Этюды о моде и стиле - Васильев Александр Александрович - Страница 90

Улетая в небеса, дорогие читательницы, не забудьте прихватить скафандр от Пако Рабанна. Как-то при мне Шанель назвала его «металлургистом». Я же, видя его любовное отношение к слабому полу, готова отсыпать пригоршню моих шпилек его новым заоблачным творениям. На последнем показе в зале возле «Мулен Руж», где когда-то выступала, я увидела нечто животрепещущее. Пластиковые крылья на обручах и бренчащие антеннами обтягивающие платья, в которых сидеть невозможно, а стоять утомительно. Тело женщины — не предмет заботы Пако. Женщина существует сама по себе, а модели совершенно отдельно. А как силен пассаж с кольчугами и скафандрами вроде клеток, в которые были заключены (часто поделом) физиономии некоторых манекенщиц! Темы Пако: вода, воздух, земля, серебро и золото. Правда, первые три для моды неудобоваримы, остальные — слишком задерганы. Но вода явно вдохновила творца из Испании, верящего, что в Древнем Риме он был куртизанкой Мессалиной. В память о римских банях он сочинил прическу из мокрых волос. Какое славное и женственное решение нашей самой насущной проблемы! Отныне волосы мы не сушим. А простуда нам нипочем! К тому же Рабанн возродил прозрачные пластиковые зонты в виде грибков, многие из нас таскали такие в эпоху «АВВА». Как-то я видела его на террасе парижского кафе «Бобур» — модного места, доставшегося нам в наследство от сытых 1980-х. Одетый вовсе не в кольчугу или космический скафандр, а в потертый джинсовый комплект, наш Пако в течение часа пил кофий совсем один. Его никто не узнавал, автографов не просил. А главное — по оживленной площади Бобур никто не ходил в созданной «металлургистом» железной мини-юбке. Sic transit gloria mundi — так проходит слава земная.

И вовсе не потому, что Татьяна Яковлева когда-то сказала: «Норковые шубы носят только на футбол». Совсем нет. Я и соболей больше не ношу, оставила шиншиллу и спрятала подальше палантин из горностая. Теперь я — экологист и берегу животных. Только не подумайте, что подражаю этой Бриджит Бардо, о которой маркиза де Монмушуар сказала, что она годится мне во внучки. Ложь — только в дочки, на этом настаиваю. Я и сама поняла: шкурки бедных зверушек не украсят мою кожу так, как это сделают пудра «Коти» и хирург-косметолог. Но тут, откуда ни возьмись, страус со своей пупырчатой кожей. Началось все, как обычно. Моя соседка, баронесса Шпрутт фон Шмуз, получила приглашение на показ в дом «Торрант». Хитрая, сама идти не хотела, подсунула его мне. Ну а я пошла, прельстилась адресом на картонке — все-таки отель «Интерконтиненталь». Пришла, села на баронессино место, а тут неожиданность — коллекция из кожи в пупырышках. В лорнет я все разглядела мигом. Да это же страус! У моей мамы в 1921 году был такой труакар, а у меня в 1942-м — сумка, ее привезли из Германии, и князь Потофеску уверял, что это не птица. Но у «Торрант» именно что птица, ярко раскрашенная в леденцовые цвета тех химических конфет, что продаются у входа в «Диснейленд». Я читала в «Нувель обсерватер»: мясо страуса идет теперь на бифштексы. Ну да — перья на боа в «Мулен Руж», а кожа, стало быть, на жакетики. Остаются еще клюв и когти. Так сказать, «рога и копыта». Они-то куда деваются? Видимо идут, на амулеты у Гальяно или еще у одного англичанина, фамилия которого звучит как название гамбургера. Или я ошибаюсь?

Четыре своих страусовых веера я засунула в старые футляры от «Гермеса» и положила на антресоль — у внуков, видите ли, аллергия. Боа отдала в Красный Крест, который собирал одежду для беженцев из Руанды. Сумки 1942 года нет и в помине — я ее забыла на пляже в Биаррице. Теперь вот ярко-розовые жакеты в пупырышках, подобных прыщикам. Но я не сдаюсь. Уж во всяком случае, не перед «Торрант». Хотя наша булочница к свадьбе дочери купила у них костюмчик, который выглядит гораздо дешевле денег, скопленных на него продажей круассанов.

Во-первых, с Новым годом, читатели! Во-вторых, с новым счастьем, которое имеет симптоматичную тенденцию улизывать из моей каждодневной светской жизни. Я в душе — затейница. Решила внукам на радость и в назидание (и как напоминание о вечной моей красоте) сделать театрализованный сюрприз — переодеться Дедом Морозом. В последнее время я уже хожу, увы, не так бойко, как раньше, потому и взяла в партнеры и в качестве опоры моего португальского парикмахера Педро. Его задумала переодеть Снегурочкой — благо внешность подходящая, надо лишь сбрить усики. Он долго упирался, аргументируя тем, что в районе Марэ с усиками имеет больший успех. Но я его убедила, сказав, что на самом деле он носит эти усики лишь для того, чтобы больше походить на свою маму! Для костюма Деда Мороза решила использовать красный махровый банный пеньюар от Пьера Кардена, ничуть не хуже, чем у Майи Плисецкой. У Мартина Марджела купила горжетку из синтетического барана, взяла перламутровые красные казацкие сапожки Мери Куант из коллекции 1968 года и из трех греческих мочалок сделала окладистую бороду, а на голову — вязаный шлем из бутика Сони Рикель. Вышло очень привлекательно. Для Педро-Снегурочки — мое белое пальто «джерси» от Куррежа из зимней коллекции 1966 года (в талии ему было как раз), платформы с искрой от Вивьен Вествуд и голубой парик Шанталь Томас (тех времен, когда ее исключили из состава сотрудников собственного дома моды). А что за прелесть при таком сочетании антрацитовые тени от «Л'ореаль»! Короче, вид у Педро был безукоризненным. Внуку купила комплект белья от Кельвина Кляйна, его невесте — духи «Зависть» от «Гуччи», внучке — седло для рысака от «Гермес», а ее сыночку (не знаю уж, кем он мне приходится) — японский пояс от ревматизма. Мы с Педро надушились, напудрились и, трепеща от волнения, застыли в ожидании перед дверью внуковой квартиры на улице Отвилль. И что же? Дверь открывается, и сын внучки говорит: «Халинка, что, разве сегодня в клубе «Квин» карнавал для старшего поколения?» У кого-то Рождество и Новый год ассоциируются с елкой в игрушках, уткой в яблоках, мужем в госпитале, скатертью в пятнах, а у меня — с крушением артистических иллюзий.

Когда в 1922 году мы эвакуировались с Волги в Прагу вместе с мамой и группой чехословацких военных, увозивших царское золото, я уже рисовала себе карандашами «Koh-i-Nor» балетные хитончики для концертов. Но на самом деле так называется огромный, с утиное яйцо, бриллиант в 186 карат, а в переводе с хинди это означает «гора света». Считают, что этому камню пять тысяч лет, из чего следует, что он вовсе не мой ровесник, как сплетничала маркиза де ля Пьедра Кагада. Одно время злополучный бриллиант был у персов, потом у Великого Могола, затем у раджи Гвалиора, из тюрбана которого его и украли англичане, после чего повезли в Лондон продавать. Сама я этой истории не застала, но моя мамочка была свидетельницей тех событий, и все мне досконально описала. Было это в 1852 году. Старый герцог Веллингтон, герой Ватерлоо, пришел на своей деревянной ноге к лондонскому ювелиру Гаррарду на Хаймаркет-стрит и собственноручно срезал первую грань камня, который потом вставили в одну из корон королевы Виктории и окружили двумя тысячами бриллиантов. Я в душе независтлива — если этого требует этикет, пусть будет! С тех пор вот уже 150 лет бриллиант «Кохинор» — в короне британской королевы. Но, увы, читатель, на этом история не заканчивается! Знатная индийская семья, в собственности которой одно время находилось это сокровище, в нынешнем году стала требовать его назад. Какая гениальная, а главное, свежая идея! Я начала судорожно соображать, нельзя ли чего и мне потребовать назад, и вспомнила о летнем зонтике, который забыла в пансионе фрау Гриппенбахер на побережье Коста дель Соль в 1932 году. Послала им факс. Увы, фрау Гриппенбахер скончалась в Аргентине в 1952 году, и теперь пансионом заведует господин Омото Мумуши-сан. Мы не поняли друг друга, и зонтик не нашелся. Это позволяет мне думать, что и Елизавета II свой «Кохинор» в Индию не отдаст. А вам как кажется?