Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя - Страница 38

• Предыдущая
• 38/100
• Следующая

Глава Белого братства наверняка не был ни одинок, ни безоружен, а Раймон VI вовсе не желал брать на себя ответственность еще и за убийство епископа. Таким образом, разглагольствования склонного к театральности Фулька были не более чем бравадой. Через несколько дней, впустую прождав мучений или хотя бы провокаций и почувствовав, что ему графа не пересилить, он покинул город и отправился в лагерь крестоносцев.

Как видим, Тулуза вовсе не была городом еретиков; католики там обладали силой и могуществом. Годом раньше консулы отправились вместе с графом в Рим, чтобы выхлопотать у папы снятие запрета, наложенного на город. Тулузцы пытались помириться с епископом; Фульк ответил ультиматумом: они должны отказаться от своего отлученного сеньора и прогнать его из города, иначе Тулуза будет считаться отпавшей от Церкви. Условия Фулька были отвергнуты, и он приказал клиру босиком покинуть город и унести с собой все Святые Дары. Запрет снова был наложен на Тулузу, и она сделалась еретической столицей, обреченной мечам Христовых воинов.

Симон де Монфор тут же осадил Тулузу с подкреплением крестоносцев, среди которых были граф де Бар, граф де Шалон и множество немцев. Война Тулузе была уже объявлена: Монфор взял несколько окрестных замков, сжег 60 еретиков в Кассе, добился капитуляции родного брата графа, Бодуэна, который после яростного сопротивления вынужден был перейти во вражеский лагерь. Со свежими силами, приведенными графом де Баром, Симон почувствовал, что способен наконец осадить Тулузу. Однако быстро понял свою ошибку и после 12 дней снял осаду. У крестоносцев кончался карантен и ощущалась нехватка продовольствия.

Это поражение, вполне предсказуемое и извинительное с точки зрения стратегии, нанесло урон престижу Симона, доселе бывший везде триумфатором, он вынужден был отступить перед Тулузой. Среди окситанского рыцарства и городского ополчения пошли разговоры, что враг не так уж непобедим. Ветер надежды задул над страной. Теперь уже Симон не мог так просто осаждать замки один за другим; его самого атаковали со всех сторон, в одночасье «предавали» все новые вассалы, и он без устали метался от Памьера до Кагора, от Ажене до Альбижуа, одновременно и охотник, и дичь, часто отверженный, но ни разу не поверженный.

Тулузская неудача толкнула крестоносцев к владениям графа Фуа, где они нагнали страху: сожгли Отерив, поразоряли замки, спалили предместья и вытоптали виноградники. Ничего не добившись в Фуа, они двинулись на Кагор; здесь Симон узнал, что граф Фуа взял в плен его лучших компаньонов: Ламбера де Тюри (де Круасси) и Готье Лангтона. Он в спешке вернулся в Памьер, а там ему сообщили, что жители Пюилорана призвали своего прежнего сеньора и осадили в замковой башне оставленный там гарнизон. Симон помчался в Пюилоран, затем наконец вернулся в Каркассон.

Тем временем граф Тулузский собрался с силами и вместе с графом Фуа и двумя тысячами басков, присланных английским королем, перешел к атаке и начал готовить осаду противника. Симон, которого собственные успехи заставили оценить риск осажденного, бросился в Кастельнодари, «наиболее слабый из замков», плохо укрепленный, да к тому же недавно спаленный графом: слишком хорошая система укреплений мешала как штурмовавшему проникнуть в замок, так и осажденным из него выбраться. Обложенный в Кастельнодари силами, намного превосходящими его собственные, Симон то уходил, то возвращался, то посылал гонцов за помощью, то давал сражение в открытом поле, наголову разбивая отряды графа Фуа (несмотря на беспримерное мужество его самого и его сына Роже-Бернара). Обескураженный таким сопротивлением, неприятель в конце концов ретировался. Как бы мужественно ни оборонялись крестоносцы, до победы было далеко: те, у кого Симон просил помощи, не откликнулись на его призыв. Нарбоннцы соглашались явиться только под командованием своего виконта Эмери, который, однако, помочь отказался.

Гильом Кат, монреальский шевалье, выполнил поручение и собрал людей, но драться намеревался против крестоносцев. Мартин д'Альгез, командир рутьеров, бежал посреди боя и увел свои отряды, мотивируя это плохой дисциплиной солдат. Стало ясно, что Монфор не может рассчитывать ни на кого, кроме своих французов, да на подмогу чужестранцев. Графы Фуа и Тулузы представили кампанию под Кастельнодари как свою победу, все занятые крестоносцами замки открывали им ворота, резали гарнизоны и чествовали освободителей. Графские отряды, менее организованные и однородные, чем элитная гвардия Симона, но зато превосходившие ее численностью и сильные поддержкой местного населения, гнали противника по пятам, но никогда не бывали ни в выигрыше, ни в проигрыше.

Затем, весной 1212 года, с прибытием нового контингента крестоносцев с севера, ситуация изменилась, и Симон де Монфор приободрился. Ближе к Пасхе он начал один за другим снова отвоевывать замки.

Несмотря на многочисленность пилигримов, среди которых можно было видеть архиепископа Руанского, епископа Лионского, архидиакона Парижского; немцев из Саксонии, Вестфалии и Фрисландии; графов Берга и Юллерса; Энгельберта, прево Кельнского собора и Леопольда IV Австрийского, крестовый поход все более и более начал принимать облик завоевательной войны в пользу Симона де Монфора. Во главе временно прибывших отрядов Симон двинулся на Ажене (земли английского короля, полученные Раймоном VI в приданое четвертой жены, Жанны Плантагенет), осадил замок Пен д'Ажене, который капитулировал через месяц, 25 июля; взял Марманду, затем – энергично сопротивлявшейся и тоже павший Муассак. По окончании летней кампании крестоносцы Монфора, опустошив окрестности Тулузы, отправились в Памьер на зимние квартиры. Для Симона и легатов начался новый этап: как и в предшествующие годы, военный талант главы крестового похода и помощь воинствующих пилигримов, которых ему непрерывно посылали с севера, подавили сопротивление на местах. На этот раз результаты были таковы, что Симон мог считать себя хозяином всего Лангедока, неприятеля больше не было. Графы Тулузы и Фуа ретировались во владения Арагонского короля и там готовили реванш. Горожане и сеньоры снова принесли победителю вассальные клятвы, – все, кроме файдитов, чье имущество пошло на компенсацию потерь французских рыцарей. Прежних епископов постепенно заменяли на верных исполнителей папской воли. Тулуза пока не сдалась, но Симон рассчитывал явиться туда в начале следующей весны. Ему уже снилось, как он завоюет непокорную столицу. Памьерское уложение гласит, что Монфор тут же объявил себя законным сеньором Лангедока. Он собрал в Памьере ассамблею, что-то вроде Генеральных штатов, куда входили епископы, знать и горожане, но эти больше для виду, ибо епископы даже издалека заправляли всем. А вот легатов, напротив, не было. Это говорит о том, что Симон де Монфор искал поддержки у местной Церкви, но стремился освободиться от опеки легатов, норовивших ему все время напомнить, что все победы – заслуга Князя Церкви, и совершены они исключительно в духовных целях. Симон уже почти поссорился с аббатом из Сито, который, будучи избран архиепископом Нарбонны, получил в придачу титул герцога и принял вассальную клятву виконта Эмери.

Согласно уложению, принятому в Памьере, Симон жаловал Церкви значительные материальные преимущества: охрану имущества и привилегий, учреждение налогов и пособий, освобождение от податей, церковный суд над всем клиром и т. д. Но зато – и тут уж проявилось его вполне объяснимое раздражение против аббата из Сито – он не оставил прелатам никаких возможностей править страной. Власть – это его дело и дело его французских рыцарей.

Оказавшись на местах окситанских сеньоров, еретиков или просто лишенных своих владений дворян, компаньоны Симона де Монфора были призваны стать аристократами, правящим классом. Их наделили солидными фьефами, и в ответ они обязались служить своему графу (Монфору) во всех его походах, не отлучаться из страны без его разрешения, не отсутствовать дольше оговоренного срока, в течение 20 лет не принимать в качестве гостей никого, кроме французских шевалье; вдовы или наследницы владетелей замков не могли в течение 6 лет выйти замуж без разрешения графа, исключением мог стать только брак с французом. Наконец, наследники мужского пола наследуют только «согласно законам и обычаям Франции близ Парижа». Таким образом, Симон занялся настоящей колонизацией завоеванных краев, по меньшей мере, устранением местной знати и насаждением французской. Его упорная злоба по отношению к окситанскому рыцарству наконец получила законный выход. Как воин он прежде всего видел в ликвидации местной знати ликвидацию ее военного могущества.

• Предыдущая
• 38/100
• Следующая