Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 51
- Предыдущая
- 51/91
- Следующая
«Если я уже не та придавленная страхом девчонка, которая услышала, как плачет от боли ее брат, и не осмелилась прийти ему на помощь, то кто я?» Но вода, текущая сквозь решетку ограды, не давала ответа. Может быть, сегодня еще нельзя узнать, кто ты. Может быть, пока достаточно уверенности в том, что ты не такая, как вчера.
А Голос лежал рядом на траве и смотрел на темные тучи, наплывающие с запада.
– Я рассказала вам все, что знаю, – прошептала Эла. – Я сказала вам, что в тех файлах: сведения о десколаде. Это все, что мне известно.
– Нет, не все.
– Это так, клянусь.
– Неужели вы хотите сказать, что послушались ее? Что, когда мать приказала вам свернуть все теоретические исследования, вы просто отключили свой мозг и сделали так, как она сказала?
Эла хихикнула:
– Она так и думает.
– И она не права.
– Я ученый. Кем бы ни считала меня она.
– Когда-то Новинья была ученым. Она сдала экзамен, когда ей исполнилось тринадцать.
– Знаю.
– И она делилась результатами с Пипо, пока тот не погиб.
– Это мне известно тоже. Она ненавидела только Либо.
– Расскажите мне, Эла, к каким открытиям привели вас ваши работы по теории.
– Я не нашла никаких ответов. Но зато теперь знаю несколько правильных вопросов. Это неплохое начало, не так ли? Ведь больше никто не задает вопросов. Так забавно, правда? Миро рассказывал, что ксенологи-фрамлинги буквально на части рвут его и Кванду, требуя свежей информации, всяких данных, а ведь закон запрещает им толком работать. Но до сих пор ни один фрамлинг-ксенобиолог ничего у нас не попросил. Они сидят себе и изучают биосферы собственных планет и не задают матери вопросов. Я единственная, кто спрашивает, но меня не принимают всерьез.
– Я принял, – ответил Голос. – Я хотел бы услышать ваши вопросы, Эла.
– О’кей. Например, номер первый: у нас тут, внутри ограды, проживает стадо кабр. Кабра не может перепрыгнуть ограду, даже близко подойти к ней не в состоянии. Я своими руками ощупала каждое животное в стаде, и знаете, что обнаружила? Среди них нет ни одного самца. Только самки.
– Невезение, – заметил Голос. – Хотя даже по статистике хоть один-то должен был приблудиться.
– Да не в этом дело, – улыбнулась Эла. – Я вообще не уверена, есть ли у кабр самцы. За последние пять лет каждая взрослая кабра рожала минимум один раз, ни разу не совокупляясь. Не было возможности.
– Клоны?
– Потомство не является генетическим аналогом матери. Уж этот-то анализ без труда можно провести в лаборатории, когда мама отвернется. Какой-то генообмен есть.
– Хм… Гермафродиты?
– Не-а. Чистой воды самочки. Никаких мужских половых органов. Интересно, тянет ли это на важный вопрос? Каким-то образом однополые кабры умудряются перетасовывать гены.
– С точки зрения теологии…
– Не надо смеяться.
– Над чем? Над наукой или над теологией?
– Ни над тем ни над другим. Хотите еще порцию вопросов?
– Хочу.
– Ну, как вам понравится такое: трава, на которой вы сейчас валяетесь, называется грама. Все водяные змеи откладывают яйца здесь. Вылупляются такие маленькие червяки, вы их даже не разглядите. Они едят траву и друг друга, а еще сбрасывают кожу с каждым циклом роста. А потом, когда трава покрывается толстым слоем их мертвой кожи, все змеи сползают в реку и больше не возвращаются назад.
Он все-таки не был ксенобиологом и не сразу понял, что она имеет в виду.
– Водяные змеи откладывают здесь яйца. Нет, точнее – они вылупляются здесь. Никто не видел, как они возвращаются и откладывают яйца.
– Ну, значит, они откладывают их до того, как уходят.
– Прекрасно, замечательно, очевидно. Я даже наблюдала, как они спариваются. Дело опять-таки не в этом. Вопрос в другом: почему они водяные змеи?
До него все еще не доходило.
– Ну посмотрите, они полностью приспособлены к жизни под водой. Два органа дыхания: легкие и жабры. Пловцы замечательные. У них есть даже рудиментарные плавники, для лучшей рулежки. Эволюция подготовила их к жизни под водой. А зачем? На кой им черт жабры, плавники, обтекаемость, если они рождаются, спариваются и размножаются на суше? С точки зрения эволюции все, что случится с тобой после того, как ты размножился, совершенно несущественно. Разве что ты выкармливаешь своих детенышей, а водяные змеи этого не делают. Водный образ жизни никак не увеличивает их шансы дожить до периода размножения. Да они могут просто тонуть в этой воде, после того как отложат яйца.
– Да, – сказал Голос, – теперь я понял.
– И еще кое-что. В воде можно обнаружить маленькие, почти прозрачные яйца. В жизни не видела, как змеи их откладывают, но ни в реке, ни на берегу не водится других животных, способных это сделать, поэтому логично предположить, что яйца принадлежат водяным змеям. Только эти яйца – сантиметр в диаметре – совершенно стерильны. Питательные вещества на месте, все в порядке, а зародыша нет. Ничего. Ничегошеньки. У некоторых есть гаметы. Ну, это половинка генетической системы клетки, готовая соединиться. Но ни одной живой. И мы никогда не находили яиц водяных змей на суше. Вчера на берегу одна грама, густая и высокая, а завтра в траве кишмя кишат маленькие водяные змейки. Как по-вашему, заслуживает этот вопрос рассмотрения?
– М-да, спонтанное появление целого поколения.
– Именно. Ну вот, я хотела заняться поисками информации, чтобы можно было хоть что-то предположить, но мама не позволила мне. Да, я попросила ее о помощи, и она повесила мне на шею всю работу по тестированию амаранта, чтобы у меня не осталось времени болтаться по берегу реки. И еще один любопытный вопрос. Почему здесь так мало видов? На всех остальных планетах, даже таких пустынных, как ваш Трондхейм, водятся тысячи и тысячи видов живых существ, по крайней мере в воде. А здесь их, насколько мне известно, по пальцам пересчитать. Ксингадора – единственная птица на всей планете. Кроме сосунцов, мух здесь больше не водится. Кабры – травоядные, которые едят только капим. Кроме той же кабры да свинксов, крупных животных нет. Только один вид деревьев, только одна трава в прерии – капим этот. Конкурент у травки – тропесса, длинная лиана, она на сотни метров тянется по земле. В переплетении лиан вьют свои гнезда ксингадоры. Ну и все. Ксингадора ест мух-сосунцов, больше никого. Сосунцы едят прибрежную плесень да еще наши отбросы. Никто не ест ксингадору. И кабр этих здоровенных никто не ест.
– Бедно живете.
– Очень бедно. Но ведь такого быть не может. Десять тысяч экологических ниш – и все свободные. Нет объяснения, почему эволюция обошла стороной столь просторный мир.
– А если катастрофа?
– Именно.
– Что-то, уничтожившее все, кроме нескольких видов, умудрившихся адаптироваться.
– Да, – кивнула Эла. – Вы видите? И я нашла доказательства. У кабр в поведенческом наборе есть защитная реакция. Когда вы подходите к ним и они чуют ваш запах, они сбиваются в круг мордами внутрь, чтобы взрослые могли лягаться и защитить детенышей.
– Так поступают многие стадные животные.
– А от чего им защищаться? Свинксы – животные лесные, они никогда не выбираются охотиться в прерию. Кем бы ни был хищник, заставивший кабр выработать такой способ обороны, он исчез. И это произошло совсем недавно – сто тысяч, ну, может быть, миллион лет назад.
– Судя по нашим наблюдениям, крупные метеориты здесь не падали уже двадцать миллионов лет.
– Метеориты тут ни при чем. Такое бедствие сотрет с лица земли больших животных, деревья, но оставит всякую мелочь. Или уничтожит всю жизнь на суше, но пощадит моря. Но здесь-то все не так. И на земле, и в воде почти всех поубивало, а крупные животные сохранились. Нет, по-моему, это была какая-то болезнь. Эпидемия. Болезнь, которую не удерживают видовые рамки, которая может приспособиться к любой форме жизни. И есть только один случай, когда мы могли ее заметить…
– Заметили, когда сами заболели, – подхватил Голос. – Десколада.
- Предыдущая
- 51/91
- Следующая