Контора Игрек - Орлов Антон - Страница 47
- Предыдущая
- 47/114
- Следующая
И еще – чувство вины. Папу забили насмерть электроплетью за неповиновение начальству, потому что у него болела поясница и он самовольно ушел с работы домой, вместо того чтобы разгребать снег во дворе учреждения. Мама после этого умерла от вирусной простуды, Ивену забрали в приют. Может, это все из-за нее? Если бы она была с ними поласковее, они бы меньше болели, тогда бы ничего не случилось. А бабушка живет сейчас на Незе, у сестры Поля Ольги, Ивена давно ее не видела. Вдруг бабушка тоже болеет? До чего же Ивена виновата перед ними, и еще перед Полем, перед Тиной… Та, наверное, уже вернулась на яхту, нашла записку и теперь беспокоится.
– Лейла, пойдем домой.
– Ага, пойдем, – голос Лейлы дрожал. Повернувшись, Ивена увидела, что она тоже плачет. – Знаешь, я съела на четыре конфеты больше, хотя сказала, что поровну… Но это ничего по сравнению со всем другим… – не только голос, она вся дрожала, слезы капали и расплывались на серо-синей куртке темными кляксами. – Я сделала столько ужасных вещей… Я никого не хотела обижать, но я же все это делала…
– А я иногда про тебя думала, что ты плохая, совсем как плохие девочки в манокарских фильмах… И гордилась тем, что я не такая, как ты, – созналась Ивена. – Прости меня.
– Я и есть плохая. Тина и Стив со мной добрые, а я совсем не заслуживаю…
Как будто в этом необъятном зале никого, кроме них, нет. Люди скользят мимо, разговаривают, занимаются своими делами, словно нечеткие движущиеся голограммы.
– Я не стою того, чтобы кто-то меня любил, – глотая слезы, добавила Лейла. – Без меня всем было бы лучше.
Ивена, сама почти раздавленная невесть откуда взявшейся болью, хотела сказать, что это не так, но тут из сонма голограмм выступил человек. Высокий старик в натянутой до бровей трикотажной шапочке, на жестком худом лице белесо мерцают светлые глаза. Почему-то Ивена сразу определила его как старика, хотя не таким уж он выглядел старым – просто немолодой мужчина. Мелькнула странная мысль: эта нестерпимая боль, сдавившая ей сердце, каким-то образом связана с ним, и если от него убежать, все будет в порядке.
– А ну-ка, балаболки, пошли со мной.
Его ворчливый негромкий голос таил в себе ужасающую силу: приказ, которому невозможно не подчиниться. Ивена оцепенела. Как будто она снова на Манокаре и перед ней – Старший, тот, кого надо слушаться, один из тех, кто убил папу и маму… И она никогда не простит ему их смерть, и слушаться не будет! А Лейла, обычно такая дерзкая и самоуверенная, упала на колени, молитвенно сложила руки и хрипло пробормотала:
– Прости меня за все, Господи!
Старик слегка растерялся, шагнул к ней и буркнул:
– Вставай, живо!
На мгновение все его внимание сосредоточилось на Лейле, и этого хватило, чтобы Ивена освободилась от наваждения. Поль учил ее распознавать внушение. У него эта способность была врожденной, но ради Ивены он определил алгоритм и настоял на том, чтобы Ивена все признаки заучила наизусть, как правила грамматики.
Сообразив, что происходит, она бросилась к подруге, вцепилась в ее куртку и встряхнула:
– Лейла, очнись! Он нас гипнотизирует! Не поддавайся ему!
Ее отчаянный вопль заставил старика поморщиться, зато голограммы вокруг снова превратились в живых людей.
– И никуда мы с чужими не пойдем! – крикнула Ивена. – Мы несовершеннолетние, и, если вы хотите куда-то нас заманить, мы полицию позовем!
Лейла опомнилась, поднялась с колен. До чего злым было ее бледное заплаканное лицо!
Стоявший в стороне пустой кособокий прилавок со скрежетом поехал по выложенному каменной плиткой полу и толкнул старика – тот отступил, чтобы сохранить равновесие, но не упал.
– Получил, старый ублюдок? – спросила Лейла. – Сейчас еще получишь!
Несмотря на ее угрозу, больше ничего не случилось. Вокруг образовалось живое кольцо. Ивена чувствовала, что люди, которые их окружили, заодно со стариком. Она схватила Лейлу за руку:
– Бежим!
Бежать некуда. Вон та лестница с металлическими поручнями ведет на нижний транспортный ярус, где ходят пневмопоезда, – станция находится под самым рынком, из-за этого здесь и пол временами дрожит, но от лестницы их уже отрезали.
Все происходило совсем как в тех идиотских байках, прославляющих Маршала, от которых Саймон готов был на стенку лезть.
Ивена что-то выкрикнула насчет гипноза, потом две маленькие твари попытались использовать против Маршала телекинез, а потом опять сникли. Так и стояли в обнимку, словно хотели защитить друг друга от приближающихся оперативников «Конторы». Саймон ухмыльнулся: вот оно, торжество справедливости, но мысль о том, что для фильма такой финал не годится, испортила ему удовольствие от реванша. Он ведь не собирается делать из Маршала героя! Ему нужно грязное бельишко великого вождя или какое-нибудь шоковое откровение – короче, эксцесс.
Что ж, эксцесс не заставил себя ждать. По рыночному залу как будто пронесся ураган, сбитый с ног Саймон, не успев понять, что это такое, проехался юзом по полу. Грохот, крики. Он забрался под ближайший прилавок – так бы и сидеть не высовываясь, но для того, чтобы снять фильм, надо держать глаза открытыми. Саймон с опаской выглянул из своего убежища и увидел Тину Хэдис. На ней была та же одежда, что и в прошлый раз, – черная чешуйчатая куртка, потертые джинсы. Светлые волосы растрепались, в глазах стальной блеск.
Раскиданные в стороны агенты «Конторы» поднимались на ноги, кое-кто держал оружие, но Тина, должно быть, успела вывести его из строя, стрельбы не было.
– Вот вы где! – обратилась она к девчонкам. – Вас еще и на рынок понесло! Идемте отсюда.
– Уж больно ты скорая! Вместе пойдем.
Маршал, а также еще трое конторских киборгов двинулись к противнику. Тина ощерилась, как разъяренная кошка, и Саймон у себя под прилавком содрогнулся: устрашающая картинка. Для того чтобы волочиться за такой женщиной, надо быть монстром из чужой Вселенной или извращенцем вроде Лиргисо… Зато для фильма видеоряд в самый раз.
Приподнявшись, Саймон окинул взглядом зал: поле боя, общий план. Зрелище его разочаровало. Никакого погрома, а он-то надеялся, что Тина весь рынок перевернула вверх дном… Она всего лишь расшвыряла конторских, так что кое-кто врезался в скопление пустых прилавков справа от лестницы, оттого и гремело, а продавцов с их барахлом не тронула. «Вот сука…» – с обидой пробормотал Клисс (какие кадры испортила!) и снова пригнулся: началось.
На площадке перед лестницей закрутился вихрь – так выглядит со стороны схватка боевых киборгов, переключившихся в ускоренный режим. Время от времени кто-нибудь вылетал из этого бешеного клубка, но сразу же кидался обратно. При монтаже этот фрагмент надо будет пустить в замедленном темпе, иначе зрители вообще ничего не рассмотрят.
Один из участников драки вылетел и больше не встал – похоже, Тина свернула ему шею. Между тем двое агентов «Конторы» потихоньку подбирались к девчонкам, однако Тина заметила их маневр.
– Бегите! Марш отсюда, я догоню вас!
Агент-гинтиец с кустистыми бордовыми бровями упал, его напарник схватился за бедро и опустился на корточки с перекошенным от боли лицом. Саймон понял, что Тина воспользовалась своими лазерами, вживленными в кисти рук.
– Уходите!
Ивена и Лейла бросились к лестнице, туда же вслед за ними сместился живой клубок, перекрывая дорогу преследователям, но тут Тина отлетела в сторону – ее лицо было разбито в кровь, Саймон опознал ее по взметнувшимся светлым волосам и по одежде, да еще по тому, что вихрь после этого распался.
– Задержать девчонок! – рявкнул Маршал.
Киборг из «Конторы» рванулся к лестнице, Тина вскочила и метнулась наперерез, но двигалась она в обычном человеческом темпе и вдобавок прихрамывала. А Маршал целехонек! Даже Тина Хэдис перед ним бессильна, и сейчас ее наконец-то добьют, а Саймон Клисс все это заснимет.
Погнавшийся за девчонками киборг около верхних ступенек остановился, с утробным стоном откинулся назад, словно хотел сделать «мостик». Саймон услышал негромкий, вроде бы совсем не страшный хруст. Упавший киборг дергался, напоминая агонизирующую механическую куклу, а его собрат, который развернулся к Тине, выпустил спрятанные в костяшках пальцев шипы, с недоумением поглядел на собственную руку и с силой полоснул себя по горлу. У Маршала напряглись желваки и вздулись на лбу жилы, как будто он, не двигаясь с места, боролся с чем-то невидимым. Клисс пока что понимал только одно: если его фильм когда-нибудь выставят на аукционе – за миллионы уйдет.
- Предыдущая
- 47/114
- Следующая
