Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 72

Почти всю жизнь Лейчар тщательно придумывал и отшлифовывал фразы, которые он мог бы произнести в разных ситуациях. Его учили книги и театр. Это были терпеливые, добрые учителя, и Лейчар наловчился быстро придумывать достойные ответы на слова, обращенные к нему. Именно придумывать. Произнести что-то вслух он не мог: робость сковывала язык. Выдавить хоть слово было уже победой над собой.

А теперь робость исчезла. И стройный светловолосый юноша был счастлив. Если он перестал страшиться самого себя — чего ему теперь страшиться? Ах, вражеского меча? Да разве старший брат Айчар не натаскивал его с детства в карраджу? Бой на мечах с любимым братом — это не разговоры с чужими людьми. Робости был подвластен голос, а не руки. И сам, в одиночку, он подолгу отрабатывал приемы с красивыми названиями. Ведь именно этим путем шли великие воины, воспетые в книгах!..

Лейчар просиял улыбкой навстречу своему противнику и его спутникам:

— Я пришел последним? Уж простите и поверьте: я не искал корабль, чтобы сбежать на Проклятые острова… О, Арчели! И ты здесь, прекрасная Акула! Спасибо, что пришла. Перед этими карими глазками мне будет стыдно сплоховать, я почтенного Вепря нашинкую на ломтики.

Сегодня он впервые глядел в глаза веселой и смелой девушке, которая ему давно нравилась.

— Он меня на ломтики нашинкует! — возмутился Гурби. — Нет, вы слышали? И кто-то просил меня пощадить этого шустрого юнца? Лязгнуть мечами, а?

— И лязгнем! — бодро согласился Лейчар. — Так лязгнем, что искры полетят!

Он не испытывал злых чувств к Вепрю — скорее даже был благодарен тому, кто, сам того не желая, разом исцелил его от немоты и застенчивости. Но и мириться с ним Лейчар не собирался. А нечего обижать актеров! Нечего хамить великому Раушарни!

Он извлек из ножен меч. Вепрь сделал то же самое. Зиннибран и Нидиор сравнили оружие, и оказалось, что клинок Гурби чуть длиннее, чем у его противника.

— Есть возражения? — сухо спросил Вепрь у юноши.

— Никаких, — безмятежно ответил Лейчар. — «Дерется не клинок — дерется мастер. Важней в сраженье знание карраджу, умелая рука и дух бойца!»

— «Доблестный путь», второе действие! — встряла с уточнением Арчели.

— Кажется, я начинаю ненавидеть театр, — пожаловался Вепрь Нидиору.

— Мой господин вчера это доказал, — тут же отозвался Лейчар.

— Приступим? — раздраженно спросил Гурби. — Или у нас тут… репетиция?

Последнее слово он будто выплюнул.

— Нет, премьера! — улыбнулся Лейчар. — Конечно же, приступим!

Нидиор шагнул в сторону, чтобы не мешать бойцам. Зиннибран, ухватив сестру за локоть, отвел ее подальше.

Зачастую поединкам предшествовал юнтивар — «ненанесенный удар»: противники перебрасывались нелестными фразами, стараясь вывести друг друга из себя. Но высокородные господа редко соблюдали этот обычай, поэтому Сыновья Клана молча двинулись по кругу, оценивающе меряясь взглядами.

Первым бросился в атаку Вепрь. В его выпаде, устремленном в корпус противника, не было изящества, зато была ярость, стремление поскорее закончить бой.

Лейчар тоже обошелся без изящных финтов. Короткий прыжок в сторону — пусть противник провалится в ударе!

Но Вепрь в ударе не провалился, и в голову Лейчару полетело внутреннее лезвие его клинка. Прием «обратная рука»!

Лейчара спасло то, что брат много раз отрабатывал с ним этот прием, — и еще то, что меч Гурби описал слишком широкий полукруг.

Волк встретил клинок противника крепким ударом у самой рукояти. Он знал, знал, как резкая, до боли отдача пошла Вепрю в запястье, как заставила пальцы онеметь…

Меч Гурби упал на камни, лязгнув, словно с досадой. Лейчар поспешно наступил на клинок врага. Острие меча Волка коснулось подбородка Гурби, скользнуло к горлу.

Вепрь застыл на месте.

— Ты был не прав вчера, — спокойно, с легким нажимом произнес Лейчар.

— Я был не прав вчера, — скосив глаза на клинок у своего горла, поспешил согласиться Гурби.

— Вот и славно, — ответил Волк, отправляя клинок в ножны. — Теперь могу признать, что мне не надо было хвататься за вазу.

— Да и вообще не стоило затевать эту историю, — негромко сказал Нидиор.

— Стоило! — вспыхнул юноша. Лицо его засветилось вдохновением. — «Ведь благородство состоит не в том, чтоб именами родовитых предков укрыться, как плащом, от осужденья, а в том, чтоб стать опорой и защитой для тех, кто сам не сможет защититься…»

— «Принц-изгнанник»! — воскликнула Арчели и, не удержавшись, на глазах у брата кинулась на шею Лейчару и поцеловала его.

Мелкие волны колыхали бахрому водорослей на прибрежных камнях.

Аккуратно переступив на валунах, чтобы не поскользнуться, Мирвик оценил взглядом высившийся над ним обрыв и кривую молодую сосенку, растопырившую ветви на самом краю.

— Не так чтобы крутой. И ногу есть куда поставить, и рукой есть за что ухватиться. Как влезу — веревку на корнях сосны закреплю, сброшу конец вниз. Когда будем с Милестой удирать, по веревке проще слезть.

— А веревки хватит? — деловито спросила Авита.

— Должно хватить… Жди здесь. Если услышишь шум — беги прочь.

— Как — прочь?!

— А то! Обычно циркачи и прочие бродячие актеры не лезут в незаконные дела, к ним и так стража вяжется без причин — мол, бродячая шваль, подозрительный народ. Они беглых не прячут, краденое не покупают. За воровство могут своему переломать руки и из балагана выгнать — а не наводи беды на труппу! И раз уж циркачи взялись похитить девушку — значит, их крепко припекло. Они на многое пойдут, не пожалеют ни себя, ни нас… Подержи мою шляпу, я полез!

— Постой! Я только сейчас сообразила… А если Милеста в цирке по доброй воле? Если она прячется у циркачей?

— Если бы пряталась — спустилась бы, убегая, по лестнице. Зачем тогда крюк, пояс? Зачем сообщник, который наследил на сцене?

— А если она все это разыграла, чтобы отвести от себя подозрения?

Мирвик опешил. Подобная мысль ему и в голову не приходила.

Чуть подумав, он возразил:

— Ну, никто ведь не заметил, кроме меня. А если бы и заметил кто… Ведь ее ищут стражники! Я в театре всего-то ничего, а уже понял, что мы своих не выдаем. Если бы кто догадался про хитрость Милесты — скорее уж пошептался бы среди «людей театра». Начали бы поиски — сами, без властей.

— Что ж ты не позвал на помощь «людей театра»?

— Не успел, — виновато улыбнулся Мирвик. — И не сообразил. А теперь не уйду, даже за подмогой. Боюсь за Милесту.

Конюшня стояла неподалеку от обрыва. Закрепляя веревку на корнях сосны, Мирвик подумал, что потому, наверное, и брошены домишки рядом с обрывом: прошлый обвал унес в море пласт земли и камня, отбил у людей охоту здесь жить. Покупателей на дома не найдешь — вот и стоят они заколоченными.

На несколько мгновений Мирвик замер, прикидывая: может, обратно ползти не к обрыву, а к ближайшему дому, пересидеть там до вечера, когда циркачи направятся на площадь давать представление?

Нет, циркачи заметят пропажу «хумсарки», примутся ее искать. А если еще в лачугах обосновались бездомные бродяги, что очень даже может быть…

Припав к земле, Мирвик пополз к конюшне. Вскользь подумал: эх, пропадай, красивый наряд из театральных запасов!

С обрыва циркачи не ждали вторжения. Детишки играли с той стороны конюшни, откуда пустынная кривая улочка вела к Галечной площади. Так что до бревенчатой стены добрался тихо, обошлось без парадной встречи. А уж влезть по венцам на крышу — дело насквозь привычное.

Растянувшись на двускатной, почти плоской, густо усеянной птичьим пометом крыше, Мирвик осторожно огляделся.

Мерзкие детишки не столько играли, сколько обучались ремеслу: кто жонглировал яркими шарами, кто стоял на голове, кто кувыркался, а старшая девчонка крутила две алые ленты так, что они вились вокруг нее огненными змеями. Ребятишки галдели и смеялись. Вот и славно, вот и резвитесь, только на крышу не глазейте…