Все люди — враги - Олдингтон Ричард - Страница 65

• Предыдущая
• 65/126
• Следующая

Тони засмеялся.

— Совершенно верно, — коротко сказал он. — Налей-ка мне пуншу. Давайте напьемся и забудем на время обо всем.

Маргарит обрадовалась, решив, что заставила его замолчать. Она наполнила его бокал старинной серебряной разливательной ложкой для пунша с ручкой из черного дерева — свадебный подарок — и сказала:

— Мы должны сами заботиться о нашем спасении, не правда ли, дорогой?

— Вот именно, — иронически сказал Тони, — что верно, то верно. Пью за наше спасение.

Он отхлебнул глоток пунша, потом спросил:

— Тебе не кажется, что я налил слишком много рому?

— Нет, дорогой, по-моему, пунш превосходный.

— Очень хорош, — сказал Гарольд.

— Первый сорт, — добавил Уолтер. — Я мог бы выпить еще.

Тони снова сел на вращающийся табурет у рояля и рассеянно поворачивался на нем то вправо, то влево. «Вот так всегда, — думал он, — они ухитряются заткнуть мне рот. Им нужно ровно десять минут, чтобы низвести человека от вечных истин до упрощенного „не слишком ли я-много-налил-рому-в-пунш?“. Было бы гораздо легче разговаривать с кошкой — может быть, потому, что она не перебивает меня. Они сводят все к одной формуле — еда, платье, крыша над головой, механические игрушки и что скажут люди. И эти-то люди и есть настоящие и полезные. А кто я такой, чтобы критиковать их? Но разве я не приносил жертв их богам в течение шести лет, служа дочери Саула? Ах, боже мой, какой зверинец!

Вон там этот Уолтер, сидит, таращит свои совиные глаза на почти обнаженные груди Маргарит, а Гарольд ласкает ее своими плавниками-словами. Маргарит — священная птица-кошка, привыкшая к поклонению. А там Элен молча свернулась в зловещий клубок над какой-то чересчур удобоваримой книгой, точь-в-точь зеленая с золотом змея. Для них чтение — замена жизни или сна. Они не выносят ответственности сознательного состояния, хотят вырваться из него обратно в первобытную инертность. Только им не удается спать все время. Поэтому они забываются в безнадежных мечтах…»

Тут нить его мыслей внезапно оборвалась, глаза встретились с глазами Элен, которая пристально смотрела на него поверх книги каким-то особенным взглядом. В течение этих рождественских праздников Энтони уже не раз ловил на себе ее взгляд, но оставлял его без ответа, отчасти потому, что был поглощен своими обязанностями хозяина, а главным образом потому, что баялся осложнений и лжи, к которым это неизбежно привело бы. Правда, Маргарит проповедовала «свободу» и делала вид, что не интересуется его личными делами, поскольку он тоже в основном позволял ей делать все, что вздумается. Но эта так называемая свобода была в действительности иллюзией, модной светской болтовней, и Тони прекрасно знал, что стоит только Маргарит заподозрить его в каком-нибудь увлечении, она немедленно осадит его, резко натянув супружеские вожжи. И это будет означать либо окончательный разрыв, либо полное беспрекословное подчинение. А Элен не настолько интересовала его, чтобы он был готов бежать за ней и променять одну узду на другую. Раз уж он когда-то с отчаяния продался буржуазному благополучию, теперь ему ничего не остается, как соблюдать условия сделки. Что он и делал скрепя сердце.

И все же в этом взгляде Элен было что-то такое, на что он машинально откликнулся, совершенно вопреки здравому суждению. В ее глазах был такой отчаянный призыв, она так откровенно предлагала себя, что Тони почувствовал, как вся его плоть потянулась к ней, — бедняжка, неужели нет ни одного мужчины, который утешил бы тебя в своих объятиях? Не думая о том, что он подвергает себя риску, Тони встал с табурета, подошел к кушетке и сел в ногах Элен. Маленькая ширма совершенно скрывала ее от остальных гостей, которые расположились у камина и горячо обсуждали какие-то бессмысленные пьесы и бездарных актеров е тем упрямым пристрастием, которое в их заплесневелом мелкобуржуазном мирке сходит за тонкий ум. Тони был виден им, когда отклонялся назад, но наклоняясь к Элен, скрывался за ширмой. Поглощенное своими пикантными театральными новостями, общество, по-видимому, не заметило, что он перекочевал на другое место. Глаза его и Элен снова встретились, но теперь в ее глазах было уже другое выражение — благодарности и вместе с тем торжества, которое должно было бы заставить его насторожиться. Смущенный напряженным молчанием, к которому его принуждал этот взгляд, и только для того, чтобы нарушить его и что-то сказать, Тони спросил:

— Как голова? Вам лучше?

— Гораздо лучше. Надеюсь, скоро боль совсем пройдет. — Его чуть-чуть передернуло от этого откровенного намека, и он неловко продолжал:

— Вам не кажется, что здесь очень жарко и накурено?

— Нет. — Ее, казалось, забавляло его смущение. — Мне очень хорошо здесь.

Он мысленно досказал «около вас», что она, по-видимому, и подразумевала; его несколько коробило от этого ухаживания, инициативу которого она хотела приписать ему, но в то же время чувствовал себя слегка польщенным.

— А как подвигается ваше чтение? Интересная книга?

— Да, мне она показалась интересной. Две женщины выходят замуж — обе неудачно выбрав себе мужа, причем, вероятно, каждый из них был бы подходящим мужем для другой.

Губы ее дрогнули, и Тони ясно увидел, что сюжет она выдумала, желая сделать ему признание. По-видимому, ее забавляло, что она делает это на глазах у Маргарит и у своего мужа.

— И что же происходит? — спросил он.

— Этого я еще не знаю. Ужасно любопытно, что из всего этого выйдет.

Она подвинулась повыше к изголовью кушетки и, намеренно или случайно, показала себя Тони гораздо больше, чем это было необходимо. Она видела, что он посмотрел туда, куда ей хотелось, снова улыбнулась томной, бесстыдной, откровенно зовущей улыбкой и, поправив подвернувшееся платье, подоткнула его под колени.

— Вы не принесете мне сигарету? — спросила она деловым тоном, но глядя на Тони таким взглядом, что он даже растерялся.

— Конечно.

Тони подошел к маленькому столику, на котором стоял инкрустированный деревянный ящичек с сигаретами и спички, и услышал голос Маргарит:

— …по-моему, она была просто очаровательна в этой роли, хотя, знаете, я вовсе не считаю ее выдающейся актрисой, но…

Остановившись около кушетки, скрытый ширмами, он протянул Элен сигарету, которую она взяла, зажав между пальцами. Он поставил ящик на маленький столик рядом с ее сумочкой и стал доставать спичку. Элен посмотрела на него снизу вверх, все с той же странной, плотоядной улыбкой, и беззвучно сложила губы для поцелуя. Нехотя и неловко он нагнулся и поцеловал ее, но сделал это с таким явным принуждением, что взгляд ее тотчас же принял ироническое выражение, ее смешило отсутствие у него предприимчивости — миссис Потифар, потешающаяся над Иосифом [99]. Он зажег спичку, дал ей закурить и, сделав несколько банальных замечаний, присоединился к сидевшим у камина.

На следующее утро Маргарит намекнула Энтони, что ему следовало бы сыграть с Уолтером в гольф.

— Площадки, вероятно, закрыты, — сказал Тони, — впрочем, я бы все равно не пошел. Я бросаю игру в гольф, это мое новогоднее решение; за ней только даром время тратишь.

— Но, может быть, тебе не следовало бы бросать гольф из деловых соображений? — живо спросила Маргарит, безошибочным чутьем угадывая бунт.

Тони украдкой наблюдал за ней, скорчив гримасу.

— Помимо дел на свете есть еще и многое другое, — проговорил он медленно, — в особенности в свободные часы. Я думаю, ты согласишься, что теперь только последние дураки страдают пристрастием к гольфу. По-моему, если Уолтер и выразил желание играть, так только потому, что он думает, будто мне этого хочется. Во всяком случае, в прошлый раз, когда мы отправились играть с ним в гольф, мы даже не доиграли партию, а сидели и болтали под изгородью у второй лунки.

— Что же ты намерен делать сегодня утром?

— Я намерен почитать. А остальные могут делать, что им вздумается.

— Нельзя сказать, чтобы это было очень любезно по отношению к гостям.

• Предыдущая
• 65/126
• Следующая