами она в беседы не вступает. Речь, видимо, шла о каких-то других мужчинах.

Я весело смотрю на папу, он у нас немного грузноват, все-таки пятьдесят пять стукнуло, но мужчина хоть куда, настоящий полковник! Даже на мой незрелый взгляд. Для меня сорок лет — и то старик, но к папуле это совершенно не относится. Возможно, у меня предвзятое мнение, потому что батяню люблю и считаю лучшим образчиком мужского племени. Пусть ему не всегда хватает чуткости и порой заносит на матчасть, но основные положительные качества при нем. К тому же мама сама не подарок: характер у нее достаточно сложный, не каждый мужчина вытерпит. Папаня же вместо пререканий напевает: «Броня крепка и танки наши быстры…». Мировой папаня!

Мой сотовый тренькает: пришла эсэмэска. Догадайтесь от кого. Открываю, читаю текст: «Кать, давай встретимся, надо поговорить».

Без секунды промедления пишу ответ: «Женя, выпей йаду!»

Отправляю сообщение и хлопаю мобильником по столу.

— Ты чего озверела? — лениво удивляется Димка, дожевывая яблоко. — Только что нормальная была.

— Да вот, встречаются экземпляры, так и хочется придушить.

— Данька твой, что ли?

— И Даньку тоже, редкий придурок!

— Что за Данька? Почему не знаю? — грозно вопрошает отец.

— Да ерунда, пап, не грузись. Клеился один перец, я его отшила, только и всего. — Больно пинаю Димку под столом и встаю. — Спасибо за ужин, пойду писать статью, а то не успею: послезавтра сдавать.

Иду в свою комнату, сажусь за компьютер, делаю запись в форуме: «Что вы знаете о Дороге жизни»? Мне хочется нащупать собственные мысли в дискуссии, иногда интернет-общение наталкивает на что-то важное.

Урожай скуден: ответить по теме пытаются двое — весьма беспомощно; некий усатый дядя, если судить по аватарке, советует утереть сопли и не соваться куда не следует, другой — не рвать тельник на грудях; один молодой человек предлагает встретиться, кто-то отвечает ему вместо меня, потом эти двое принимаются увлеченно материться в адрес друг друга, я вздыхаю и удаляю запись вместе с комментариями.

Звонит мой мобильник. Смотрю на дисплей в раздумье — стоит отвечать или нет. Сложно все обернулось с Евгением, что-то меня в нем притягивает, оттого я злюсь еще больше: мой разум и принципы его не принимают, а тело предательски тянется, глаза видят то, чего наверняка нет — они уже не орган зрения, а чувств, нет, много хуже — плотского вожделения. Вот ведь подлая женская природа, почему именно Женя так действует на меня?

Бедный папа, все еще считает меня наивной девочкой, напускает на себя родительскую строгость. Если б он только знал!..

Со вздохом принимаю звонок.

— Катя, я ценю твой юмор, но все же настаиваю на встрече, — деловито звучит из трубки. — Мне надо объяснить тебе кое-что. Тогда, возможно, ты начнешь относиться ко мне по-другому.

Надо же, настойчивый попался! Ценю в мужчине умение добиваться девушки, без нахальства, разумеется. Если парень отступает, едва девушка сморщит нос, значит, не больно-то ему и нужна, либо он чересчур закомплексованный, что не красит мужчину. Значит, я в Жене ошиблась, он вовсе не так застенчив, каким показался вначале. Тем хуже для меня, еще одна меткая стрела в его пользу.

— Хорошо, встретимся через час. Сможешь подъехать к моему дому?

— Спрашиваешь!.. Буду ждать у подъезда.

— Договорились.

Я снова у шкафа, вываливаю на кровать все подряд, в глазах рябь от всполохов трикотажа, шелка, ситца, хлопка. Все не то, не то, пропади оно пропадом! Полный гардероб шмотья, а надеть нечего. Бессильно плюхаюсь в ворох одежды. Нет, так далеко не уедешь. Пора взять эмоции под строгий контроль, и нечего наряжаться, выставляться перед всякими…

Натягиваю узкие джинсы, нарочно драные в нескольких местах, короткую майку цвета мокрого асфальта, приглаживаю щеткой торчащие вихры. На миг жалею, что волосы у меня короткие и жесткие, мужчины любят длинноволосых блондинок, вроде той, что вертится вокруг Евгения. Лахудра настырная! И откуда их столько берется?

Выползаю наконец во двор, синий понтиак маячит у дальнего газона, ближе встать некуда — двор забит машинами. Неподалеку с профессиональным артистизмом орудует метлой дворничиха тетя Шура — даже вечером ни один окурок не залежится на тротуаре, — при этом и ругается с особым шиком, выработанным за долгие годы обслуживания нашего двора. Во всех других дворах давно работают молчаливые сыны степей, но тетя Шура отдать метлу понаехавшим отказалась, тогда бы жизнь утратила для нее всякий смысл, а сама она превратилась бы в бабушку на лавочке. А так — владычица, командир и страж порядка в одном лице. Жильцы к ней давно привыкли и на постоянную брань не реагируют.

При моем появлении автомобиль трогается, подкатывает вплотную. Морда у тачки добродушная, как и у хозяина за рулем.

— Карета подана, принцесса, — пытается шутить водитель.

Сейчас тебе станет не до веселья, стрелок! Все твое обаяние — банальный избыток тестостерона, и мне надо об этом помнить, не вдаваясь в неуместную лирику.

Забираюсь в машину, разглядываю Женин профиль c придирчивой неприязнью и решаю, что в случае полной безнадеги придется переспать с ним раза два, а потом спровадить на фиг, как Даньку. Другого выхода не вижу.