Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер - Страница 89

• Предыдущая
• 89/168
• Следующая

— Феттер! — гаркнул Кутшера, и голос его прокатился по комнате ударом гонга. — Как вы расцениваете террористический акт против нашего фюрера Адольфа Гитлера?

— Я? — растерянно пробормотал Феттер. — Вы меня спрашиваете? Вы хотите знать…

— Что с ним? Он бредит? — разгневался Кутшера.

— Господин капитан! — неожиданно вмешался Гомулка — за последние четыре дня нам и пяти часов не пришлось поспать!

Кутшера повернул к Гомулке свое лошадиное лицо, но тут из коридора донесся голос Готтескнехта:

— Господин капитан, сейчас начнут нередавать речь фюрера!

В столовой теснилась уставшая до изнеможения молодежь, а также старшие ефрейторы и дружинники ПВО. Готтескнехт настраивал радиоприемник, стоявший обычно в бараке у Кутшеры.

Хольт забрался подальше в угол, надеясь, что его здесь не заметят. Он устроился поудобнее на своем жестком стуле. Вольцов сел рядом. Какое-то сонное оцепенение овладело Холь-том; дребезжащая музыка действовала на него усыпляюще. В этом состоянии, между явью и сном, лихорадочно работало его воображение. Но вот марши умолкли. Диктор долго и пространно объявлял что-то. Говорят все германские радиостанции, работают такие-то, такие-то и такие-то радиопередатчики… Диктор без конца перечислял радиопередатчики, а потом водворилась тишина, тишина длилась бесконечно, и Хольт думал: сейчас начнется! Он склонил голову к плечу, это позволяло ему видеть профиль Вольцова. Рассудок его, спотыкаясь, бродил по самой границе забытья. Вольцов — лучший боец в огневом взводе, дорогие немецкие соплеменники и соплеменницы, такого заряжающего не найти ни на одной батарее! Я уж и не припомню, сколько раз на меня готовились и совершались покушения — то есть, как это не припомню, это по меньшей мере странно, такие вещи не забываются, я бы, например, запомнил, террористы не каждый день бросают бомбы… Хольт широко открыл глаза. Говорит фюрер! подумал он. Эти слова, знакомые ему с детства, обладали силой заклинания. Говорит фюрер! Причем сегодня его заставили выступить главным образом два соображения: во-первых, я хотел, чтобы вы услышали мой голос и убедились, что сам я жив и невредим, а во-вторых, чтобы полнее раскрыть перед вами это преступление, невиданное в немецкой истории… Гоп-ля! Не засыпать! Ничтожная кучка честолюбивых, бессовестных и преступно недальновидных офицеров — задремавший было Хольт встрепенулся — вступила, в заговор, который ставил себе целью меня устранить… Хольт сделал героическое усилие стряхнуть сон, и это ему удалось, правда, глаза болели от спета, но рассудок на иакое-то время прояснился, у него было чувство, будто его окатили ледяной водой. Офицеров?.. Заговор немецких офицеров против величайшего фюрера всех времен?..

— «Бомба, подложенная полковником графом Штауффенбергом, взорвалась в двух метрах от…»

Штауффенберг? Как Хольт ни старался, он не мог уследить за каждым словом этой речи. Только отдельные обрывки фраз удерживались сознанием. Полковник граф Штауффенберг? Полковник подкладывает бомбу? Что это значит, как это понять, и для чего он, собственно, это сделал?..

— «…не считая нескольких пустячных царапин и ожогов. В этом видно предопределение судьбы, подтверждение той миссии, которую оно на меня возложило, моей жизненной цели…»

Предопределение, думал Хольт. Он чувствовал какую-то расслабленность во всем теле. Усталость и изнеможение погасили л нем минутную возбужденность. Сознание заволокло туманной завесой, мысли беспорядочно путались, как во сне. Предопределение, судьба… Что Цише этим утром погиб, конечно, тоже рука провидения, иначе мне бы не поздоровилось — и Герти и мне… А ведь совсем неплохо, что есть такая штука, как провидение… Вера в провидение, вера в бога… Я верю в разум истории, где только я это слышал, это, должно быть, сказал доктор Геббелье в одной из своих речей… Я верю… да, но отец, отец! Он всегда недовольно морщился, когда говорили о вере, о провидении… Знаем мы эти штучки! Интеллигент не верит, потому что неспособен верить, это я где-то вычитал, кажется, у Ганса Йоста, а отец вообще типичный пораженец, самый настоящий брюзга и нытик! В школе нам задали выучить две странички Ганса Йоста: в области веры нет никакой проблематики, а только наитие свыше, да, никакой проблематики, а только наитие свыше, тогда я этого не понимал, а теперь понимаю: надо верить в фюрера, в провидение, в нашу конечную победу, в «Ме-163», в «Фау-1», в человек-торпеду, даже если русские продвинутся западнее Вильны, даже если они вторгнутся в наши границы… Грудь вздымается в предвосхищении решающего часа…

— Не спи! — это Вольцов толкнул его в бок. Ну конечно! Ведь говорит фюрер! Хольт, щурясь от света, огляделся по сторонам: все как зачарованные уставились на радиоприем-вин. Хриплый голос в громкоговорителе, надрываясь, кричал:

«…они готовились нанести нам удар кинжалом в спину как в 1918 году…»

Правильно, удар кинжалом в спину, в полудреме размышлял Хольт. В самом деле, что за гнусная подлость! Как подумаешь, что десяток сутенеров и дезертиров обезоружили весь фронт; но в хрестоматии говорится: «И все же вы победили… и пусть все рушится вокруг, я постою один за двух, а если жизнь моя нужна, мне смерть и гибель не страшна!..»

— «…ничтожная, жалкая клика оголтелых преступников, которую мы истребим с корнем…»

«Истребим с корнем» — были последние слова, которые Хольт еще слышал, прежде чем снова задремать. Но Вольцов сильным толчком под ребро опять привел его в чувство.

— Слушай, тебе говорят!

Сделав над собой усилие, Хольт очнулся и заставил себя прислушаться к голосу, звучавшему в радиоприемнике.

— «…а потому приказываю, чтобы с этой минуты ни одно лицо на гражданской службе не выполняло распоряжений, исходящих из инстанций, подвластных узурпаторам. Во-вторых, чтобы ни одно военное учреждение, ни один командир, ни один солдат не выполняли приказов, отданных узурпаторами».

Что такое узурпаторы? — размышлял Хольт. Это, вероятно, от латинского корня, ну ясно — usu rapere, это уж по части Визе, Петера Визе, вот кому живется, сидит себе дома и дрыхнет сколько влезет! «…либо арестовать, либо, при малейшем сопротивлении, убить на месте…» Убить на месте, истребить с корнем, думал Хольт; его пробирал озноб, ну, что ж, тем лучше, по крайней мере не заснешь… »с удовлетворением приветствовать этот факт… — слышал он, ничего не понимая, так как утерял нить, — ибо мне дано было избежать гибели, которая ни капли меня не страшит, но которая привела бы к гибели весь немецкий народ. Я вижу перст судьбы в том, что мне дано завершить дело моей жизни, и я его завершу!..» Тишина. И следом другой голос: «Передача транслировалась радиостанциями Великогерманского вещания». Всё!

• Предыдущая
• 89/168
• Следующая